Все хозяйственные заботы легли на моих помощников. Выросли они в сельской местности, поэтому управлялись со своими обязанностями спокойно и со знанием дела. Главные бытовые вопросы – где питаться и мыться – тоже быстро решили. Не реже двух раз в неделю топилась русская баня, и я с удовольствием посещал ее в компании помощников и директора совхоза. Для повседневных нужд держали ведро воды на печи, поэтому кипяток был всегда, и по утрам можно было, смешав холодную и горячую воду, наскоро помыться. В комнате, где был мой кабинет, я установил приемник, который впоследствии стал для меня большой радостью и главным источником информации.
* * *
По уголовному делу необходимо было допросить многочисленных свидетелей, отправить следственные запросы по адресам проживания свидетелей и подозреваемых и провести другие действия. По итогам дознания трое солдат и один студент уже два месяца находились в следственном изоляторе в Кокчетаве. Их подробные допросы, подшитые к уголовному делу, я привез с собой. После сбора материала мне предстояло вернуться в Кокчетав, провести очные ставки, установить конкретно, кто и в чем виноват. Следовало также выяснить, действительно ли задержанный студент является зачинщиком драки. Я сразу начал подозревать, что военные задержали парня для того, чтобы вина солдат не была столь очевидной. Как обычно, люди в погонах старались отвести от себя любые обвинения в неорганизованности и участии в совершении преступлений.
Я редко выходил из кабинета. Работал там с утра до вечера. Главным удовольствием стало радио. По ночам, когда мои помощники, привыкшие ложиться не позже половины десятого вечера, уже спали, я, сидя в одиночестве, ловил «вражеские» радиостанции: Би-би-си, «Голос Америки», «Свободная Европа» – и слушал их допоздна. Здесь в отличие от Москвы, где глушили всё, их сигналы доходили до меня довольно внятно.
Как же огромен и разнолик наш мир! Сколько противоречивых интересов стоит за каждым событием! Как найти себя, при этом сохраняя свое достоинство и человечность? Я – советский офицер, коммунист и сын коммуниста, оказался в этой глуши поневоле, если и не в ссылке, то, во всяком случае, вдали от родных и близких, от привычных интересов. Мари отвернулась от меня, даже не осознавая, что я ассоциируюсь у нее с советской действительностью. Как убедительны эти вражеские голоса! Как примитивно и глупо защищаются наши идеологи! Сколько еще будет терпеть всю неестественность своего существования так называемый советский народ? И где окажусь я и мои родные?
Хотел бы я знать, имеют ли люди, живущие в этом Богом забытом месте, хоть какое-то представление о том, что большая, интересная, да просто нормальная человеческая жизнь проходит мимо них? А может, незнание другой жизни не дает им чувствовать себя несчастными? Любопытно, как они вообще представляют счастье?
Кто эти солдаты, которые после драки со студентами-белорусами ночью на большом грузовике таранили палатку со спящими в ней людьми? Двое погибли, еще несколько получили серьезные увечья, стали инвалидами. Откуда у этих простых ребят – петровых, сидоровых, ивановых – из самых обычных семей такая злость, такая безумная агрессия? Может, именно эта злость во время войны после фронтовых ста граммов направляла их в рукопашную, на славные подвиги? Но каков итог этой беспощадной войны? Наших погибло значительно больше, один немецкий солдат убил трех советских. Разум и расчетливость брали верх над яростью и бесстрашием. Страна-победительница опустела, деградировала и вряд ли когда-либо восполнит свой генофонд.
Как я восхищался в детстве нашими героями-летчиками: трижды Героями Советского Союза Иваном Кожедубом и Александром Покрышкиным, дважды Героем Нельсоном Степаняном. На счету Кожедуба шестьдесят четыре сбитых вражеских самолета, у Покрышкина более пятидесяти, у Степаняна около тридцати. Какие орлы! Только наш советский человек может так сражаться! А потом я узнал, что у немецких летчиков существовал «клуб двухсотников», то есть каждый из них сбил более двухсот наших самолетов. Много лет спустя, знакомясь с нашей и зарубежной военно-исторической литературой, я снова поражался непрофессионализму политических и военных руководителей СССР, приведшему к катастрофическим людским потерям. Непрофессионализм, недостаток образования, низкая культура труда и быта делают невозможным переход страны в категорию цивилизованных. Каждое «достижение», «ускорение», «скачок» оплачивается самым дорогим, что есть у любого государства, – человеческими жизнями.
А сегодня, в мирное время, безграмотному Никите Хрущеву пришла в голову идея освоения целины, а его такие же бездарные последователи, сместившие его с поста путем интриг, эту затею подхватили. Правы западные «голоса», которых так боятся наши власти, – впереди у нашей страны бесконечные трудности. Зачем направлять такие гигантские людские и материальные ресурсы на попытку развития этих непригодных для человеческой жизни земель, когда Центральная Россия близка к упадку: заброшены села, огромные территории, притом расположенные близко к столице, практически пустуют? Опять упор сделан на экспансию, а не на интенсификацию. Нашим властям не дают покоя лавры Ермака, завоевавшего Сибирь. Может, корни наших бед были заложены еще тогда? Мы обратили свой взор на эти гигантские территории не для того, чтобы созидать и производить, а просто чтобы завоевать их и забрать то, что растет там или находится в недрах. Может, еще тогда мы потеряли шанс и без Сибири стать самой большой цивилизованной европейской страной? Ведь счастье человека и народа зависит не от того, большая или маленькая у них страна, а от того, насколько комфортно жить в этой стране. Один европеец производит столько, сколько пять или шесть советских людей. Соответственно, во столько же раз у них выше благополучие. А ведь надо еще и защищать эти бесконечные границы, устраивать дороги, содержать огромную армию и столь же огромную ораву чиновников.
И вот сейчас завоевание территорий пошло по новому кругу. Всё, что строят здесь, разваливается через год, от силы через два. Миллиарды тратятся впустую. Люди приезжают на целину, чтобы нахапать, быстро разбогатеть и сбежать.
Вот я – миллионное звено этой идиотской цепи – сижу здесь и собираю улики против нескольких бесконечно несчастных существ, даже не успевших состояться как личности и стать нормальными людьми. Я пытаюсь как можно быстрее и с наименьшими затратами сил закончить это несложное, но объемное уголовное дело и улететь к таким же, как я, в другой, неведомый этим примитивным ребятам мир – с Большим театром, музеями, ресторанами «Националь», «Метрополь» и «Будапешт», валютой и музыкой, красивыми интеллигентными женщинами. Да, буду честен: по уровню жизни и культурным запросам я значительно ближе к Парижу и Лондону, чем эти ребята к Ленинграду и Москве. Им всего этого не видать априори, в силу места рождения, социального статуса, а главное – интеллекта. Конечно, единичные отклонения возможны, но большинство из них судьба уже пометила своим раскаленным клеймом.
Кроме того, до осознания необходимости менять свою судьбу надо еще дорасти. Мир устроен несправедливо – это факт. Богатые и сильные, будь они способны отнять у этих несчастных их молодость, органы их тела – глаза, сердце, почки, – не остановились бы ни перед чем. А советская власть, с первых же дней своего существования начавшая вывозить за рубеж и продавать все, что можно: царские сокровища, ювелирные изделия, картины, исторические ценности Эрмитажа и московских музеев, – продала бы расчленителям и своих людей за валюту, новейшее оружие и технологии. Ведь их и так безжалостно убивали миллионами в тюрьмах и лагерях. Интересно, кто-нибудь посчитал, сколько людей погибло вследствие реализации бессмысленного плана освоения целины, оказавшись лицом к лицу с враждебной природой в отсутствие элементарного бытового комфорта, медицинской помощи, сносной еды? Да, я ненавижу эту власть и эту идеологию, но вынужден лицемерить, чтобы выжить. А что делать? Заявить о всей ненависти вслух? Кому? Да меня тут же заключат в психиатрическую лечебницу, где я погибну через несколько дней от отвращения и бессильной злобы.
– Товарищ капитан, Тимофей Петрович приглашает вас в баню, а потом на шашлык.
– Вот молодец Тимофей Петрович! Гостеприимный мужик! Пошли, ребята!
Глава 27
Через несколько недель все вокруг казалось мне уже привычным и не вызывало такого бурного отторжения. И туалет во дворе, куда ходили в сорокаградусный мороз с накинутым на плечи тулупом; и угольная печь, которую я, перед тем как идти спать после огромной порции антисоветчины, льющейся из вражеских радиостанций, протапливал почти докрасна; и простые лица совхозных тружеников-переселенцев воспринимались естественными и знакомыми. Поистине природа наделила человека мощными адаптационными способностями, позволяющими сохранить себя и свой род, – иначе невозможно было бы выжить в непривычной и такой чуждой обстановке.
