— Как это он так… — пробормотал Ларин и глубоко задумался.
— Может, он с самого начала был немножко того, — предположил Смолянинов. — Хотя нет, нет… ничего похожего.
— Если сначала ничего и не было, так потом стало, — кивнул Зайцев. — Тимка довел себя до такого нервного истощения, когда и нормальный «съехать» может, а тема у него как раз подходящая была. У Тимки развился бред преследования, такой же, как и у зомби, с которыми он работал. Вполне закономерно.
— Заразился… — Смолянинов невольно поежился.
— Не знаю, господа, — покачал головой Ларин. — Страшное дело, конечно. Жалко мужика. Но и тема страшная. Должен же кто-то ее разрабатывать…
— Ты пойми, балбес, — Зайцев умоляюще прижал руки к груди. — Даже если что-то там и было, ты уже ничего не докажешь. А главное — в любом случае нету больше по этой теме ни заказчиков, ни исполнителей. Деньги в стране кончились. И страна другая. Не нужно ей психотронное оружие. И не будет его больше никто делать. Потому что спроса нет.
— А насчет «тему разрабатывать», — заметил Смолянинов, — это ты не беспокойся. Среди нашего брата психов достаточно. Так что о теме кто-нибудь да позаботится.
Ларин снова покачал головой.
— Положим, сейчас мне все равно Гаршин кислород перекрыл, — сказал он. — Но где-нибудь через полгодика…
— Да ради бога, — перебил его Зайцев. — Только не забывай Тима Костенко.
— Между прочим, они похожи, — заметил Смолянинов. — И очень.
— Да, что-то общее просматривается, — кивнул Зайцев.
— Только этот недоверчивый, — усмехнулся Смолянинов.
Ларин улыбнулся и хотел, видимо, съязвить, но тут собака, которую он по-прежнему одной рукой придерживал за шиворот, громко взвыла и, приседая на задние лапы, рванулась к ступеням факультета. Ларин едва успел обернуться и поймать в объятия высокую темноволосую девушку.
— Танюшка… — Он поцеловал ее, поставил на ноги и повернул было лицом к коллегам, но девушка упала на корточки и обняла за шею собаку, которая тут же попыталась, радостно подвывая, облизать с ее лица косметику.
— Это любовь! — объяснил присутствующим Смолянинов. Девушка бросила на него снизу вверх задорный взгляд и распрямилась. Собака уткнулась ей носом в колени, продолжая исступленно вилять задом. Студенты вокруг смотрели кто на девушку, кто на собаку. Вдали кто-то восхищенно аплодировал.
— Господин Зайцев, господин Смолянинов, Таня, — представил их друг другу Ларин.
— И Чуча! — заявила девушка. — Привет!
Журналисты дружно раскланялись.
— Ну что? — обернулась девушка к Ларину.
— Пошли? — заговорщически подмигнул он ей. — Вы извините, мы пошли. И спасибо, господа. Я ваши советы учту. Думаю, я даже им последую. Счастливо. Увидимся, да, Олег?
— Я тебе позвоню на той неделе, — кивнул Зайцев.
— Берегите себя, — улыбнулся Смолянинов, хищно глядя на девушку.
— До свидания, — улыбнулась Таня в ответ. — Эй, ты! — Она пихнула коленом Чучу. Собака подняла голову и оскалилась. Это было очень похоже на улыбку. Таня пошарила рукой под курткой у Ларина, выдернула поводок у него из-под пояса и застегнула карабин на кольце ошейника собаки. Ларин еще раз кивнул друзьям, обнял Таню за плечи, и троица двинулась за угол. По меньшей мере половина толпящегося во дворе народа смотрела им вслед.
— Что ты думаешь об этом? — спросил Смолянинов.
— Ларина здесь терпеть не могут, — ответил Зайцев. — Она самая красивая девушка на его курсе. А может, и на всем факультете.
— Да нет! — отмахнулся Смолянинов. — Что ты думаешь о психотронике?
Зайцев удивленно посмотрел на него.
— Что с тобой, Кир? Ты же всегда говорил, что это бред…
— А я и сейчас так считаю.
— Ну и…
— Почему такие вот ребята, молодые, чистые, как Тимка, как этот…
— А мы с тобой, значит, старые и грязные?
— …почему они так настырно лезут туда, куда не надо? — закончил мысль Смолянинов. — Хоть им кол на голове теши.
— Во-первых, они еще не профессионалы. Во-вторых, они работать не хотят. В-третьих, им очень хочется нахрапом пролезть в знаменитости. Мне продолжать? — спросил Зайцев неожиданно жестко.
— А ты злой, оказывается, Заяц, — искренне удивился Смолянинов.
— Ты видел хоть раз, чтобы Костенко дежурил по отделу? Или в типографию бегал, или «свежей головой» был? Ни разу. И Витька — это Костенко номер два. Он скорее в психушку готов, чем за станок.
— Заяц, ты очень злой! — сообщил ему Смолянинов. — И ты циник!
— Такие из принципа ставят перед собой задачи, на которые нет ответа! — гнул свое Зайцев, потихоньку разъяряясь.
— Фу! А еще Зайцев! Волчара ты позорный!
Зайцев сник.
— Я хочу понять, отчего мы с тобой не беремся за такие дела, — объяснил Смолянинов. — А если беремся, то не доводим до конца. У тебя сколько публикаций было по «Программе «Зомби»?
— Ну, восемь… или девять.
— Кстати, у Костенко ни одной.
— Нет, была одна. Первая. Там стояли две подписи — моя и его.
— Вот именно. У него, который все придумал, одна. А у тебя двадцать. И он в больнице, а ты здесь. Почему? Сказать?
— Ну скажи. Тоже мне…
— Потому что его интересовал результат. А тебя — публикации. Ты как только уперся в стенку и понял, что писать больше не о чем, сплавил тему на сторону. Ларину вот этому. А Тимке нужен был результат, он боролся за идею, понял?
— Ну и что? — резонно спросил Зайцев.
— Да ничего! Просто ты профессионал, а он нет. Вот и все.
— Так я это сам говорил.
— А я с тобой и не спорю.
— А о чем мы тогда?..
— Я разобраться хочу, — жестко произнес Смолянинов.
— Ладно. — Зайцев невоспитанно сплюнул под ноги и прикурил новую сигарету от окурка. — Понял я тебя, Кир. Понял. Значит, так. Рассказываю один раз. Я сплавил эту тему Ларину потому, что почувствовал, что мне страшно. Все, я это сказал. Вслух. Ну что, съел?
Смолянинов молчал.
— И потом, там действительно был тупик, — объяснил Зайцев. — Я на самом деле уперся в стену. Дальше информация кончалась. Меня футболили из инстанции в инстанцию, никто не хотел со мной говорить. Ну, я и…
— Нашел того, кому было не страшно, — кивнул своим мыслям Смолянинов.
— Пожалуйста, — развел руками Зайцев. — Пожалуйста.
— Олежка, тебя ведь никто ни в чем не обвиняет, — улыбнулся Смолянинов. — Извини, я просто что-то задумался обо всем этом… Мне казалось, что у тебя есть ответ. А ты и сам ничего понять не можешь.
— Страшно было. И Костенко тоже боялся. Он сам мне говорил. Да все боялись, Кир! Все! Даже Гульнов боялся, который вообще был в стороне. Знаешь, как он озверел, когда нас цензура прикрыла?! А ведь он неспроста тогда рогом уперся. Он тоже понял, какая это страшная тема и как больно за нее можно получить. А Тимофей, между нами говоря, повел себя, как сука высокомерная! Глядел на нас свысока и хихикал — мол, побойтесь с мое, мужики… Он-то думал, я этого не вижу…
Смолянинов встрепенулся и хитро глянул на хмурого Зайцева.
— А пошли-ка мы с тобой кофейку долбанем! — процитировал он шутку с факультетского капустника.
— По чашечке! — подхватил Зайцев.
— Кружечек по восемь! — завершил диалог Смолянинов.
— Пошли, — кивнул Зайцев и снова погрустнел. — Тимку помянем.
— Помянем, — согласился Смолянинов. — Хреново без него. И не так уж чтобы очень близко я его знал, а вот… хреново.
Они вышли на проспект Маркса (или теперь Моховую?) и молча двинулись к метро, наклонившись вперед, навстречу внезапно подувшему ветру.
— «Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот, особенно ночью, когда силы зла безраздельно властвуют над миром», — вдруг процитировал Смолянинов. — Я сказал это Костенко почти два года назад. Как раз после самой первой вашей публикации. Сейчас вот вспомнилось…
— Я тебе соврал насчет психушки, — пробормотал Зайцев. — И тебе, и Витьке, всем соврал.
Смолянинов остановился так резко, что Зайцев по инерции проскочил вперед. И останавливаться не стал. Смолянинов догнал его и крепко взял за воротник.
— Пошли, пошли, — сказал Зайцев, неприязненно морщась. — Пива очень хочется.
— Так что же с ним на самом деле?! - грозно вопросил Смолянинов, мелко тряся Зайцева за воротник.
— Удрал он! — рявкнул Зайцев, вырываясь. — Сбежал! Сбежал!!! Бросил все и рванул! И в психушке не он, а его мать! А отец застрелился, понял?! С собой покончил! Ясно тебе?!
— Откуда ты… — пробормотал Смолянинов, выпуская зайцевский воротник и снова останавливаясь. Зайцев тоже встал. Прохожие на него оглядывались.
— К Гульнову кагэбэшник приходил, — сказал Зайцев устало. — И ко мне тоже. Все напугать пытался — государственная тайна, измена Родине…
