8
Разливочный центр виноградарского и винодельческого товарищества находился в кубообразном здании, расположенном на восточном склоне горы Верешхедь, на небольшой площадке между двумя холмами. Огромная площадь виноградников принадлежала, по меньшей мере, трем хозяйствам. В одном из них работал Шандор Варга. Судя по величине территории, оно было вторым по значению. У закрытого шлагбаума Тоот остановил машину, вышел и сказал дежурившему в конторке седому морщинистому человечку: — Я хотел бы поговорить с Деме Ласлоне. Она ведь у вас работает?
— Первый этаж, вторая дверь направо, — проскрипел пожилой дежурный.
Тоот прошел через весь двор, где между бочками с вином и большими ящиками с зелеными бутылками сновали одетые в синюю униформу мужчины. Он чуть не растянулся, зацепившись за оранжевый резиновый шланг, и еле увернулся от мчавшейся на него тележки. Войдя в главное здание, он уже через минуту стоял перед указанной ему дверью.
— Войдите, — отозвался на его стук резкий женский голос.
Тоот вошел. Канцелярия располагалась в небольшой, выбеленной известью комнате. Единственным украшением служила надпись на стене, сделанная красными витиеватыми буквами: «In vino veritas».[7] За письменным столом сидела полноватая женщина с черными локонами. Приятные черты ее загорелого лица свидетельствовали о ее принадлежности к характерному для этой местности типу женщин, о которых говорят: в пятнадцать лет — прелестная, в двадцать — миловидная, а после тридцати — дурнушка. Сидевшей за столом, женщине было около двадцати пяти лет. Ее выразительные черные глаза мгновенным испытующим взглядом окинули посетителя. Тоот почувствовал, что должен представиться.
— Вы ведь из полиции? — спросила она. — А что, по мне так это заметно?
— Немножко да. Думаю, вы по делу товарища Варги? Демене жестом пригласила капитана сесть.
— Да, — ответил он.
— Боюсь, я не так много смогу вам сказать.
— О том, куда он исчез, возможно, и ничего. Но меня интересует, что за человек… ваш бывший начальник.
— Ужасно говорить о нем в прошедшем времени. Я до сих пор не верю, что с ним случилось что-нибудь плохое. Знаете, он был таким жизнелюбом, что трудно представить…
— Вы ведь были его непосредственной подчиненной?
— Да.
— И хорошо его знали?
— Ну, в тех пределах, в каких вообще можно когото хорошо знать. Шандора… я имею в виду товарища Варгу, с первого взгляда легко понять, потому что он был открыт другим. И все же не так просто. Всегда находилось такое, чем он мог удивить.
— Например?
— Сейчас это, пожалуй, трудно восстановить в памяти, хотя, впрочем… Однажды мы стояли с ним во дворе, проверяли погрузку. Он задумчиво так наблюдал за работой и вдруг сказал: «А знаешь, Ильдике, только здесь, в разливочной, у меня занято на работе девяносто человек. Если бы это хозяйство с завтрашнего дня принадлежало мне, то первым делом я сократил бы человек сорок. А через год наше предприятие с пятью десятками работников стало бы давать вдвое больше денег».
— Ну и почему он удивил вас этим?
— Наверное, потому, что здесь, в кабинете, он был очень «правильным». Иногда казалось, что его устами говорит учебник политэкономии.
— А какие у него были отношения с работниками предприятия?
— Хорошие. Он никогда без причины не бывал груб с подчиненными, что редко для начальника.
— Могли ли быть у него здесь враги или недоброжелатели? Такие, которые…
— А у какого руководителя их нет? И все же рабочий, которого, скажем, лишат премии, не станет за это убивать.
Тоот что-то пробурчал себе под нос, потом спросил:
— Насколько я мог заметить, большинство здесь составляют женщины.
— Да, больше половины. Но они, разумеется, заняты наверху, в погребах — только мужчины.
— И какими были у Варги отношения со здешними женщинами?
— Вы имеете в виду, как с работницами или как с женщинами?
— Как с женщинами.
— Он никогда не злоупотреблял своей властью. Во всяком случае, напрямую — пет, что было бы отвратительно.
— Что значит «напрямую»? Демене снисходительно улыбнулась.
— «Напрямую» — это когда начальник вызывает подчиненную и сообщает ей, что хотел бы лечь с ней в постель. Если она ответит положительно, ее ждут льготы, если же отрицательно, то тем самым она осложняет свое положение.
— А Варга как поступал?
— С чувством такта… если можно так выразиться. Когда ему кто-то нравился, он подходил, заговаривал, ведя речь о невинных, но двусмысленных вещах, о каких обычно говорят в таких случаях мужчины. Если он видел, что его слова принимаются благоприятно, то позволял дать рукам волю. Однако стоило ему заметить, что наталкивается на открытое неприятие, как он сразу делал вид, будто ничего не происходит.
— Не сердитесь на мой вопрос, но вы так об этом говорите, словно основываетесь на личном опыте.
Женщина слегка покраснела.
— Со мною тем не менее до этого не дошло. Хотя, если правду сказать, было бы у меня желание продвинуться… Шандор — понастоящему симпатичный человек. Его отношение к женщинам чутьчуть смахивает на прошлый век. Он принадлежит к тому типу мужчин, которые легко уступают в мелочах, так что у случайного наблюдателя может сложиться впечатление, что он — раб женщины. Однако в серьезных вещах он требует неукоснительного подчинения. Такие мужчины отпускают женщине комплименты, носят ее на руках, не скупятся на деньги, на лесть, на ласку, но ни в коем случае не позволят нарушить привычный им образ жизни. Не знаю, сумела ли я выразить то, что думала…
— Мне кажется, сумели.
— Правда, в отношениях с женой у него было подругому. Думается, он даже чувствовал себя немного несчастным из-за этого. Разумеется, я могу только предполагать. Впрочем, он с лихвой мог возместить все это, если бы хотел. Здесь, в провинции, нравятся манерничание и слащавость.
— Вы знакомы с его женой?
— Раза два или три, По-моему, перекинулась с нею несколькими словами. На наших праздничных мероприятиях.
— Ну, и каково ваше мнение о ней?
— В первый раз она показалась мне страшно спесивой и вызвала антипатию. Это было три года назад. Потом я решила, что она просто необщительна или же это окружение — не для нее. Сейчас мне трудно дать ей какуюто оценку. Одно точно: у нее очень твердый характер. А Шандору нужен зайчишка, который с восхищением глядел бы на него.
— А как вы думаете… если бы, скажем, вы захотели стать заместителем Варги, вам нужно было бы обязательно… переспать с ним?
Приятный загар на лице Демене сменился алой краской.
— Боюсь, что без этого ничего не получилось бы. Основанието у меня было — мое образование… в подобном вопросе это важно. Но он не из тех, кто прямо скажет: за это — то. У него была какая-то страсть господствовать, которая, впрочем, характерна для большинства мужчин. Все происходило бы по такой схеме: яде не в силах противостоять его обаянию и отнюдь не преследую при этом свои личные интересы. И в то же время я уверена, что если бы пошла на это, то он, следуя своему кодексу чести, посчитал бы обязательным наградить меня — то есть, естественно, я продвинулась бы по службе.
Тоот задумался на мгновение, а потом вдруг неожиданно рассмеялся. Это был веселый добродушный смех, от которого, казалось, даже стало светлее в комнате.
— Чем больше я рассуждаю об этом, — продолжала Демене, — тем более сложным мне все это кажется. Конечно, что-то есть в этом от петуха, который сидит на куче зерна и подпускает к ней только курочку посговорчивей…
— Понятно.
— Вот и подобного сорта начальники, как бы это получше выразить… самоутверждаются таким же способом.
— У вас острый ум.
— И я хотела бы, чтобы он не пропал втуне. Может быть, это мне и удастся. Видите, здесь я всетаки заняла приличную должность без традиционной и отнюдь не привлекающей меня процедуры.
Тоот постучал пальцем по лежавшему па столе миниатюрному ливеру.[8]
— Сказать откровенно, я до сих пор неясно представляю себе ваше Верешхедьское виноградарское и винодельческое товарищество. Что это за предприятие?
Демене улыбнулась открытой, располагающей улыбкой.
— А вы и не удивляйтесь. Я сама сплошь да рядом нечетко представляю себе, что же мы на самом деле за фирма. Несомненно одно: она имеет смешанный характер. Это как бы сельскохозяйственный кооператив, товарищество, то есть — объединение местных хозяев, в противоположность, скажем, государственному хозяйству. Члены нашего товарищества — виноградари сдают свое вино нам, а не государству. За это они с одного литра получают пятнадцать форинтов, и им не приходится платить налог.
— А еще какоенибудь преимущество они имеют?
