просишь деньги за свое выступление, а? Что там после «и»? Чужестранного захотел? Брось, у нас здесь тоже неплохие истории.
В подтверждение он звучно опустил кружку на стойку и тут же удостоился пристального взгляда трактирщика:
– Поцарапаешь дерево – заставлю заплатить. Прольешь эль на стойку – заплатишь еще раз. Напьешься пьян и устроишь драку… Да у тебя денег не хватит!
Нарушитель порядка смутился, откашлялся и осторожно поднял кружку:
– Мы просто болтаем, Сантио, только и всего.
– Хочешь говорить – говори. А по стойке бить не надо, сьета?
– Сьета, – кивнул мужчина, очертил рукой круг и поцеловал кончик своего пальца. – Обещаю!
– Между прочим, – снова заговорил его собеседник, – может, я и вспомнил лишь несколько строк, но за ними – длинный рассказ. Помню, когда-то давно ходили слухи, что его герой накрыл лавиной целую деревню. Или обрушил гору – и все погибли. История зловещая. Только представь себе человека, которому под силу нечто подобное. Темные это легенды, однако неплохо бы их послушать.
– Вроде бы у злодея даже есть имя, – проворчал первый мужчина. – Какое-то нездешнее. То ли Арьян, то ли Арун… Во всех восточных историях, дошедших до наших краев, герои носят похожие имена. Должно быть, все их кумиры – настоящие чудовища. – Он помолчал, заглянув в свою кружку. – Подумать только, обрушить скалу на невинных жителей деревни…
Наступила тишина – самый подходящий момент заявить о себе.
– На самом деле слова там такие:
Встав на вершине,
Пронзающей тучи,
Мести плетенье он
Создал могучее.
Неистовым шквалом
Из снега и льда
Обрушил он гору
На тело врага.
Победа досталась
Высокой ценой —
Деревню гора
Погребла под собой.
Парочка зашепталась, трактирщик присоединился к ним, и все трое уставились на меня с внезапно пробудившимся интересом. Первым взял слово хозяин заведения:
– Что ж, рифмовать ты мастак. Может, и выступишь достойно. А вот комнат у меня нет. Нужен ночлег? Готов предложить конюшню. Не очень приятно, зато бесплатно.
Я стиснул зубы так, что едва не сломал челюсть:
– За вязанку сена и зерно из лошадиной кормушки не выступаю.
Говорят, что гордыня – худший грех на свете. Вероятно, это правда. Однако гордость – штука сложная и исключительно важная. По ее милости мы можем угодить в беду, она же удержит нас от поступка, который впоследствии мог бы избавить от неприятностей. И все же без гордости нам не дано узнать свою цену. Люди стоят гораздо большего, чем о себе думают, – во всяком случае, так мне подсказывал опыт.
– Я выступал перед королями и султанами. Давал представление при дворе дюка Тарвинтера.
Моя рука невольно пошла вверх, ткань разума сложилась, и я выдохнул в открытую ладонь:
– Вент… Эрн…
– Чем это ты занимаешься? – подозрительно спросил трактирщик.
Мое дыхание растеклось тонкой струйкой, извивающейся с грацией змеи и плавностью маленького ручейка. Я запечатлел на гранях восприятия плотный клубок воздуха, и видимая только мне струйка послушно свернулась, запрыгала мячиком, замерцала. Собрав внутренним зрением язычки пламени с каждой свечи в зале, я потянул их к себе, и множество огоньков приготовилось прыгнуть ко мне в ладонь.
– Так… Рох…
Язычки пламени мигнули, пропали из вида и вдруг превратились в ослепительную дугу, протянувшуюся к моей руке. Огонь смешался с током воздуха, и родился огненный шарик. Заплясал, запульсировал, как любой новорожденный огонек, и раздулся до размера человеческой головы.
В зале стало тихо, словно на кладбище.
– Достойное ли это выступление? Я могу забрать дыхание у присутствующих и удерживать его в своих руках, пока не решу, что им пора вдохнуть. Могу заставить сердца биться в предвкушении историй, которых здесь никогда не слышали, а те, что вы помните, расскажу так, что у публики перехватит дух. Вы будете ждать, что случится дальше, хоть и знаете все наизусть. Я оживлю магию из старых мифов и легенд, и зал взорвется аплодисментами, твои посетители засыплют стойку железными и серебряными монетами.
– Верно, однако язык он за зубами держать не научился. По-прежнему говорит то, что говорить не следует, то, для чего еще не пришло время. Увы, это не только его беда.
Знакомый голос…
Я с трудом удержал грани, однако образ начал ускользать. Из темного угла зала появилась Элойн. Я распустил плетение, и крошечные огоньки вернулись на фитили свечек. Клубок воздуха растворился с негромким шелестом – словно кто-то тихо выдохнул.
Зал вновь озарило мягкое свечение. Элойн приближалась.
Платье она сменила на изумрудно-зеленое, прекрасно подчеркивающее цвет глаз. Сегодня ее волосы завивались буйными кудрями, а золотые украшения с запястий и щиколоток исчезли, остались лишь блестящие круглые серьги.
– Можно подумать, мы расстались столь давно, что ты успел затосковать. С чего бы еще ты за мной последовал?
Глупости! У меня имелись свои резоны для визита в Дель Солей. Откуда мне было знать, что она остановится именно в «Золотом льве»? Объясниться я не успел – Элойн прижала к моим губам тонкий пальчик:
– Ты уже достаточно наговорил. И всем все доказал. Так вышло, что мне здесь досталась хорошая комната. Вполне могу разделить ее с тобой.
Не просьба – приказ…
Я кивнул.
Элойн развернулась на каблучках и, не дожидаясь меня, пошла к лестнице. Я пристроился за ней, не обращая внимания на сопровождавший нас громкий шепот. Мы поднялись на два пролета и оказались в узком коридоре, вмещавшем четыре маленькие комнаты.
Как бы ни был «Золотой лев» великолепен внизу, здесь от роскоши не осталось и следа. Нет, деревянные полы были тщательно намыты, латунные ручки на дверях блестели – все новое и прочное. Стекла в окнах прозрачные – ни пылинки. Не хватало лишь яркости и притягивающих взгляд штучек-дрючек, в изобилии имевшихся в основном зале.
Что ж, тем лучше.
Элойн подвела меня к своей комнате, открыла дверь и махнула рукой. Заходи. Номер оказался лучше, чем я ожидал, и уж точно удобнее, чем в «Трех сказаниях».
Кровать в два раза шире, матрац толще, одеяло цвета спелой сливы… У Элойн в комнате имелся медный чан для мытья и зеркало в полный рост без малейшей щербинки, а в углу стояла ширма для переодевания – не чета хлипкой перегородочке в заведении Дэннила.
Элойн прилегла на кровать.
– Рассказывай, Ари. Почему ты за мной последовал? Только не говори, что совершенно случайно оказался в этой таверне, – я могу слегка обидеться.
– Раз ты говоришь «слегка», значит, слишком глубокой душевной раны я тебе
