Рутинные операции занимали меня следующие полчаса. Затем, когда мы миновали заградитель, я увидел землесос справа на траверзе. Была видна его темно-красная окраска подводной части, а его черные борта были густо покрыты пятнами сурика, как язвами проказы. Через несколько минут вырос другой темный колосс, тоже по правому борту. Это была одна из тех землечерпалок, которые непрерывно работали, чтобы поддерживать канал достаточно глубоким для океанских судов.
Наконец я освободился, смог взять бинокль и уставился вперед. Земля все еще была тонкой полоской по носу, но я уже мог видеть массу игрушечных кранов. Были видны отдельные фигуры на минном заградителе, который теперь шел непосредственно впереди нас и направлялся прямо к берегу.
***
Нам пришлось ждать на внешней акватории. Наши матросы держали швартовные концы наготове, осторожно прокладывая себе дорогу вокруг раненых.
С сигнальной станции вспышками передали сообщение. Мичман прочел его: «Входите немедленно». В бинокль мы увидели, как развели мост. Показался причал, заполненный фигурами. Духового оркестра не было, слава Богу.
Несколько чаек громко кричали в странной тишине, наступившей когда U-A скользила между покрытых мхом стенок шлюза. Встречающие бросили маленькие букеты, украшенные рождественскими хвойными ветками. Никто их не подобрал.
Негодование людей на причале… Я знал, что все на мостике вокруг меня тоже его чувствовали. Мы были раздражительными тварями, готовыми взорваться при первом неверном движении.
Резкими свистками отдали команды для швартовной команды. Швартовные концы лежали наготове аккуратно смотанными на носу и на корме. Наши толстые швартовные кранцы тоже были приготовлены.
Выброски змеями прочертили воздух и были пойманы солдатами, которые вытащили толстые швартовные тросы, привязанные к ним. Матросы на причале пришли к ним на помощь и закрепили тросы на массивных чугунных швартовных тумбах. Наши гребные винты вспенили воду. U-A мягко коснулась скользкой зеленой стенки шлюза.
«Стоп машины. Команде построиться на корме». Голос Командира был хриплым карканьем.
Люди на причале теперь могли видеть сверху наш потрепанный корпус, сбившуюся кучку спасенных и раненых, распростертых сбоку от боевой рубки. Море пораженных и испуганных лиц уставилось вниз на нас.
Установили сходню. Она круто поднималась от нашей палубы на причал — наша первая связь с сушей.
Самолеты! Я почувствовал их даже раньше, чем мои уши отметили гудение, почти как будто я вдохнул звук их приближения.
Они шли со стороны моря. Все головы повернулись. Жужжание превратилось в гул, гул в глубокий непрерывный рев. Зенитные орудия уже давали отпор. В направлении моря небо было испещрено маленькими белыми кляксами. В солнечном свете сверкнуло крыло. Теперь я мог различить темные точки, их было пять или шесть — нет, семь.
На фоне скороговорки «Эрликонов» взревели двигатели автомашин. Через здания складов мелькнули тени самолетов. Толпа растворилась.
Командир орал на нас: «Живо, убирайтесь! Всем укрыться в бункере!»
В причал впились пули, взметая вверх осколки камня. Истребители!
Но они не в нас целятся, подумал я — они должно быть пытаются подавить огонь зениток. Это была совместная атака истребителей и бомбардировщиков.
Тут и там камни мостовой взрывались фонтанами обломков. Куски камней лениво плыли по воздуху.
Лишь пятьдесят метров отделяли меня от бронированной двери бункера, которая была задвинута изнутри так, что оставалась лишь щелка. Я споткнулся обо что-то и с трудом снова поднялся, чувствую слабость в коленях. Мои ноги были шаткими ходулями и я не мог ими управлять. Я забыл, как надо бегать.
Крики, завывающие сирены, небо в белых облачках разрывов, стук и треск пулеметного огня, торопливый лай средних зенитных пушек, рев тяжелых орудий — какофония разрывов в изменяющемся ритме. Облака дыма, грибы пыли, и среди них серые тени самолетов. Наши или их? Я узнал двухмоторные «Лайтнинги» и над ними шершневый рой тяжелых бомбардировщиков.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Легкие зенитки лаяли, пулеметы стучали, со свистом проносились щепки. Гул и вой самолетных двигателей перекрывал оглушительный треск тяжелого зенитного орудия на окраине Ла-Рошель. Вражеские самолеты налетали на нескольких различных высотах.
Передо мной на огромной булыжной сцене на фоне циклопического бункера для подлодок разыгрывался гротескный балет, поставленный сумасшедшим хореографом. Фигуры людей бросались на землю, метались зигзагами, как зайцы, складывались пополам, взмывали в воздух, сходились вместе, рассыпались в стороны, метались туда и сюда. Какой-то человек выбросил вверх руки, сделал пируэт и с раскинутыми ладонями вверх руками сник в позе полного подчинения.
Еще один нарастающий звук. Невидимый кулак ударил меня под колени. Распростершись на камнях мостовой, я услышал возобновившийся рев двигателей. Меня припечатала к земле стена воздуха. Самолет за самолетом проскакивали надо мной.
Посреди воздуха рассыпался на части бомбардировщик. Фрагменты крыльев полетели вниз, кружась по спирали. Фюзеляж врезался в землю за бункером и взорвался. Я едва мог дышать от пыли и дыма. Болтая руками, я добрался до бронированной двери, протиснулся через щель, споткнулся о что-то мягкое, треснулся головой о бетонный пол и откатился в сторону.
Только перестать бежать, просто лежать здесь в насыщенном пылью полумраке…
Стрельба орудий внутри слышалась слабее. Я провел рукой по лбу и не был удивлен, когда ощутил на нем липкую кровь. Человек рядом со мной стонал и прижимал руки к животу. Как только мои глаза привыкли к полумраку, я узнал его. Серая кожанка — кто-то с подводной лодки: Цайтлер. Две руки схватили меня подмышки и попытались поставить меня на ноги.
«Спасибо, со мной все в порядке».
Я стоял покачиваясь, а человек сзади поддерживал меня. Постепенно туман рассеялся. Я мог стоять без посторонней помощи.
И затем, с силой, которая почти разорвала мои барабанные перепонки, ужасный взрыв разорвал воздух. Весь бункер завибрировал как гигантский барабан, земля под ногами содрогнулась. С крыши над первым доком, половина которого была видна с места, где я стоял, огромные куски бетона обрушились вниз, расплескивая воду и оставляя вмятины на ошвартованной там подлодке. И вдруг резкий белый свет устремился через дыру в крыше бункера.
Свет!
Я вытянул шею, чтобы увидеть.
Дыра была добрых три метра в поперечнике. Стальная сетка арматуры свисала из ее разодранных краев. Сетка раскачивалась, и от нее отделялись новые куски бетона. Пенящаяся вода продолжала колотиться у стенок дока.
Семь метров железобетона? Это невозможно! Купола бункера должны были выдержать удар бомбы любого мыслимого размера или веса.
Прозвучали крики и команды. В бункере тоже наступила сумятица мечущихся фигур. Откуда-то вырывалось огромное количество пара.
Снаружи все еще грохотали пушки, а бомбы падали с гневным гулом тропического шторма.
Завеса пыли начала оседать. Мой язык был шершавым. Воздух был такой плотный, что было тяжело дышать. На меня напал ужасный приступ кашля. Я вынужден был прислониться к стене, опираясь головой на предплечье.
Воздух — воздух любой ценой. Я пробился обратно к бронированной двери через столпотворение тел, отшвырнув в сторону двоих рабочих верфи, которые пытались преградить мне дорогу и протиснулся через щель. Снаружи не было видно ничего, кроме маслянистого черного дыма. Похоже было, что попали в топливный резервуар.
Но нет, весь бассейн был в огне. Над вздымающимся адом возвышались невредимыми только краны. На фоне резкого треска пламени я услышал мучительное и непрекращающееся завывание корабельных сирен.
Я посмотрел в сторону шлюза справа от меня. Там небо было чище. Я мог видеть разбитые крыши складов, здания, превратившиеся в кучи мусора. Скрученная проволока и изогнутые куски железа цеплялись за мои колени. Я чуть было не соскользнул в наполненную дымом воронку. У моих ног вдруг возник раненый. В его глазах было безумие. Стоны и хныканье нападали на меня со всех сторон. За пылью и дымом наверняка скрывалось немало ужасного.
