Помимо того, здесь наблюдается сходство с исполнявшимися Высоцким песнями «Нищая» (слова П. Беранже, перевод Дм. Ленского): «Когда она на сцене пела, / Париж в восторге был от ней. / Она соперниц не имела… / Так дайте ж милостыню ей!»852, - и «Пара гнедых» (по мотивам песни А. Вертинского), где говорится о смерти тоже некогда знаменитой дамы: «Грек из Одессы, еврей из Варшавы, / Юный корнет и седой генерал — / Каждый искал в ней любви и забавы / И на груди у нее засыпал. <.. > Кто ж провожает ее на кладбище / В день, когда голос на петле затих? / Пара голодных оборванных нищих, / Да пара гнедых, только пара гнедых!»853.
Исполнение первой из этих песен датируется февралем 1970 года, исполнение второй — апрелем 1970-го, а песня «Переворот в мозгах из края в край…» также была ориентирочно написана в апреле.
Теперь сравним последнюю песню с «Нищей»: «Она соперниц не имела… / Так дайте ж милостыню ей!» (Беранже) ~ «На паперти у церкви нищий пьет: / “Я бог, — кричит, — даешь на пропитанье!”» (Высоцкий). В обоих случаях разрабатывается одинаковый сюжет: раньше был богом, а теперь стал никем. Это же относится к Кащею бессмертному, который «клянчил… у ворот» /2; 31/.
Рассмотрим образы Кащея и семиголового чудища более подробно.
В черновиках «Сказки о несчастных лесных жителях» находим следующий вариант: «Зверя лютого поставил там Кащей» /2; 31/. Сразу же напрашивается аналогия со «Сказкой про дикого вепря» и со стихотворением «В лабиринте»: «А тем временем зверюга ужасный / Коих ел, а коих в лес волочил» /1; 237/, «Так полагалось, что в этой стране / Зверь убивал» (АР-2-32). Также в последнем тексте говорится: «Злобный король в этой стране / Повелевал», — и это явно напоминает стихотворение «В царстве троллей — главный тролль…»: «И бывал он, правда, лют — / Часто порол! — / Но был жуткий правдолюб / Этот король». А в «Разбойничьей песне» действие происходит «во смутной волости / Лютой, злой губернии». Очевидно, что во всех этих цитатах в аллегорический форме говорится о советском государстве и его правителях[1065] (различие же состоит в том, что в «Сказке про дикого вепря» король просил стрелка защитить страну от зверя, а в стихотворении «В лабиринте» король и зверь — Бык Минотавр — заодно друг с другом).
Разумеется, «шутить» с ними крайне опасно: «А с Кащеем шутки плохи, / Не воротишься отсель» /2; 31/. В этом же убедились и волхвы в «Песне о вещем Олеге»: «Ну, в общем, они не сносили голов — / Шутить не могите с князьями!». Обе песни написаны в начале 1967 года.
А мотив «не воротишься отсель» встречается и в следующих цитатах: «Ни одному не вернуться из пекла» (АР-4-73), «На этот раз мне не вернуться» /2; 204/, «Ведь погибель пришла, а бежать — не суметь!» /4; 226/, «Вот он прижал меня в углу, / Вот я едва ушел»/1; 199/.
Между тем желание отомстить «князю Олегу» за издевательства над «волхвами» (а значит, и над собой) встречалось у Высоцкого постоянно — например, в 1973 году он предскажет: «Но взойдет и над князем великим / Окровавленный кованый меч» («Я скачу позади на полслова…»). Это будет местью за избиение лирического героя: «Назван я перед ратью двуликим — / И топтать меня можно, и сечь». Точно так же и дружина (та же рать) топтала волхвов под руководством «великого князя» Олега: «И долго дружина топтала волхвов / Своими гнедыми конями». Речь здесь идет о тех же конях, которые будут упомянуты в стихотворении «Я скачу позади на полслова…»: «И надо мной, лежащим, лошадь вздыбили / И надругались, плетью приласкав». Поэтому и «добрый молодец Иван» обнажает «окровавленный кованый меч»: «И к Кащею подступает, / Кладенцом своим маша». А дружина и рать, топтавшие лирического героя, возникнут через некоторое время в «Побеге на рывок»: «Целый взвод до зари / На мне гвозди ковал. / Взвод вспотел раза три, / Ну а я куковал» (АР-414). И этот же взвод расстреливал его в «Том, который не стрелял»: «В меня стрелял поутру / Из ружей целый взвод».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
А общая ситуация в «Песне о вещем Олеге» развивает сюжет песни «Вот главный вход…» (1966), где избиению подвергся один лирический герой: «И кулаками покарав…» = «Каждый волхвов покарать норовит»; «…И попинав меня ногами <…> За то, что я нахулиганил» = «И долго дружина топтала волхвов / Своими гнедыми конями. <…> Про предсказание он вспоминал / Как о простом хулиганстве» (АР-892); «Но вчера меня, тепленького…» = «К тому же разя перегаром». Все эти переклички говорят об автобиографичности образа волхвов.
Далее. Черновой вариант «Песни о вещем Олеге»: «И князь своих подданных в Днепр загонял» (АР-8-92), — предвосхищает еще одно сказочное стихотворение — «В царстве троллей — главный тролль…» (1969): «Своих подданных забил / До одного»; и напоминает действия Сталина в «Странной сказке»: «И князь своих подданных в Днепр загонял» = «А в тридцатом полководцы / Все утоплены в колодце». Перед этим же он «оппозицию повесил» (как в стихотворении «В царстве троллей…»: «Своих подданных забил…»), после чего «скучал от тоски по делам» (а в черновиках: «Сам король ругал министров, / Короля тоска заела» /2; 505/), подобно нечистой силе: «От большой тоски по маме / Вечно чудище в слезах» («Сказка о несчастных лесных жителях»), «Намылились в город — у нас ведь тоска!» («Сказка о том, как лесная нечисть приехала в город»), «Так зачем сидим мы сиднем, / Скуку да тоску наводим?» («Песня Соловья-разбойника и его дружков»).
В том же стихотворении «В царстве троллей…» сказано: «И бывал он, правда, лют — / Часто порол!», — что вновь восходит к «Песне о вещем Олеге»: «.Дружина взялась за нагайки», — а также к песне «Жил-был добрый дурачина-простофиля…», где этот самый простофиля «взлез на стул для королей»: «Вот возьму и прикажу запороть!». Позднее данный мотив повторится в стихотворении «Я скачу позади на полслова…», где лирический герой скажет: «И топтать меня можно, и сечь».
Заметим, что и лирическое мы в «Песне о вещем Олеге» (волхвы), и лирический герой в «Песне о вещей Кассандре» (Кассандра) предупреждают власти о скором развале государства: «Эх, князь, — говорит ни с того, ни с сего, — / Ведь примешь ты смерть от коня своего» = «Без умолку безумная девица / Кричала: “Ясно вижу Трою павшей в прах!”»[1066] [1067].
И в обоих случаях предсказателей ожидает трагическая судьба: «И долго дружина топтала волхвов / Своими гнедыми конями» = «Конец простой — хоть не обычный, но досадный: / Какой-то грек нашел Кассандрину обитель / И начал пользоваться ей не как Кассандрой, / А как простой и ненасытный победитель».
Наблюдается еще одно важное сходство между двумя этими песнями: «Каждый волхвов покарать норовит, / А нет бы послушаться, правда? / Олег бы послушал — еще один щит / Прибил бы к вратам Цареграда» = «.Долго Троя в положении осадном / Оставалась неприступною твердыней, / Но троянцы не послушали Кассандру, / А не то стояла б Троя и поныне» /2; 332/.
Как видим, власть не только игнорирует предсказания пророков, но и расправляется с самими пророками, что прямо соотносится с событиями советской истории: «Волхвы Высоцкого — самозванные предсказатели, о пророчестве их никто не просил, как без разрешения поднимали голос в конце 60-х честные деятели советской культуры, предупреждая власть об изменениях курса “оттепели”. И они также оказались “Под копытами княжеской дружины”.
Поведав притчу об Олеге, Высоцкий и сам предсказывал власти “смерть от коня”, несущего ее по порочному пути, то есть исполнял роль волхва. Кстати, в том же году бард повторил предсказание гибели от лошади, на этот раз — от троянской, в “Песне о вещей Кассандре”…»856
