и выразил вежливое беспокойство по поводу прочитанного.
— По сути, он дал мне понять, что считает это неудачей. Правда, он признал, что там есть «блестящие сюжетные ходы», но при этом текст сбивчив и слишком многословен, «с фрагментами пространных отступлений на тему, что такое быть американцем, а этими излияниями невозможно удержать внимание читателя».
Питер обладал фантастической способностью дословно цитировать других людей.
— Согласна, это фигово, — сказала я. — Но почему бы не взять пять тысяч, которые дал тебе Адам, и не исчезнуть куда-нибудь на пару месяцев? Правда, можешь же ты затеять большое приключение, вернуться и описать его. Рассказ о путешествии, что-то злободневное, важное… Тебе отлично удаются такие вещи. Или…
— Я ведь уже говорил, деньги потрачены.
— На что?
— На жизнь. Знаешь, я слишком широко размахнулся на аванс и деньги за фильм. Щедрый дар Адама помог расплатиться кое с какими долгами и оплатить ипотеку.
— Тогда есть только одно решение: покажи, что ты на многое способен, и придумай новую идею для книги, которая заставит Кена Франклина забыть про роман. А еще надо обдумать, как ты будешь платить по счетам, пока работаешь над книгой.
— Я вообще не уверен, что выдержу это переписывание новой книги… раз за разом, версия за версией.
— Сначала найди подходящую идею, чтобы увлекла издателей.
Вот бы Питеру такой энтузиазм и охоту к переписыванию рукописи, как у моей литературной протеже, южанки Джесси-Сью. Она порадовала превосходной очередной версией, переработав текст с учетом всех моих правок и редакторских предложений. Я провела очень долгие выходные дома с рукописью и сочла, что работа сделана на девяносто процентов. Отдельные придирки у меня все еще оставались, но общий замысел, ритм, выразительность не шли ни в какое сравнение с той, хоть и захватывающей, но скверно выстроенной и запутанной историей, которую шесть месяцев назад вручил мне Джек. Небо и земля! В понедельник я постучалась в дверь Джека и, войдя, сразу заметила огромные круги под глазами и затравленный взгляд человека, которому срочно требовалось часов двенадцать крепкого сна. Он вытряхнул пару таблеток из пластикового пузырька с лекарством.
— Хорошо провели выходные? — спросила я.
— Мне сегодня не до шуток, Бернс, — буркнул Джек.
— Это был совершенно нейтральный вопрос.
— А вот у меня совершенно не нейтральное похмелье в сочетании с тремя бессонными ночами. Если вам когда-нибудь потребуется продержаться на ногах день после двух часов сна, пойдите к врачу, как я, и попросите его прописать декстроамфетамин. И скажите спасибо нашему общему другу Хоуи за помощь: это он порекомендовал. По его словам, он только на этой штуке живет и держится.
— Ну, а когда вы как следует отдохнете и выспитесь, можете почитать это, — сказала я, кладя рукопись книги Джесси-Сью на стол. — Автор сделала все, чего я от нее хотела.
— И получился шедевр, а?
— Я чувствую, что при правильной раскрутке круг читателей может быть огромным. Да, оригинальное название Джесси-Сью «Папочка-змей кусает» я изменила, оставила просто «Папочка-змей».
— Это может сработать, если дать атмосферный, но поясняющий все подзаголовок, что-нибудь такое, например: Я выросла в захолустье. Я прочту и дам вам знать.
Двенадцать дней спустя на редакционной встрече (в моем присутствии) Джек расхвалил роман, сказав команде, что у «Папочки-змея» имеются все задатки стать «американской классикой — южная готика плюс леденящая душу история взросления, при этом с окончанием, вселяющим надежду».
Когда я показала ему свежую фотографию Джесси-Сью — она сделала ее по моей просьбе на прошлой неделе, — он убедился, что она достаточно хорошо смотрится — длинноволосая, задумчивая, «милая, уютная девушка, отнюдь не дура». Так и получилось, что Джек отправил нас с руководителем отдела рекламы Сарой в Северную Каролину, чтобы мы познакомились и взглянули на те места, где происходило действие книги. Нужно было понять, как это обыграть с наибольшей пользой для книги, чтобы привлечь внимание прессы.
Поездка оказалась настоящим откровением. Потому что в реальной жизни Джесси-Сью оказалась еще интереснее. Высокая, худощавая, с волосами до пояса и внимательными глазами много пережившего человека. Ее любимой одеждой были узкие прямые джинсы, синие рабочие рубашки и потертые ковбойские сапоги. Жила Джесси-Сью в небольшом домике двадцатых годов — не дом, а настоящий музей народных ремесел — в тихом уголке Шарлотта. Она рассказала, что еще десять лет назад этот городок был типичной южной глубинкой, но с недавних пор начал активно развиваться и расширять экономическую базу, равняясь на неуклонно растущую соседнюю Атланту.
— У меня имеется теория касательно жизни к югу от линии Мэйсона — Диксона[133], — сказала она нам в своей любимой местной забегаловке. — Юг изменили не Гражданская война и реконструкция. И не Закон о гражданских правах 1964 года, и не принудительная десегрегация, которая здесь никогда и не применялась. А изменило Юг одно, и только одно: кондиционеры.
Пока люди в Дикси не получили возможность работать в прохладе, контролируя температуру, это место восемь месяцев в году было немыслимой душегубкой. Кондиционирование воздуха стало для Юга истинным цивилизационным фактором — вот почему сейчас так быстро развивается Атланта. И Шарлотт по той же причине стремится стать финансовым центром притяжения для всех северных оппортунистов, которые ищут местечко подешевле, где бы им открыть свою контору. Поверьте мне, через пятнадцать — двадцать лет в этом южном городишке появятся небоскребы и толпы лощеных янки в костюмчиках, управляющих крупными страховыми и бухгалтерскими фирмами, они уже принюхиваются к здешним местам. Из аэропорта будут налажены прямые рейсы в Лондон, появятся пятиполосные шоссе и куча новых загородных клубов…
Ух ты! У нашей барышни был хорошо подвешен язык. Особенно после пары стаканчиков «Эзры Брукса», ее любимого бурбона, в том дешевом кабаке — «Последний оплот», — куда Джесс-Сью частенько заходила по вечерам выпить со своим постоянным другом — сохранившим верность идеалам хиппи плотником из Алабамы по имени Джейк, в прошлом изучавшим английский в Университете Миссисипи и собравшим впечатляющую домашнюю библиотеку. Это именно он поработал, потрясающе украсив дом Джесси-Сью, да и сам он — лохматый и усатый чувак слегка за сорок — был по-своему довольно красив. Уклоняясь от военного призыва, он перебрался на север, в Канаду, а в 1975 году, когда Форд предложил амнистию для уклонистов, вернулся на юг, бродяжничал, пробавляясь случайными заработками, плотничал то там, то сям. В Шарлотте решил задержаться ненадолго. С Джесси-Сью познакомился, помогая чинить ограду в средней школе, где она преподавала.
Сама она так это описывала: «Он увидел, как я выхожу из школы после семинара по „Шуму и ярости“ для пяти способных старшеклассников. Книга была у
