— Комплексуешь, что ли?
— Нет. Но это же очевидно… Мне там просто не место.
— То есть ты бегаешь от мужика, потому что он слишком хорош для тебя?
— Нет, я бегаю от мужика, потому что ничего не хочу иметь с ним общего. Ни с ним, ни с кем-либо ещё. Оль, ну, правда, мне сейчас вообще никто не нужен. Мне бы своих тараканов в голове разогнать, куда мне в отношения соваться? К тому же, повторяю, мне никто ничего не предлагал! Он вообще со мной дружить хотел!
— Вот же сволочь, — подкалывает меня Кроля.
— И не говори.
Несколько часов спустя, когда Кроля уже спит, я ворочаюсь в своей постели. В эту ночь собственное одиночество ощущалось мной как никогда. Вечерний разговор всколыхнул во мне кучу ненужных воспоминаний, которые теперь грызли меня изнутри. Вспоминалась мама, с которой я не общалась уже больше года. Обида, недовольство, непонимание каменной стеной стояли между нами. Хотя иногда мне сильно не хватало её, но я упрямо гасила в себе это переживание. Отец ещё предпринимал слабые попытки вернуть меня в лоно семьи, что в его понимание означало поставить меня на путь исправления. Им обоим казалось, что я разрушаю свою жизнь, предавая всё то, что было заложено в меня природой и воспитанием. Но даже сейчас, нервная, раздражительная, вечно мёрзнущая и невыспавшаяся, я ощущала себя более целостной и гармоничной, чем в первые девятнадцать лет своей жизни. Это сложно, понимать всю силу их разочарования, но ведь и мне было в чём обвинить их.
А ещё Олег, который тоже остался где-то в прошлом, в той сытой и глянцевой жизни, что и родители. Вот только если последние хранили холодное молчание, приглашение на свадьбу я в расчет не беру, то Першин уже почти месяц предпринимал неясные попытки дозвониться до меня. Он звонил, я не отвечала. Он звонил опять, я беспокоилась. Он переставал звонить, а я начинала нервничать, зная, что он обязательно объявится вновь. Олег не менял номера, не писал сообщений, он просто звонил мне в пустоту. И с каждый разом у меня появлялось стойкое ощущение, что он не столько хочет связаться со мной, сколько делает всё возможное, чтобы я не забывала. И получалось у него это вполне успешно, потому что я всё больше и больше начинала паниковать. Нет, я не боялась Першина, и если не брать в расчёт его непомерные амбиции, то в целом он был безобиден. Но у меня вновь появлялось чувство загнанности, когда стены сжимаются и давят, давят на меня.
И словно в доказательство всем моим мыслям под подушкой завибрировал телефон. Я замерла, а потом разозлилась. Как же меня это всё достало! Я схватила сотовый и выскочила в коридор.
— Какого хрена тебе вообще от меня надо?! — зашипела я в трубку, проклиная Олега и злясь на себя, за свою же эмоциональность.
— Эй-эй, спокойней давай, — попросил меня знакомый голос, который к моему глубочайшему удивлению не принадлежал Першину. — Слушай, у меня прям дар. Я тебе ещё и слова не успел сказать, а уже бешу.
— Стас? — растерялась я.
— Я. А что, ждала кого-то другого? Если так, то мне как… начинать беспокоиться, что есть кто-то ещё, кого ты ненавидишь так же сильно как и меня? Или ты в принципе со всеми такая «добрая»?
В душе зародилось предательское чувство радости вперемешку с уже знакомым трепетом.
— Ты время видел?! — наехала на него, но уже более миролюбиво.
— Всего лишь два часа ночи. Ты же в баре ещё и не в это время освобождаешься.
— Ну так и я не в баре…
— Ну так ты и не спишь.
Я упёрлась лбом в прохладную стену и зажмурилась. Как же мне хотелось спросить, что ему надо от меня, но это бы означало, что у нас с ним могут быть общие дела. Но признавать это я не собиралась, поэтому хранила стоическое молчание.
— Вера, — очень тихо позвал он меня.
— Да? — почти шёпотом спросила я.
— Очень нужна твоя помощь, — в его голосе больше не было привычной игривости или лёгкости, Стас был предельно серьёзным и собранным. — Мне, правда, больше не к кому обратиться. Если я подъеду сейчас к твоему общежитию, сможешь выйти?
— Поздно уже… — предпринимаю я последние попытки отбиться.
— Знаю. Но другого времени у меня уже нет.
— Хорошо.
Пока Стас был в пути, я натянула на себя спортивные штаны и очередную толстовку. В ночное время все официальные входы-выходы в общежитие были закрыты. Но мне, работающей ночами и в принципе пренебрегающей правилами, в своё время пришлось искать иные пути проникновения. Впрочем, что тут было искать, если множество поколений студентов уже всё сделало до меня. Я вышла на пожарную лестницу и, быстро перебирая ногами, спустилась на второй этаж. Эта лестница была известна не только как местная курилка, но и именовалась в студенческой среде никак иначе как «Путь к свободе». Дело было в том, что лестница обрывалась ровно на пролёте второго этажа, который вместо продолжения в виде ступенек на первый имел люк в полу этой самой площадки. По идее пожарный люк в нарушение всех требований безопасности должен был закрыт на большой амбарный замок, ключ от которого доблестно хранился у коменданта. Вот только упорные студенты уже давно снесли не только сам замок, но и проушины, за которые он цеплялся.
Все об этом знали, но упорно закрывали глаза на самоуправство молодёжи. Ведь замки могли сносить не просто каждый день, но и каждый час, а то и каждые десять минут. В общем, сколько ставь или не ставь их, итог всегда был один. Поэтому существовала негласная договорённость, когда студенты стараются не покалечиться и не свернуть себе шеи, ныряя вниз ногами со второго этажа, а комендант делает вид, что студенты настолько лапочки, что все без разбора спят по ночам в своих кроватках.
Я открыла люк, спустив ноги вниз, повисла на руках, оставалось только разжать пальцы и приземлиться на землю, как это бывало сотни раз этого. Но привычный алгоритм дал сбой, когда сильные руки перехватили меня поперёк живота. От неожиданности я запаниковала и вцепилась пальцами в первое, что попалась мне под руки — в идеальную шевелюру Чернова.
— Попалась? — улыбнулся он.
На улице было темно, далекий свет фонарей не давал мне хорошо рассмотреть Стаса, но то что он улыбается, я чувствовала точно, это было слышно в его голосе, ощущалась в его ауре, передавалось через ладони, которыми он держал меня. Интересно, как вообще такое возможно, ощущать улыбку в прикосновениях?
— Пусти, — робко засопротивлялась.
— Не могу, — ухмыльнулся Чернов, сильнее прижимая меня к себе, после чего понёс от стен общаги куда-то к дороге, где видимо была припаркована его машина.
Здесь, благодаря уличному освещению, стало значительно светлее, и я наконец-то смогла разглядеть его. Поскольку он нёс меня, сильно подняв вверх, то моё лицо буквально нависало над ним, а взгляд так и упирался ему в глаза, впрочем, Чернов и не думал следить за дорогой, и точно так же заглядывал куда-то мне в душу. Во мне будто что-то защекотало, трепет перерождался в сотни бабочек, которые трепыхались где-то у меня в затылке. Я залилась краской, даже уши зажгло.
— Стас, пусти, — уже более жёстко потребовала я, поражённая силой реакции, которую он вызывал во мне.
— Говорю же, не могу, — так же упрямо повторил он.
— И почему же?!
— Ты меня за волосы держишь.
Я моментально разжала пальцы. Чёрт, как нелепо всё вышло! В этот момент он изменил расположение своих рук и усадил меня на капот своего автомобиля. Оказывается, мы уже дошли до него.
Теперь мы поменялись. Стас как обычно возвышался надо мной со своим далеко немаленьким ростом. Но в наших взглядах так ничего не изменилось, мы всё так же не отводили глаз, я жадно всматриваясь друг в друга, словно не способные поверить до конца в происходящее. Я ведь в своей голове уже нарисовала сотни жирных крестов напротив его имени, перечёркивая всё то непонятное, что уже успело завязаться между нами. Все мои инстинкты вопили о том, что я не должна, что мне нельзя… Что в конце то концов, Вера, сколько можно быть такой дурой по жизни? Но я продолжала сидеть на капоте, смотреть ему в глаза и глупо улыбаться.
