повернулись головы с аккуратными причёсками.
«Чем они тут занимаются?» — этот вопрос Маштаков задавал себе много лет.
Когда он учился в университете, то почему-то наивно полагал, что его должны пригласить на работу в КГБ, где он будет ловить иностранных шпионов. В юношеских фантазиях Миха начисто забывал о своих моральных качествах, и тогда далёких от идеала. С каждого курса юрфака в КГБ распределялся лишь один студент. В обязательном порядке это был функционер ВЛКСМ, состоявший, как минимум, в университетском комитете комсомола. Приветствовалось, если к выпуску претендент на службу в органах госбезопасности успевал вступить в КПСС хотя бы кандидатом в члены. Еще он обязан был иметь представительную внешность, а также постоянно носить строгий костюм, галстук и комсомольский значок. Маштаков ни одним из перечисленных качеств не обладал, поэтому и распределился в прокуратуру, куда в конце восьмидесятых мало кто шёл добровольно из-за мизерной зарплаты и отсутствия льготной выслуги. Сейчас в это трудно поверить, но тогда милиционеры получали в полтора раза больше, чем прокурорские, и что самое главное — за двадцать лет службы вырабатывали пенсию. Впоследствии Миха с присущим человеку злорадством констатировал, что у выпускников их факультета, удостоившихся высокой чести получить распределение в КГБ, масть по службе не пошла. В скором времени все они сбежали на гражданку, большинство — в кооператоры. Значит, не на те качества делали упор кадровики при отборе, хотя времени у них было вдоволь, годами они кандидатов проверяли на вшивость. С другой стороны, органы госбезопасности в девяностых пережили тяжёлые времена, дорвавшиеся до власти демократы кромсали их по живому.
«Но и прокуратуру с милицией те времена не щадили, а мы ничего, до сих пор валтузим», — пронёсся в голове Маштакова обрывок из собственной защитительной речи на предстоящем суде истории.
В дверном замке кабинета, к которому его подвели, тоже торчал ключ. Яковлев отворил дверь, сказал: «Прошу» и вошёл первым. С ехидством отметив данную нелогичность, Миха в следующую секунду обозлился на себя за неуместное ёрничество, понимая, что это иммунная реакция организма на стрессовую ситуацию, не более.
В кабинете ему отвели стул прямо напротив стола. Стул был обычный, казённый, с изрядно потёртым дерматиновым сиденьем, скрипучий, и что отрадно — к полу шурупами не привёрнутый. Опускаясь на него, Маштаков незаметно огляделся. Помещение выглядело просторным и светлым, с высокими потолками, площадью не менее восемнадцати квадратов. И в таких хоромах, судя по всему, барствовал один человек — оперуполномоченный по особо важным делам Яковлев. Титовская группа по тяжким преступлениям, целых три опера, теснились в кабинетике в полтора раза меньше этого. Но косметического ремонта помещение требовало давно, сказывалось хроническое недофинансирование. Осыпавшийся потолок нуждался в промазке швов и побелке, стены, выкрашенные масляной салатовой краской, неплохо бы отделать материальчиком посовременнее, пластиковыми панелями, к примеру. А рассохшийся паркет, местами вздыбившийся после протечки, надо было срочно снимать, полы застилать фанерой, а сверху — линолеумом с утеплителем.
Яковлев, раздевшись, включил стоявший у шкафа плоский ребристый «блин»-обогреватель. С отоплением и здесь, как во всём городе, наблюдались проблемы. Затем фээсбэшник занял место за рабочим столом, поверхность которого была чиста. Лишь старомодный письменный прибор да громоздкий эбонитовый телефонный аппарат, по всей видимости, доставшиеся Яковлеву от предшественника, оживляли пустынный ландшафт. Над головой комитетчика висел выжженный по дереву портрет железного Феликса в профиль. Знаменитая бородка первого председателя ВЧК, назначенного идолом для нескольких поколений сотрудников, стерегущих безопасность государства, походила на крючковатую, лихо поставленную запятую.
От критического разглядывания портрета неуважаемого им исторического деятеля Миху отвлёк первый, разминочный вопрос Яковлева, отодвинувшегося вместе со стулом к стене.
— Рассказывайте, Михал Николаич.
Собственно, это был не вопрос, а предложение сообщить в форме свободного изложения нечто само собой разумеющееся, хорошо известное обоим, для начала разговора о котором достаточно полунамёка.
Ход был рассчитан на лоха, ответа он не заслуживал. Даже притворяться Маштаков не подумал, не стал уточнять, строя из себя дурачка: «О чём рассказывать-то, дяденька?». Так как снять верхнюю одежду ему не предложили, он расстегнул куртку и распихал по карманам шапку с перчатками. А вот «Комсомолочку» свернул в трубку и тихонько стал постукивать ею себя по голени.
Пауза получилась тягучей. В таких случаях говорят: «милиционер родился». Комитетчик сокрушённо вздохнул.
— Зря вы так, Михал Николаевич, я же тогда в сентябре по-хорошему предупредил, чтобы вы не лезли в эту ситуёвину. Помните?
Маштаков, несмотря на свои периодические алкогольные заплывы, на память не жаловался. На следующий день после того, как он вернул Коваленко видеокамеру с отснятой кассетой, Яковлев прихватил его на улице, якобы случайно. Такой же самоуверенный и показушно доброжелательный, как и сейчас, фээсбэшник посоветовал оперу навсегда забыть о том, что он видел во дворе особняка Катаева. Тогда Миха угрюмо кивнул в ответ и заторопился к приближавшемуся к остановке троллейбусу.
Маштаков решил избрать самую эффективную форму защиты — молчанку. Не далее чем вчера они с Лёхой обломались на Смоленцеве, который за четыре часа их показательного выступления не проронил в ответ ни слова. Пусть комитетчик выговорится, пускай перечислит все проблемы, которые обрушатся на Михину голову, если он оттолкнёт протянутую ему руку помощи.
Яковлев с показным сочувствием рассматривал своего визави.
— Ну чего вы молчите, Михал Николаич? Не помните того разговора?
Маштаков сонно глядел на фээсбэшника, хлопал глазами и безмолвствовал. Любой ответ типа: «Я не понимаю, о чем вы меня спрашиваете», давал собеседнику возможность накинуть новую петельку: «Как можно не понимать, взрослый человек, а прикидываетесь». Дать втянуть себя в разговор нельзя, в этом случае общение затянется.
Видя, что Маштаков не намерен отвечать, Яковлев приступил к заготовленному монологу. Миха слушал с безразличным выражением лица, про себя, однако, давая высокую оценку способностям комитетчика. Говорил тот живо и грамотно, нажимал на нужные струны. Начал с того, что так же, как и Маштаков, он люто ненавидит коррупционеров, особенно в погонах, которые вместо того чтобы бороться с организованной преступностью, срастаются с ней, за сребреники продают бандитам совесть и служебные интересы. Если бы всё зависело только лично от него, от Яковлева, он бы стрелял таких оборотней на месте без суда и следствия. Но увы, закон подобного не разрешает, поэтому борьба с коррупционерами должна вестись исключительно легитимно и теми органами, на которые данная задача возложена государством.
— …в конкретном случае, Михал Николаич, вы, конечно, понимаете, о чём идёт речь, мероприятия проводятся Федеральной службой безопасности. Другому я не доверил бы и десятой части того, что говорю вам, Михал Николаич, так как даже намёк на эти сведения составляет
