— Э-э… — напомнил о своем существовании Ринсвинд.
Смерть обернулся.
— СЛУШАЮ? — вежливо откликнулся он.
— Я всегда гадал, как это случится, — сообщил Ринсвинд.
Смерть вытащил из таинственных складок эбенового одеяния песочные часы и, глядя на них, отсутствующим голосом произнёс:
— ПРАВДА?
— Полагаю, мне не на что жаловаться, — с достоинством заметил Ринсвинд. — У меня была хорошая жизнь. Довольно хорошая. — Он замялся. — Хотя, в общем-то, не такая уж и хорошая. Большинство людей назвали бы её просто ужасной. — Он подумал ещё немного. — Лично я бы назвал её такой.
— ЧТО ТЫ НЕСЁШЬ, ПРИЯТЕЛЬ?
Ринсвинд растерялся.
— Но ведь ты появляешься только тогда, когда предстоит умереть волшебнику!
— КОНЕЧНО. И ДОЛЖЕН ПРИЗНАТЬСЯ, ЧТО ВЫ, ЛЮДИ, УСТРОИЛИ МНЕ СЕГОДНЯ ВЕСЁЛЕНЬКИЙ ДЕНЁК.
— Как тебе удаётся находиться в стольких местах одновременно?
— БЛАГОДАРЯ ХОРОШЕЙ ОРГАНИЗАЦИИ ТРУДА.
Время вернулось. Посох, который завис в воздухе в нескольких футах от Ринсвинда, снова с воем устремился вперёд.
Но Койн перехватил его рукой прямо в полете. Раздался металлический стук.
Посох взвизгнул так, словно тысяча ногтей одновременно заскрежетали по стеклу, неистово заизвивался, пытаясь ужалить держащую его руку, и вспыхнул по всей длине зловещим зелёным огнем.
«Ах так! Значит, в последний момент ты все-таки подвёл меня».
Койн застонал, но продолжал держать посох, который раскалился докрасна, а затем вообще побелел.
Мальчик выставил руку перед собой, и магия, исходящая из посоха, с ревом устремился мимо него. Она высекала искры из его волос, взбивала мантию, придавая ей странные и неприятные формы. Койн вскрикнул и, широко размахнувшись, изо всех сил ударил посохом о парапет. На камне осталась длинная пузырящаяся полоса.
Потом Койн отшвырнул посох в сторону. Тот со стуком прокатился по площадке, распугивая волшебников, и медленно остановился.
Койн обмяк и, задрожав, упал на колени.
— Мне не нравится убивать людей, — проговорил он. — Я точно знаю, что это неправильно.
— Продолжай в том же духе, — с жаром посоветовал Ринсвинд.
— А что случается с людьми после того, как они умирают? — спросил Койн. Ринсвинд посмотрел на Смерть.
— Думаю, это вопрос скорее к тебе.
— ОН НЕ ВИДИТ И НЕ СЛЫШИТ МЕНЯ, — ответил Смерть, — ПОКА САМ ЭТОГО НЕ ХОЧЕТ.
Неподалеку раздалось тихое позвякивание. Посох катился обратно к Койну, который с ужасом смотрел на него.
«Подбери меня».
— Тебе вовсе не обязательно это делать, — предупредил Ринсвинд.
«Ты не можешь противиться мне. Тебе себя не перебороть», — упорствовал посох.
Койн медленно протянул руку и поднял его.
Ринсвинд глянул на свой носок, превратившийся в обгорелый кусок шерсти. Короткая карьера в качестве боевого оружия привела его в состояние, в котором ему не поможет ни одна штопальная игла.
«А теперь убей его».
Ринсвинд задержал дыхание. Наблюдавшие за сценой волшебники задержали дыхание. Даже Смерть, которому нечего было держать, кроме косы, держал её с напряжением.
— Нет, — ответил Койн.
«Ты знаешь, что случается с мальчиками, которые плохо себя ведут».
Ринсвинд увидел, что лицо чудесника побледнело.
Голос посоха изменился. Теперь он зазвучал вкрадчиво:
«Без меня тебе некому будет советовать».
— Это правда, — медленно произнёс Койн.
«Посмотри, каких успехов ты добился».
Койн не спеша оглядел перепуганные лица и кивнул:
— Вижу.
«Я научил тебя всему, что знаю сам».
— Мне кажется, — откликнулся мальчик, — что ты знаешь слишком мало.
«Неблагодарный! Кто подарил тебе твою судьбу?»
— Ты, — сказал Койн и, вскинув голову, спокойно добавил: — И теперь я понял, что был не прав.
«Вот и замечательно…»
— Я закинул тебя недостаточно далеко!
Койн быстро вскочил на ноги и поднял посох над головой. Он стоял неподвижно, как статуя, и его рука была окружена огненным шаром, который сначала загорелся цветом расплавленной меди, затем стал зелёным, сменил несколько оттенков синего, задержался на фиолетовом и наконец полыхнул чистым октарином.
Ринсвинд прикрыл глаза рукой, защищая их от света, но успел увидеть, что рука Койна, по-прежнему целая и невредимая, всё ещё крепко сжимает посох и что между его пальцев сверкают капли расплавленного металла.
Он потихоньку попятился и наткнулся на Хакардли. Старый волшебник стоял столбом, разинув рот.
— Что будет? — спросил Ринсвинд.
— Ему не победить этот посох, — хрипло ответил Хакардли. — Они принадлежат друг другу. И одинаково могущественны. Мальчик обладает силой, но посох знает, как направлять её.
— То есть они уничтожат друг дружку?
— Надеюсь.
Исходящее от места битвы адское сияние скрывало сражение от посторонних глаз. Пол задрожал.
— Они призывают себе на помощь магию, — заметил Хакардли. — Нам лучше убираться из башни.
— Почему?
— Мне кажется, она скоро исчезнет.
И действительно, белые плитки, окружающие сияющий столб, приняли такой вид, словно собрались вот-вот расползтись и исчезнуть. Ринсвинд замялся.
— А разве мы ему не поможем?
Хакардли внимательно посмотрел на Ринсвинда, после чего перевёл взгляд на переливающуюся всеми цветами радуги живую картину. Его рот пару раз открылся и закрылся.
— Увы… — пожал плечами он.
— Да, но ему нужно всего лишь чуть-чуть помочь, ты же видел, на что похожа эта штука…
— Увы…
— А вам он помогал. — Ринсвинд повернулся к остальным волшебникам, которые торопливо разбегались кто куда. — Всем вам. Он осуществил все ваши желания…
— И может быть, мы никогда не простим его за это, — отозвался Хакардли. Ринсвинд застонал.
— Но вы только представьте, что останется, когда эта битва закончится? Что останется?
Хакардли опустил глаза.
— Увы… — повторил он.
Октариновый свет стал ярче и почернел по краям. Однако это был не тот чёрный цвет, который есть всего лишь противоположность белого. Это была зернистая, изменчивая чернота, которая сияет по ту сторону ослепительного света и которой нечего делать в любой приличной реальности.
Ринсвинд в нерешительности заплясал на месте. Его ступни, ноги, чувства и невероятно хорошо развитый инстинкт самосохранения довели нервную систему до такого состояния, что она готова была взорваться. Но тут его совесть наконец добилась своего.
Он прыгнул в огонь и схватил посох.
Волшебники бросились бежать. Некоторые из них спустились с башни посредством левитации.
Они проявили большую предусмотрительность, чем те, кто побежал по лестнице, потому что примерно полминуты спустя башня исчезла. Вокруг столба гудящей черноты продолжал падать снег.
И те волшебники, которые остались в живых и осмелились оглянуться, увидели, что с неба медленно падает какой-то небольшой предмет, за которым волочится огненный хвост. Он упал на булыжную мостовую и некоторое время ещё продолжал тлеть, пока усилившийся снег не потушил его.
Вскоре он превратился в обыкновенный сугроб.
Некоторое время спустя какая-то приземистая, передвигающаяся на четвереньках фигура пересекла двор, порылась в снегу и вытащила предмет из сугроба.
Это была — или, вернее, уже не была — шляпа. Жизнь обошлась с ней сурово. Большая часть широких полей была сожжена, верхушка полностью исчезла, а почерневшие серебряные буквы почти не читались. Некоторые вообще были сорваны. Те, что остались, образовывали слово «БНИК».
Библиотекарь медленно огляделся. Он остался совершенно один, если не считать высоченного столба пылающей черноты и равномерно падающих снежинок.
Разгромленный двор был пуст. Кроме ещё нескольких остроконечных шляп, затоптанных убегающими в ужасе ногами, ничто не указывало на то, что здесь были люди. Волшебники испарились как по волшебству.
* * *
«Война?»
— Шотакоэ?
«У нас вроде было, — Чума на ощупь поискал стакан, — какое-то дело».
— Шотакоэ?
— Мы должны быть… должны что-то делать, — вспомнил Голод.
— Т'чна. У нас встреча.
«Эта… — Чума задумчиво заглянул в стакан. — Штуковина».
Они мрачно уставились на стойку. Трактирщик давным-давно сбежал. Несколько бутылок ещё оставались непочатыми.
— Акация, — догадался наконец Голод. — Вот что это было.
«Неа».
— Алое… Апостроф, — рассеянно предположил Война.
Остальные двое покачали головой. Воцарилось продолжительное молчание.
«А что значит „апокрустический“?» — спросил Чума, пристально вглядываясь в какой-то внутренний мир.
— Астральный, — ответил Война. — По-моему.
