"коммерческий", а не "инвестиционный" банкинг? Почему предпочтение было отдано депозитам и кредитам, а не ценным бумагам и брокерской деятельности? Почему поступок, который в ретроспективе кажется провальным?
Пятьдесят лет спустя такой выбор кажется странным. В период между 1919 годом и слушаниями по делу Пекоры Morgans спонсировал выпуск ценных бумаг на сумму 6 млрд. долл. для компаний "голубых фишек" и иностранных правительств. Клеймо Morgan на выпусках облигаций приносило сопутствующий банковский бизнес, например, выплату дивидендов по облигациям. Как сказал Ламонту Рассел Леффингвелл, "я считаю, что наш бизнес по ценным бумагам является необходимым дополнением к нашему банковскому бизнесу, и что без него банковский бизнес со временем иссякнет". За исключением Brown Brothers Harriman, большинство известных партнерств - Kuhn, Loeb, Goldman, Sachs и Lehman Brothers - выбрали "инвестиционный банкинг" (неверное название бизнеса ценных бумаг, обозначаемого этим термином). Мир коммерческих банков с его аккредитивами, кредитами, валютными операциями и операциями по переводу акций казался прозаичным для банка с такими изысканными вкусами и такой активной тайной дипломатией, как J. P. Morgan and Company.
На этот выбор в значительной степени повлияло неблагоприятное состояние рынка ценных бумаг. Андеррайтинг ценных бумаг стал наименее прибыльным видом деятельности компании, а новые законы о ценных бумагах накладывали на андеррайтеров большие потенциальные обязательства. Возможно, Джек Морган, уязвленный скандалом с привилегированными списками, отдавал предпочтение коммерческим банковским операциям как более стабильным и стабильно прибыльным, чем инвестиционные. Призывая к отмене закона Гласса-Стиголла, Леффингвелл написал письмо Рузвельту, которое показывает, как относились к работе с ценными бумагами в период депрессии:
Андеррайтинг выпусков капитала является и должен быть побочным бизнесом. Он носит эпизодический и спорадический характер. Никто не может позволить себе заниматься этим бизнесом, если у него нет хорошего бизнеса на хлеб с маслом. Дом, занимающийся исключительно андеррайтингом, испытывает слишком большую нагрузку в связи с накладными расходами и расходами на проживание, чтобы выбирать, какие выпуски он будет андеррайтить.
Одна из причин столь хороших результатов... может заключаться в том, что у нас нет продавцов, очень мало накладных расходов, связанных с андеррайтингом, и что у нас хороший банковский бизнес, приносящий хлеб с маслом. Поэтому мы могли отказаться от половины Европы и Южной Америки.
Этот подход, предполагающий низкие накладные расходы, отсутствие продавцов и выбор только первоклассных клиентов, определил философию Morgan Stanley на последующие 45 лет.
Человеческий фактор, несомненно, также сыграл важную роль при выборе коммерческого банка. В 1935 году около 20% американских рабочих были безработными. Отказаться от трудоемкой деятельности в коммерческом банке было бы сложно. Переход в инвестиционный банк означал бы массовые увольнения - вопиющее предательство для патерналистской фирмы. В официальной истории Morgan говорится следующее: "На момент принятия этого решения в партнерстве J.P. Morgan &. Co." насчитывало около 425 сотрудников. Если бы фирма решила остаться исключительно в сфере ценных бумаг, значительная часть этого персонала, вероятно, стала бы лишней. . . . Примерно 400 человек были заняты в коммерческих банках и других видах деятельности и остались в фирме; около двадцати человек ушли, образовав Morgan Stanley & Co.".
Были и менее благовидные мотивы. Партнеры Morgan хотели сохранить возможность когда-нибудь воссоздать Дом Моргана, не потеряв при этом своих клиентов. В конце 1934 года Ламонт писал своему партнеру Чарльзу Стилу: "Мы все считаем, я думаю, что будут найдены пути и средства, чтобы вернуть нас в бизнес ценных бумаг, либо путем внесения поправок в существующие законы, либо с помощью какого-то отдельного корпоративного плана, либо иным способом. Мы сейчас рассматриваем все эти вопросы, но ни в коем случае не смирились с мыслью о том, что... мы должны быть исключены из бизнеса ценных бумаг". (курсив добавлен). Ссылка на отдельный корпоративный план намекает на генезис Morgan Stanley. Ламонт, судя по всему, считал, что они смогут остаться в сфере ценных бумаг без изменений в системе Гласса-Стиголла, а значит, у него в рукаве была припасена пара хитростей.
Как на 23 Wall, так и в других местах Morgan Stanley рассматривался как филиал основной магистрали, фирма-преемник. Как объяснялось в телеграмме, направленной в Morgan Gren-fell, "тот факт, что это отделение, по-видимому, хорошо осознается. В то же время все надеются, что новая компания продолжит традиции фирмы". Дом Морганов, вероятно, хотел создать фирму, которую впоследствии, при дружественной республиканской администрации, можно было бы аккуратно объединить в J. P. Morgan and Company. Возможно, Ламонт вспомнил о рождении Bankers Trust как "кэптивного" банка, который вежливо возвращал клиентов, направленных к нему для ведения трастовых операций. Если бы Morgans выбрал инвестиционный банкинг и отпустил 90% своих сотрудников, то в случае отмены закона Гласса-Стиголла восстановить Дом Моргана было бы невозможно.
В четыре часа дня 5 сентября 1935 года, накануне шестьдесят восьмого дня рождения Джека Моргана, в доме Морганов произошел официальный раскол. Ламонт, Уитни и Стэнли стояли перед камином в конце длинной узкой комнаты партнеров, под портретом Пирпонта, написанным маслом. Они объявили двум десяткам журналистов, что несколько человек из отдела облигаций Morgan уйдут и образуют Morgan Stanley. В новую фирму войдут три партнера J. P. Morgan - Гарольд Стэнли, который присоединился к фирме в конце 1927 г. после назначения Дуайта Морроу послом в Мексике, младший сын Джека, Гарри, и Уильям Юинг, а также два партнера Drexel - Перри Холл и Эдвард Х. Йорк. Ламонт заявил, что новая фирма будет заниматься операциями с ценными бумагами "того же характера, что и раньше".
Джек и Гарри Морганы отсутствовали на конференции, отказавшись от удовольствия пострелять по тетеревам даже по такому историческому поводу. Это был скорбный момент. Один из репортеров, заметив торжественные лица, заметил: "Разделение старой фирмы было воспринято так же серьезно, как разделение любой частной семьи". И все же, как бы ни было печально для Morgan, новый Morgan Stanley был воспринят как знак возвращающегося процветания, как тонизирующее средство для настроения Уолл-стрит.
Morgan Stanley выглядел не столько дальним родственником, сколько богатым пасынком J. P. Morgan and Company, которая практически полностью его финансировала. Сотрудники Morgan Stanley владели практически всеми обыкновенными акциями на сумму 500 тыс. долл. и сохранили за собой право голоса. Но реальный стартовый капитал составил 7 млн. долл. в привилегированных акциях без права голоса, 6,6 млн. долл. из которых принадлежали партнерам J.P. Morgan. Джеку и его семье принадлежало около 50% привилегированных акций, Тому Ламонту и его семье - более 40%. Неудивительно, что новое подразделение вызвало недовольство со стороны некоторых конкурентов, считавших, что J. P. Morgan and Company соблюдает букву, но
