По отношению к своевольно-кроткой пропорции обстоятельность и взрывчатость комбинировались как со своевольными, так и с разнополярными и кроткими элементами, хотя наиболее частой и характерной, по-видимому, является первая из этих комбинаций.
То обстоятельство, что в двух линиях обследованного рода удалось проследить передачу эпилептоидных черт характера на протяжении 3–4 поколений, без проскоков через поколение, говорит в пользу доминантности данного признака, вернее, его способности выявляться уже в гетерозиготном состоянии, причем по отношению к взрывчатости и комплексу обстоятельности имеет место, быть может, не простое доминирование, а доминирование, частично ограниченное мужеским полом. Однако проявление признака в 3–4 поколениях может считаться надежным критерием доминантности, лишь по отношению к признакам, встречающимся в населении очень редко. По отношению же к эпилептоидному характеру мы имеем дело с признаком настолько распространенным, что приходится считаться с вероятностью присутствия его наследственных задатков также и у тех лиц, с которыми представители обследуемого рода вступают в брак. Случаи такого привнесения эпилептоидных генов извне мы, несомненно, имеем и в роде Достоевских, например в ветви Карепиных. Поэтому более определенное решение вопроса в данном случае можно сделать, лишь сопоставляя результаты исследования рода Достоевских с другими исследованиями, касающимися генетики эпилептоидного характера. Не вдаваясь в цифровые подсчеты, отмечу лишь, что многие характерологи, как-то: Девенпорт, Ромер, Меггендорфер, Давиденков и др., наблюдали тот же ход наследования эпилептоидных элементов, какой мы имеем в роде Достоевских. Вернее всего, что во всех этих наблюдениях мы имеем дело с мономерной доминантной наследственностью (концепция С. Н. Давиденкова и др.). Но есть и другие точки зрения. Так, например, Т. И. Юдин объясняет различные проявления эпилептоидного характера действием двух различных генов, обозначаемых им буквами х и у . Ген х вызывает такие черты характера, как гневливость, неуживчивость, скупость, придирчивость, настойчивость, а ген у – аккуратность, исполнительность, послушание и т. п. В зависимости от того, унаследовал ли данный представитель рода гены хх или уу , в его характере развивается то одна, то другая эпилептоидная тенденция. Сочетания генов х и у дают смешанные формы; полный же комплект генов ххуу дает эпилептическую дегенерацию личности [216] .
Мне представляется подобное расчленение эпилептоидного характера на две отдельные части, зависящие каждая от своего особого гена, неправильным. Выше мы видели, как сложно и глубоко переплетаются противоположности эпилептоидного характера в одной и той же личности. Даже в случаях внешней монополярности, при углублении характерологического анализа, как правило, удается обнаружить и противоположные тенденции. По моему мнению, вся генеалогия Достоевских говорит за то, что разные стороны эпилептоидного характера развиваются из единого корня.
Что касается разнообразия эпилептоидных черт у различных представителей одной и той же семьи, то оно зависит, нужно думать, от всей органической структуры того или иного представителя рода. Нельзя забывать, что каждый наследственный задаток проявляется не оторванно от всех других индивидуальных особенностей данного организма, а во взаимодействии с ними. Весьма существенное влияние на реализацию характерологических задатков должны оказывать и внешние влияния – эпоха, социальное положение, семейные условия и т. п. Наконец, не исключена возможность, что существует несколько разновидностей эпилептоидного характера, зависящих каждая в целом от своего особого гена, чем могут объясняться некоторые атипические семейные формы. Не буду вдаваться в дальнейший анализ всех этих вопросов, так как это вывело бы нас из рамок данного очерка.
До сих пор речь шла об особенностях проявления и наследования эпилептоидного характера. Перейдем теперь к вопросу наследования самой эпилепсии. Эта болезнь в роде Достоевского встречается гораздо чаще, чем в массе населения. А именно в потомстве М. А. Достоевского (отца писателя) мы находим по меньшей мере 3–4 случая эпилепсии на 100 представителей рода, о которых имеются какие-либо сведения. Сопоставляя же различные статистические данные, можно принять за обычное содержание эпилептиков в населении 3–4 человека на 1000. Таким образом, процент эпилептиков в этой, наиболее изученной части рода оказывается во много раз более высоким, чем в населении.
При учете этой концентрации эпилепсии, так же как и некоторых других патологических черт, необходимо принять во внимание те случаи двустороннего отягощения со стороны обоих родителей, которые так дают себя знать во многих ветвях рода. Так, например, старшая сестра писателя с резко выраженными эпилептоидными чертами характера выходит замуж за человека, который заболевает эпилепсией. Понятно, что из двух ее детей, о которых имеются сколько-нибудь полные сведения, сын оказывается ярко выраженным эпилептоидом, а дочь эпилептичкой.
По вопросу о наследовании эпилепсии в последнее время было высказано много различных теорий. Однако в основном вопрос этот до сих пор продолжает оставаться во многом очень неясным и неразработанным. Во всяком случае, нельзя согласиться с той упрощенной позицией, которую в данном вопросе занял С. Н. Давиденков, считающий, что эпилепсия обусловлена с генетической стороны гомозиготным состоянием гена эпилептоидного характера и наследуется как мономерный рецессивный признак [217] . Если бы это было действительно так, то среди братьев и сестер эпилептиков насчитывалось бы более 25 % больных той же болезнью. В действительности же, по статистическим данным Рюдина, Снелля, Люксенбургера и др., концентрация больных эпилепсией среди братьев и сестер эпилептоидов колеблется в пределах от 1,5 до 4,4 %. Разница получается настолько большая (более 20 %), что концепцию С. Н. Давиденкова о мономерной наследственности эпилепсии не могут спасти предполагаемые им тормозящие факторы. Отметим, между прочим, что и в роде Достоевского неизвестно ни одного случая эпилепсии среди братьев и сестер эпилептиков. Таким образом, если гомозиготное состояние гена эпилептоидного характера и является моментом, обусловливающим генуинную эпилепсию, то нельзя это условие считать единственным или даже только достаточным для возникновения болезненного процесса. Несомненно, дело обстоит в данном случае гораздо сложнее, как со стороны генотипической структуры генуинной эпилепсии, так и со стороны условий, вызывающих ее внешнее проявление.
Отмечу для ясности, что приводимые здесь возражения относятся лишь к той части концепции Давиденкова, которая касается наследования эпилепсии, но не эпилептоидии. Относительно его взглядов на наследование последнего признака уже говорилось выше.
На этом мы и закончим общий обзор трех основных окрасок человеческих характеров. Я умышленно говорю «окрасок», так как это фигуральное выражение гораздо более соответствует действительному положению вещей, чем термин «тип». Было бы грубым упрощенчеством говорить, что существуют только три основных типа людей – циклоидный, эпилептоидный и шизоидный, к которым и сводится все разнообразие человеческих характеров. Я понимаю рассмотренные характерологические окраски в значительной мере иначе. Не буду развивать азбучную истину, что живую природу нельзя в сколько-нибудь полной мере уложить ни в какие неподвижные и абсолютные систематические категории. Тем более это относится к человеческим характерам, разнообразие которых поистине безгранично. Вообще, при изучении природы нас первоначально поражает и подавляет ее разнообразие. Достаточно указать хотя бы на разнообразие ее красок. Однако мы знаем, что все безграничное разнообразие окрасок, встречающееся в мертвой и живой природе, может быть сведено всего к трем основным цветам спектра, например: красному, зеленому и синему, как то мы имеем в «треугольниках смешения цветов» Максвелла, Кенига, Айвса и др.
Различные комбинации таких трех цветов дают всю ту пеструю гамму красок, которая пленяет нас в расцветке крыльев бабочек и венчиков цветов, в переливах перламутра, в красках заката и т. п. Точно так же и все разнообразие вкусов, которое способен улавливать наш язык, обусловлено в конечном счете различными сочетаниями всего только четырех основных вкусов – соленого, кислого, горького и сладкого.
Несомненно, что и все разнообразие человеческих характеров обусловлено сравнительно очень ограниченным числом основных характерологических компонентов, которые, комбинируясь между собою в различных сочетаниях, и создают это бесконечное, калейдоскопическое разнообразие. Разнообразие это усиливается еще тем обстоятельством, что эти основные тенденции могут весьма по-разному реализоваться в жизни, в зависимости от тех условий, в которых растет и развивается данная личность.
