мере, было не так жарко. Недавно прошли дожди, они-то и положили конец знойной духоте.
Они договорились, что оставят экипаж по другую сторону бульвара, на улице Людовика Великого, перед хранилищем карт и флотских планов. Фелисия в одежде грума и в цилиндре с кокардой делала вид, что ожидает в темноте какого-то удачливого ловеласа. Тимур, точно явившись к назначенному часу, доложил, что прием у Сан-Северо уже закончился, но в последнюю минуту к нему кто-то зашел.
– Прекрасно! – сказала Гортензия. – Войдем через кухню. Фелисия, молитесь за нас!
– А я-то все ждала вашего разрешения.
В сопровождении своего верного телохранителя Гортензия углубилась в узкий проход между оградами частных особняков. Сюда садовники выносили мусор, и сюда же подъезжали с фургонами поставщики. Там была маленькая дверца в стене, однако, хорошенько осмотрев ее, они убедились, что выломать эту укрепленную дверь не так-то просто. Оставался единственный способ пробраться в дом – тот, о котором Гортензия подумала с самого начала.
Взобравшись Тимуру на плечи, она с легкостью залезла на стену. Что же касается турка, то он, обладая в равной мере силой и ловкостью, ни в чьей помощи не нуждался. Теперь оба они сидели на стене, укрывшись в густой листве гигантской липы. До них доносился запах свежеподстриженной травы и роз, которые так любила когда-то Виктория де Берни.
Но Гортензия отогнала от себя дорогие воспоминания. Она была здесь не для того, чтобы наслаждаться ароматом цветов. Она позволила себе лишь улыбнуться, представив, какие глаза сделала бы благочестивая мать Мадлен-Софи Бара, если бы ей довелось увидеть сейчас свою бывшую воспитанницу верхом на стене и с пистолетами за поясом.
Сверху Гортензии и Тимуру хорошо была видна дверь кухни. Оттуда как раз выходила челядь, отправляясь на ночлег в комнатки над конюшней. Как только последний слуга скрылся из виду, оба соскочили вниз, присели, прячась в кустах дельфиниума, и осторожно побежали вперед.
Как и рассчитывала Гортензия, дверь в кухню осталась незапертой. Обычно ее вместе с другими дверями закрывал камердинер хозяина, единственный из слуг, кто ночевал в доме. Он запрет эту дверь после ухода последнего гостя.
В кухне не было ни души, в людской тоже. Гортензия заметила, что в библиотеке горит свет. Принц наверняка был там.
На лестнице их окутала темнота, но Гортензия достаточно хорошо знала все ходы и выходы, чтобы ошибиться. Да и присутствие Тимура прибавляло ей уверенности.
В кабинете было посветлее, чем в остальной части дома, через полуоткрытую дверь сюда падал свет из библиотеки. Гортензия подошла как можно ближе и замерла. Из соседней комнаты слышался голос Сан-Северо. Он явно злился, и от этого заметнее становился неаполитанский акцент.
– Нет, дорогой мой, больше вы не получите ничего! Вы, кажется, забыли, что всю работу проделал я, и какую работу! А вы лишь воспользовались ее плодами. Так что, по-моему, я вам и так достаточно заплатил. Все остальное мое…
– Так ли? Не забываете ли вы, что, если бы не я, вас никогда бы не поставили во главе банка?
Холодный, презрительный тон был так хорошо знаком Гортензии, что ее мгновенно охватила дрожь. Она невольно всплеснула руками, что-то полетело на пол, но, к счастью, в соседней комнате ничего не услышали. Тихо, очень тихо, стараясь, чтобы не скрипнули половицы, Гортензия подошла вплотную к двери.
– И речи быть не могло о том, чтобы вам осталось все состояние Гранье, – прорычал маркиз де Лозарг. – Оно принадлежит…
– Вашей племяннице? Той, что так ненавидит вас и прячется?
– Оставим эту глупую девчонку в покое! Состояние принадлежит моему внуку, Фульку Этьену де Лозаргу. И я требую, чтобы вы выплатили мне доходы за последние месяцы, равно как и деньги за замок Берни, который вы продали, не имея на то разрешения…
Сквозь узкую щель Гортензия смогла хорошо разглядеть дядю. В мягком свете спиртовой лампы, стоящей на большом письменном столе красного дерева, видна была его высокая сухопарая фигура. И, несмотря на бушующий в ней гнев, Гортензия невольно залюбовалась величавой посадкой головы, элегантностью, с которой он носил широкий черный плащ с бархатным воротником, перетянутый у шеи золотой цепочкой. Она не видела Сан-Северо, но слышала его шумное дыхание и понимала: принц тоже где-то поблизости. В следующую минуту он заговорил:
– Сразу видно, дорогой маркиз, что вы живете в Оверни. Вы не в курсе последних новостей, и я думаю, пора переставить ваши часы. В Тюильри правит уже не Карл Десятый.
– Черт побери, мне все отлично известно! Но что от этого меняется в нашей договоренности?
– Многое. К вам было обращено ухо прежнего короля, и оттого у вас было некоторое преимущество передо мной, которого плохо знали и, быть может, недостаточно ценили. Теперь же все наоборот. Не скажу, что в Тюильри я как у себя дома, но все же…
– Случилось чудо? Нет, решительно там теперь принимают бог весть кого! Мне говорили, двор при сыне презренного ревнителя Равенства стал похож на галереи Пале-Рояля: кого там только не увидишь, а королевская чета, как семейство каких-нибудь галантерейщиков, встречает гостей прямо у дверей гостиной! Так что хвалиться тут нечем, в конце концов, вы из старинного рода…
– Спасибо, что хоть вспомнили! Но только, дорогой маркиз, поймите одну вещь: я помог Луи-Филиппу взойти на трон, и тому, кто захочет сместить меня с поста в банке, не поздоровится, особенно если этот «кто-то» сам из ультрароялистов, над которыми сегодня все смеются. Поверьте, господин Лозарг, здравый смысл подскажет вам удовольствоваться тем, что вы уже получили. Это и так немалый куш, и я не намерен давать вам ни ливра больше. А не нравится – жалуйтесь в Тюильри!
– Значит, я могу там сказать, что вы застрелили мою сестру и ее мужа?
– По вашему наущению, мой дорогой друг, и с вашего полного благословения. В зале суда у вас нет никаких шансов на победу, особенно если в свидетели пригласят молодую очаровательную графиню де Лозарг. Очевидно, для столь черной ненависти у нее все-таки были причины?
– Вам больше нечего мне сказать?
Тон у маркиза стал совсем ледяным. Со своего места Гортензия заметила, как сморщился у него нос и побледнело лицо.
– Да вроде нет. Разве что «прощайте»?
– Именно это я от вас и хотел услышать. – Из-под черного плаща показалась рука маркиза. В руке был пистолет. – Вам все еще кажется, что я смешон?
– Вы с ума сошли! Уберите оружие! Не станете же вы…
– Говорить вам «прощайте»? Ну почему же нет, дорогой мой, ведь я для этого и пришел: проститься.
Прогремел выстрел,
