– На «Зените» уже никого не качали.
– Помнили про потолки.
– Нет, – сказал Глеб. – Просто из наших буйных голов улетучились флюиды восторга. Наступила пора двоевластия. С одной стороны, успехи ТР-передачи и комплекс идей Калантарова – наших идей! С другой – теорема Топаллера. Великолепная и жуткая в ореоле своей беспристрастности.
– Н-да… Топаллер нанес нам крепкий удар. Прямой и точный…
– Прямо в солнечное сплетение нашим замыслам… А Земля ликует вовсю. Ей пока нет никакого дела до Топаллера и его теоремы. «На пыльных тропинках сверхдальних планет… Новая эра! Земля гордится вами, покорители Пространства и Времени!»
– «Ты и я – сто двадцать парсеков, ты и я – времени даль…»
– Вот-вот. А покорители скромно помалкивают. Потому что «сто двадцать парсеков» целиком умещаются в пределах орбиты Сатурна. Можно было, конечно, забросить «Дипстар» за орбиту Плутона еще на эн миллионов километров. А дальше что? Тупик, теорема Топаллера… Те, кто бредил о транспозитации к звездам, успешно и быстро прошли курс лечения, выверяя правильность неуязвимой теоремы. Лишь на Меркурии, на «Зените» и там, на «Дипстаре», осталась кучка маньяков, которым до смерти хочется пробить головой неприступную стену. Она неприступна, эта стена, понимаешь? И мне почему-то становится жаль свою голову.
– Понятно, – произнес Валерий и медленно поднялся. – Согласно Топаллеру… Внимательно слушайте, Квета. Это очень серьезно, мы присутствуем на творческом отчете дезертира.
Опустив голову, Квета что-то выводила пальчиком между клавишами на блестящей поверхности пульта.
– Ваал, – сказал Глеб, – я нехороший, я дезертир. Но все равно мы бессильны, Ваал, – и ты, и я, и Туманов, и сам Калантаров… Оскорбляя меня, нельзя опровергнуть Топаллера. А иметь возле Солнца ТР-передатчик-приемник и не иметь его там, на далекой звезде – значит… Каждый осел понимает, что это значит. Ну еще год-другой погоняем ТР-перелетчиков из центра Системы на периферию. В конце концов эта однообразная цирковая программа нам надоест. Мне, например, надоела… вот так! – Глеб провел ребром ладони под подбородком.
– «Здравствуйте, дни голубые, осенние…» – задумчиво продекламировал Валерий. – Ну, мне пора. Вместо меня будет Гога.
Валерий столкнулся с Гогой в дверях. Гога взвыл и запрыгал на одной ноге к ближайшему креслу.
– Ваал, – сказал он, снимая ботинок, – при ноль восьми земного тяготения, ты ничего не потерял. В смысле живого веса… Кто мне подскажет, как называется этот расплющенный палец?
– Указательный, – подсказал Глеб.
– Ваал, ты отдавил мне указательный палец на левой ноге.
Валерий выглянул из коридора:
– Ладно, старик, будешь иметь компенсацию.
– Банку салаки. Пряный посол. Знает, шельмец, мою постыдную слабость.
– Идея. А вам что достать, задумчивая Квета? Не стесняйтесь, у меня в снабженческой среде широкие связи.
– Спасибо, ничего… – сказала Квета. И, вспыхнув, тихо добавила: – Подскажите, пожалуйста, шефу, что один человек на «Зените» очень нуждается в отпуске.
– Гм… – произнес Валерий. Убрал голову, и створки дверей с шипением захлопнулись.
Гога не произнес ни слова. Он пристально взглянул на Глеба – гораздо пристальнее, чем обычно, – и сунул ногу в ботинок. Глеб почувствовал потребность срочно провалиться сквозь астероид.
«Плохи мои дела, – думал он. – Очень плохи, если даже это хрупкое существо с ботаническим именем начинает проявлять опасную инициативу…»
– Говорят, одна из горилл сбежала в вакуум-створ, – сказал Гога, чтобы чем-то заполнить неловкую паузу. – Говорят, есть человеческие жертвы… Туманов не заглядывал?
– Туманов не будет, – угрюмо ответил Глеб.
– Ты что… серьезно?
– Вполне. В нашем секторе эклиптики сохранится сухая, жаркая погода. Протонный ветер, слабый до умеренного. Глубокий вакуум… Гога, Ваал обозвал меня дезертиром…
– Ваал напрасно не скажет.
– Ты уверен?
– И ты, мой друг, тоже. Ваал в какой-то мере прав.
Глеб на минуту задумался.
– В какой? Это важно.
– В той мере, которая определяет дезертирство если не в кинетическом смысле…
– …то уж во всяком случае в потенциальном, – закончил Глеб. – Ясно, можешь не продолжать.
– А я особого энтузиазма и не испытывал.
– Ну и напрасно. Ведь разговор не только обо мне. Я давно пытаюсь понять: чего мы ждем? Чуда? Его не будет. Ведь все элементарно просто. Эр-поле функционально связано с массой ТР-передатчика. Пока мы ведем ТР-передачу на «Дипстар», нас вполне устраивает масса нашего астероида. Но замахнись мы хотя бы на альфу Центавра, нам понадобится иметь в своем распоряжении приятную общую массу шестидесяти таких планет, как Юпитер! Или иметь возле альфы Центавра ТР-приемник типа «Дипстар». Мы не имеем ни того ни другого. Понимание этого называется дезертирством.
– Чего ты хочешь от меня? – Гога заерзал в кресле.
– Ничего особенного… Через несколько минут мы проведем еще один эксперимент. Мы будем сидеть за пультами – по одному с каждой из четырех сторон против Калантарова. Как за столом дипломатических переговоров. Мы будем смотреть на приборы и подавать команды, нажимая кнопки и клавиши… Так вот, мне хотелось бы знать, крепка ли вера участников этого таинства в то, что наша работа приблизит звездный час человечества… – Глеб показал половину мизинца, – хоть на полстолько.
Гога тяжело и шумно вздохнул.
– Квета, – сказал он, – объясните этому субъекту, что наука имеет свои негативные стороны. Что науку нельзя принимать за карнавальное шествие по случаю праздника урожая.
– Какие мы все у-умные! – покачав головой, сказала Квета. Ее голос звучал в незнакомой тональности. – Слушаю вас и удивляюсь, как успешно вы стараетесь не понимать друг друга! Ведь разговор, по существу, идет о переоценке результатов многолетней работы. Самоанализ – это хорошо, это психологически оправданно. А самобичевание – плохо, потому что больно и унизительно, стыдно… Простите, если я сказала что-нибудь не так.
– Так, Квета, так. Здравствуйте! Прошу простить за опоздание, меня задержала связь с «Миражом». – Изящный Туманов, пощелкивая пальцами (за ним водилась эта странная привычка), приблизился к пульту.
Он всегда был изящным, от самой макушки до мягких ботинок из кожи полинезийских коралловых змей – очень красивых ботинок и очень редких в космической практике.
– Турнир идей? – спросил он Глеба и Гогу, глядевших в разные стороны. – Или контрольная дуэль эмоций?
– Кир, – сказал Глеб, – пожалуйста, не делай вид, будто тебе интересно.
Туманов пропустил пожелание Глеба мимо ушей. Он стоял, опираясь руками о пульт, в позе пловца, который раздумывает, стоит ли прыгать в холодную воду. Эта его озабоченность насторожила остальных. Глеб и Гога переглянулись. Квета подумала про карандаш. Карандаш, конечно, не собьет настройку эритронов, однако… В чем заключается это «однако», она не успела сообразить, потому что Туманов неожиданно спросил:
– Какое сегодня число?
Гога скороговоркой назвал день недели, число, месяц, год. Немного поколебавшись, добавил название эры.
– Коллеги! – Туманов солидно откашлялся. – Этот день войдет в анналы истории.
– Слышу торжественный шелест знамен, – доверительно сообщил Гога.
Глеб тяжело смотрел Туманову в затылок. Молчал.
Туманов щелкнул пальцами и резко повернулся на каблуках:
– В общем, так: будем готовить ТР-передатчик к работе. Шеф решился отправить в гиперпространство двух ТР-летчиков, методом параллельно-сдвоенной транспозиции. Первый в истории групповой ТР-перелет…
– Шутишь!.. – выдохнул Гога.
– Сегодня нам не до шуток, коллеги.
«Сон в руку, – подумал Глеб. – Туманов прав: сегодня будет не до шуток. Бедные гравитроны, бедный Ильмар, несчастная Квета, разнесчастный тромб-стиггерный блок. Великий космос, до чего же все надоело!..»
Из коридора послышалось дребезжание зуммера. Это сигнал службы вакуум-створа: к астероиду причалил «Мираж».
– Калантаров, – подняв брови, сказал Гога.
– И сопровождающие его лица, – добавил Глеб.
– Угум… А известно, кто второй ТР-летчик?
– Известно, – ответил Туманов. – Второй ТР-летчик – Астра Ротанова.
Глеб наклонился, чтобы взять на плечо клайпер. Но так и не взял. Медленно выпрямился.
Глава 5
Работали сосредоточенно, молча. Готовить станцию к ТР-передаче молчаливо, без суеты почиталось правилом хорошего тона.
Переключая клавиши с бесстрастием автомата, Глеб незаметно поглядывал на внимательные лица товарищей. Ему было уже безразлично то, что он делал, но работал он, как и прежде, точнее и быстрее других.
У Кветы и Гоги сначала что-то не ладилось, однако вмешался Туманов, и все вдруг наладилось. В глубине шахты по-шмелиному густо и нудно зажужжали эритроны. Глеб машинально отстучал на клавишах программу стабилизации, не поворачивая головы, покосился на экраны экспресс-информаторов, откинулся в кресле. Восемь минут, пока прогреваются эритроны, он со спокойной совестью мог разглядывать потолок. Или дверь. В эту дверь скоро войдет Астра.
