Законы о принудительной стерилизации лиц, которых суд признавал (подчас на произвольной основе) нежелательными для общества, существовал в большинстве штатов США. Первым штатом, где закон был принят, была Индиана, поэтому принудительная стерилизация именовалась «индианской идеей».
В Европе подобный закон широко обсуждался, он был принят в Дании, позже в нацистской Германии (вслед за законом, запрещавшим браки арийцев с неарийцами), во всех Скандинавских странах, одном из кантонов Швейцарской федерации и Эстонии.
С 1 января 1934 г. стерилизации подлежали немцы, страдающие врожденным слабоумием, шизофренией, циркулярным психозом, наследственной эпилепсией, наследственной слепотой, наследственной глухотой, тяжелыми наследственными физическими уродствами и страдающие тяжелым алкоголизмом. «Подготовка к стерилизации – это подготовка к расправе со всеми недовольными элементами», – говорил Г. Г. Мёллер 17 октября 1933 г. в докладе, посвященном критике нацистского закона [219] . Нацисты пошли и дальше: душевнобольные немцы были отправлены в газовые камеры, ради чистоты расы. Но когда эта практика прекратилась, мгновенно восстановился исходный процент душевнобольных в населении.
В то время как гигиена и медицина имеют дело со здоровьем индивидов, евгеника озабочена здоровьем расы или населения (популяции), а значит, соотносится с генетикой популяций. Попытка взглянуть на вопрос о стерилизации с этой позиции приводит к задаче о судьбе гена в популяции. Серьезно упрощая ситуацию и полагая, что дело идет о «хороших» признаках (с полной проявляемостью и высокой степенью выражения), англо-американские генетики начала XX века рассуждали следующим образом.
Жесткий негативный отбор (напр., стерилизация) может резко уменьшить распространение доминантных наследственных признаков, но его эффективность для множества рецессивных генетических заболеваний по меньшей мере сомнительна. Можно уменьшить распространение таких заболеваний стерилизацией людей, гомозиготных по рецессивному признаку (тех, кто несет мутации в обеих хромосомах), и, стало быть, выявляющих этот признак. Однако единичные рецессивные гены будут передаваться весьма многочисленными гетерозиготными особями, у которых данный признак не выявляется. При случайном скрещивании гетерозиготная группа вновь даст некоторое количество гомозиготного потомства, выявляющее болезнь или патологический признак, которое в свою очередь должно быть стерилизовано. Чтобы избавить популяцию от вредных рецессивных признаков, требуется стерилизовать определенную часть популяции в чреде последующих поколений.
В 1917 г. генетик Реджинальд Пеннет рассчитал число поколений, требуемых, чтобы уменьшить распространение «слабоумных» (какие бы болезни и типы наследственной передачи не подразумевались) до определенной частоты, если стерилизовать всех их в каждом поколении. Предположив, что условное «слабоумие» результат единичного рецессивного признака и что скрещивание в популяции происходит случайно, Пеннет заключил, что для того, чтобы уменьшить частоту с 1 на 100 до 1 на 1000, потребуется 22 поколения, до 1 на 10 000 – 90 поколений и до 1 на 1 000 000 – более 700 поколений. Это показывает, что стерилизация не обещает скорого решения проблему душевных заболеваний [220] .
В 1924 г. математический генетик и сторонник евгеники Рональд Фишер критиковал подход Пеннета. Исходя из полигенной модели душевных заболеваний, а также учитывая тенденцию к ассортативному скрещиванию (образование пар среди подобных), Фишер вычислил, что сегрегация и стерилизация слабоумных в течение одного поколения даст 36 % снижения частоты заболевания – «величина, которую не позволит себе игнорировать никто из думающих о будущем своей страны» [221] .
Герберт Дженнингс подробно доложил об ассортативной оценке Фишера в своей книге «Biological Basis of Human Nature» [222] . Он также дал альтернативную оценку, в предположении случайного скрещивания и моногенного наследования, которая дала ему основание заявить, что только один из десяти слабоумных в каждом поколении рождается от слабоумных родителей. (Одновременно Дж. Б. С. Холдейн отметил, что доля душевнобольных, происходящих от «дефективных» родителей, лежит в пределах от 5 % до 50 %.)
Дженнингс ясно и четко показал, что прибл. 9 из 10 детей с психическими наследственными заболеваниями были потомками здоровых родителей. Он дал основание предположить, что «здоровые люди также несут дефектные гены, и они могут выявиться в больном потомстве… Если бы мы обнаружили носителей скрытых дефектных генов и применили методы животновода к человечеству, то процесс занял бы тысячу лет», так 22 июня 1932 г. редакционная «Нью-Йорк-таймс» [223] резюмировала позицию, которая завоевывала все большее признание на обеих сторонах Атлантики.
С. С. Четвериков воспользовался очаровательным образом: вид «как губка» впитывает рецессивные мутации. Он поместил в своей классической работе 1926 года [224] таблицу Нортона (из книги Пеннета о мимикрии бабочек 1915 года) – для иллюстрации положения, что любая мутация, имеющая хоть небольшое адаптивное преимущество, может распространиться на весь вид (при 1 % преимущества путь от 0,1 % до 99,7 % займет около 3000 поколений, писал он). Некоторые англо-американские генетики были сильны в математике и работали за письменным столом; русские – работали в лаборатории и в природе. Приведенные выше схемы вычисления темпов отбора в значительной мере потеряли в своей привлекательности на фоне генетического анализа природных популяций и возникшей в этой связи феногенетической линии работ школы Кольцова – Четверикова: темпы и эффективность обора зависят не только от доминантности – рецессивности признака, аутосомности – сцепленности с полом, моно– и полигенности, но и – всегда – от пенетрантности (процент особей, проявляющих признак) и экспрессивности (степень выражения). Более того, типичные мутации, по русским работам, это неполно пенетрантные доминанты с варьирующей экспрессивностью (полудоминанты или условные доминанты), а вовсе не «хорошие» рецессивы, как полагали ранние англо-американские генетики.
Тонким различиям на раннем этапе между англо-американской и русской генетикой популяций обязаны слегка различающиеся пути к построению единой генетики человека и медицинской генетики. Англо-американские генетики стремились выявить гетерозиготные рецессивы, отсюда интерес к биохимическим методам, которые внесли немалый вклад в создание новой научной дисциплины. Русские генетики были заняты генетической гетерогенностью и полиморфизмом. С. С. Четвериков открыл, что каждая популяция насыщена рецессивными генами. Н. В. Тимофеев-Ресовский – что каждая процветающая популяция содержит летальные гены. С. Н. Давиденков – что каждый человек несет какие-либо наследственные невропатологические задатки.
Одна из интересных монографий с анализом евгенических эффектов принадлежит Г. Дальбергу [225] .
Евгеника в США имела еще одну отличительную черту. Евгенисты посредством строго избирательного анкетирования аргументировали тезис о превосходстве во всех отношениях северо-западной расы и выстраивали иерархию, где, по рангу, за северозападной расой шли центрально-европейская, затем средиземноморская раса и т. д.; замыкали шкалу китайцы, цыгане, евреи и негры. На эти наукообразные фальсификации опирались расисты, политики, принявшие в 1924 году «Immigration Restriction Act», закон об ограничении иммиграции представителей «низших рас».
Также и нацисты Третьего Рейха пропагандировали идею ранга расы (впрочем, итальянцы, часть югославов и японцы получили высокий ранг, когда стали союзниками Рейха). Они выдвинули лозунг борьбы «высшей расы» за установление «Нового порядка», исключавшего возможность достойной жизни большинства человеческих рас.
Несмотря на то, что существует «политкорректность» в американских университетах и «толерантность» в британском парламенте, расизм жив и сегодня; он пропагандирует идею о новейшем «Новом порядке» – о «золотом миллиарде» людей, которым должен быть создан комфорт ценою лишения остального населения планеты обеспеченной жизни.
В США и ряде стран Западной Европы евгенические движения развивались изолированно от генетики, а многие крупные генетики в первую треть века дистанцировались от евгеники. III Международный евгенический конгресс проходил в Нью-Йорке 21–23 августа 1932 года, а VI Международный генетический конгресс – в Итаке 24–31 августа, так что два конгресса, посвященных двум различным областям исследований, смешались по впечатлениям в один совместный. Поскольку американские и европейские генетики не желали брать ответственность за чужую область деятельности, то на VI Генетическом конгрессе было принято решение впредь устраивать только генетические конгрессы, но не совместные; в их рамках генетику человека надлежало трактовать с тех же позиций, что и генетику любых растительных и животных объектов. К середине 1930-х годов в Британии и США реформистская евгеника, созданная генетиками, вытесняла американскую евгенику старого стиля с расистскими и антииммиграционными настроениями. Русское евгеническое движение, с РЕО и ОРП, существовавшее в 1920-е годы, сравнимо с более поздней реформистской англо-американской евгеникой, но его нельзя сопоставлять с одновременной магистральной евгеникой старого стиля, как это делал Агитпроп в середине 1930-х.
