– Буйнус палатис – запрещенное заклинание. Даже ваш профессор Клопп его не использует.
– Да что ты говоришь? Тоже мне умняшка нашелся! Тебя часом Шурасик не покусал? Или нет, неужели… – Пень ехидно прищурился. – Да он просто боится! Только посмотрите на этого беленького волшебничка! Трясется от ужаса!
– Утихни, Пень! Он не боится! – вступилась за Ваньку Таня. – Никто не боится. Но если Древнир внес заклинание в список, значит, у него были для этого основания.
– Все знают, что Древнир был перестраховщик. Он все оживляющие заклинания поместил в этот список. Небось даже не разбирался с каждым в отдельности. Что может быть опасного в Буйнус палатис? Ну попрыгает скамейка и успокоится, – презрительно пожав плечами, сказал Жора Жикин.
Нос у него уже был расквашен, так что теперь ничего не мешало ему принять сторону Семь-Пень-Дыра.
– Умница, красавчик! Я тобой горжусь! Если бы Древнир действительно хотел, чтоб эти заклинания не использовались, он ни за что не составил бы этот список! – заявил Пень.
Таня невольно подумала, что тут он прав. Списки ста запрещенных заклинаний, зашифрованные особым ученическим шифром, не позволявшим им исчезнуть, уже давно переходили от одного ученика Тибидохса к другому. И все тайком, чуть ли не под одеялом, учили их наизусть, хотя это было строжайше запрещено. Древнир, несмотря на всю свою гениальность, был скверный психолог. Если бы он действительно не желал, чтобы запрещенные заклинания знали, он включил бы их в школьную программу и сделал их строго обязательными.
– Я так и думал, что беленькие струсят! Беленькие, они на то и беленькие… Им бы только ходить с Тарарахом под ручку и заглядывать в рот Сарданапалу, что он скажет умного, а, Ванька? Так я говорю или не так? – ехидно поинтересовался Семь-Пень-Дыр.
Ванька побледнел. Он молча толкнул его в грудь и направился к скамейке.
– А ты не боишься, что она расквасит твой хорошенький носик? Ах да, тебя же никто не ждет на свидание – тогда другое дело. Кто с тобой вообще на свидание пойдет? Хотел бы я видеть девчонку, которой нужно такое чучело в майке! Гарпии и те принимают тебя за огородное пугало! – продолжал глумиться Пень.
Ванька молча сел на скамейку и перекинул через нее ногу. И без того острые черты его худого лица заострились еще больше.
– Начинай, клоппенок! Я готов! – сказал он.
– Не делай этого! Они тебя специально подзуживают! – крикнула Таня, бросаясь к Ваньке.
Она так решительно посмотрела на Гуню Гломова, что придвинувшийся было к Валялкину здоровяк вспомнил о своем языке, когда-то обожженном искрой, и попятился.
Тем временем Ягун уже стоял напротив Жоры Жикина.
– Влезешь – подправлю нос за другую сторону! – предупредил он.
– Да иди ты! Очень страшно! – хмыкнул Жора, но вмешиваться почему-то не стал.
– Слезай! Не глупи! – Таня все еще пыталась стащить Ваньку со скамейки, но уже понимала, что это бесполезно.
Временами спокойный Ванька становился упрямее осла. И это был именно такой случай. Подзадоривая Таниного друга, Семь-Пень-Дыр явно достиг успеха.
– Отойди! Пень, давай свое заклинание! Не хочу свое кольцо об него пачкать! – не глядя на Таню, сказал Валялкин.
– Не хочешь пачкать и не надо! А мы не такие чистюли! Буйнус палатис! – отскакивая в сторону, хором крикнули Жора Жикин и Семь-Пень-Дыр.
Сдвоенные красные искры ослепили Таню. Перстень Феофила Гроттера раскалился и обжег ей палец.
– Сколько можно запрещенных заклинаний? У меня будет тепловой удар! – проскрипел он голосом Феофила Гроттера.
Скамейка ожила. Красная искра придала ей невероятную прыть. Если раньше она скакала, как бык в родео, то теперь ее словно укусил бешеный пес. Она ухитрялась быть сразу везде, изгибаясь и взбрыкивая то передними, то задними ножками.
Ванька держался точно клещ. В отличие от темных магов, он не плюхался на скамейку животом, а сидел верхом, как сидят наездники. Левой рукой он вцепился в деревяшку, а правой балансировал, удерживая равновесие.
Скамейка прыгала по всей комнате как ненормальная. Грохотала и падала мебель. Спасаясь от ее деревянных ножек, Горьянов, Семь-Пень-Дыр и Жора Жикин эвакуировались под кровать и лишь изредка решались высунуть из-под нее нос. Даже Таня с Ягуном вынуждены были отступить к двери, готовые выскользнуть в коридор, если скамейка атакует их.
– Что там? Не упал еще? – то и дело с надеждой спрашивал Пень.
– Не-а, держится! – сиплым басом отвечал Гуня Гломов.
Неизвестно каким образом он оказался на шкафу и оттуда, точно с капитанского мостика, озирал комнату.
– Эге-ге! Разбегайся, мокроносые! Вот оно, ваше бешеное родео! – прокричал Ванька, галопом проносясь по комнате.
– Мамочка моя бабуся! Какая блестящая техника! Уважаемые зрители! Приготовьте ваши влажные ладоши к бурным рукоплесканиям!!! Прирожденный наездник Иван Валялкин без седла удерживается на гарцующей скамейке, приноравливаясь ко всем ее выкрутасам! Скамейка выкидывает все новые фортели, но все бесполезно! Валялкин держится на ней как приклеенный, к посрамлению всего темного отделения Тибидохса и лично профессора Клоппа – главы этих бестолковых пройдох! – затарахтел Ягун. Видно было, что он соскучился без комментаторства.
– А ты бы помолчал, Ягун! Сам небось больше года был темным! – отозвался из-под кровати Демьян Горьянов.
– Был да сплыл!.. – хладнокровно парировал Ягун. – Но где же эмоции? Я зверею! Посмотрите на Ваньку! Странно, что с таким талантом он до сих пор не входит в драконбольную команду! Да одним Ванькой можно запросто заменить Жикина и Горьянова вместе взятых!
Через пару минут, когда все поняли, что Ванька не упадет, Семь-Пень-Дыр и Жикин сконфуженно выбрались из-под кровати, предварительно убедившись, что скамейки поблизости нет.
– Все, достаточно! Он продержался втрое дольше, чем любой из вас! Останавливай свою увечную деревяшку, Дыр! Уже и так ясно, что он сделал вас! – велела Семь-Пень-Дыру Таня.
Она первая почувствовала, что Ванька начинает уставать. Хотя он и справлялся пока со скачками бешеной мебели, но по напряжению на его лице Таня догадывалась, чего это ему стоит.
– Кондовус руализмус! – неохотно буркнул Пень.
Но, несмотря на блеснувшую искру, скамейка продолжала скакать. Семь-Пень-Дыр повторил заклинание еще трижды, но с тем же результатом. Напротив, от его искр скамейка запрыгала с удвоенной яростью. Лопнула лампа. Гуня Гломов обрушился со шкафа, как перезревшая груша.
– Бесполезно. Не действует! – угрюмо сказал Семь-Пень-Дыр, опуская руку.
– Почему?
– А ты не знала? – огрызнулся тот. – Кондовус руализмус помогает только от одной красной искры, а мы с Жикиным залепили две! Кто его вообще просил вместе со мной искру пускать? Этому красавчику только со швабры брякаться и на очень важные свидания ходить!
– А ты на меня не вали, Пень! И вообще со временем магия иссякнет, и она выбьется из сил! – с надеждой сказал Жора Жикин.
– Устанет она, ага! Это тебе не лошадь, чтобы уставать. Ты что, не знаешь, что такое оживляющие заклинания из запрещенного списка? Мы в эту лавку столько магии всадили – на тысячу лет хватит…
Семь-Пень-Дыр выглядел обескураженным. Оставлять Ваньку на взбесившейся скамейке не входило в его планы. Он ведь только хотел, чтобы чистюля с белого отделения разбил себе нос. Не более того.
Таня не отрывала глаз от Ваньки Валялкина, не зная, как ему помочь. Похоже, у Ваньки от постоянных толчков и ударов начинала кружиться голова. Его правая рука, которой он удерживал равновесие, взмахивала уже не так решительно. Несколько раз он заваливался то в одну, то в другую сторону и лишь чудом удерживался на гладкой деревянной доске. Спрыгнуть сейчас было невозможно, и Ванька это понимал. При таких скачках это было почти равносильно тому, чтобы немедленно свернуть себе шею. К тому же секунду спустя на месте, куда бы он приземлился, оказалась бы взбесившаяся скамейка.
– Держись, друг! Попробуй Чебурыхнус парашютис форте! А потом сразу подстраховочное! – крикнул Баб-Ягун.
Возможно, Ванька успел бы последовать его совету, но тут скамейка взбрыкнула и резко скаканула в сторону. Ванька не успел ни отклониться, ни даже крикнуть Ойойойс шмякис брякис. Он ударился головой о стену и, оглушенный, был сброшен вниз корчащейся от злобы деревяшкой.
Ванька еще не упал, а Таня уже метнулась к нему.
– Танька, лавка! – завопил Баб-Ягун. Он попытался сшибить скамейку боевой искрой, но промахнулся.
Таня вскинула руку, уже понимая, что не сумеет уклониться от лавки, обрушивающейся на них с Ванькой. Холодная рука ужаса ласково взяла ее за горло. Сбивчивые мысли, как кегельные шары, застучали в голове: «Сейчас она рухнет, сейчас, сейчас…»
Мгновения шли, а скамейка все висела в воздухе. Секунды размывались в вечность. Таня попыталась отпрыгнуть, схватить Ваньку, оттащить в сторону, но не могла даже сдвинуться с места. Время, раздавшееся для ее сознания, осталось таким же неумолимым для тела, взращенного в футляре магического контрабаса на лоджии у тети Нинели.
