— Вроде мой дом, а вроде и не мой, — довольный, дед скрестил руки на груди.
— Ага, раньше он вообще каким-то нежилым казался, — сказал Кавабэ. Дед кинул на него косой взгляд, но Кавабэ даже не заметил — он любовался свежевыкрашенной водосточной трубой, на которой застыли маленькие зеленые капельки подсохшей краски.
— Ага. Так оно и есть. — Дед еще раз окинул взглядом дом и добавил: — Так оно и было. Потому что дом меня вообще не интересовал. Уже очень давно.
— Пока не попробуешь, не знаешь, что получится, — сказал я.
— Верно. Пока не попробуешь, не узнаешь, — дед кивнул так, как будто только сейчас, дожив до такого почтенного возраста, вдруг что-то для себя понял.
— А у вас жена была? — ни с того ни с сего спросил Кавабэ.
— Жена… была — этот ответ прозвучал скорее как мысли вслух.
— А она что, умерла?
— Ну…
— Ушла or вас?
— Ну, что-то вроде того.
— А почему?
— Не помню уже. Забыл.
— А почему вы второй раз не женились?
— Не женился.
— Почему?
— Откуда я знаю, — дед погрустнел.
— А как ее звали?
— Забыл.
— А она красивая была?
— Забыл.
— А дети у вас были?
— Не было.
— Странно как-то.
— Что?
— Мой папа уже второй раз женат. И у него дети и от первой жены, и от второй.
— Ну, так это же хорошо, — дед тихонько вздохнул.
— Ничего хорошего, — Кавабэ поджал губы и вдруг сказал: — Может, если бы у вас с женой дети были, то мой папа второй раз не женился бы.
— Ну, знаешь!
— А что, может, так оно и есть.
— Ты хочешь сказать, это я виноват в том, что твой папашка второй раз женился?
— Нет, вы не виноваты. А просто это мир таким образом устроен.
— Не понимаю. Бред какой-то.
— Может, и бред, — Кавабэ вдруг рассердился. — Я сам ничего не понимаю. Вокруг сплошные непонятности. Вот я потому и подумал, что, наверное, все-таки есть какой-то механизм. Механизм мироустройства.
Он замолчал.
— То есть… то есть… — и тут он вдруг заговорил скороговоркой:
— В доме у А было яблоко. В доме у Б было два яблока. Сколько всего яблок у А и Б? Три? А вот и нет. Этого-то я как раз и не понимаю. Слышите? Папа — это не яблоко. Его пополам не разделишь. У меня нет папы, а вы — одинокий, но это же не значит, что вы можете стать моим папой. Я тоже не яблоко. Значит, все должны понять, что есть какой-то другой механизм, более правильный. И я хочу найти ключ к этому механизму, чтобы понять, как все устроено… У Земли есть атмосфера, у птиц есть крылья, в небе дует ветер, птицы летят по небу. Люди поняли, как это работает. Поэтому теперь в небе летают самолеты. Есть даже самолеты, которые летают быстрее звука. А папы у меня нет. Почему так? Почему у мамы всегда такое испуганное лицо, когда мы в воскресенье идем с ней в торговый центр? Почему я должен все время слышать: «Когда-нибудь ты еще заставишь его пожалеть…»
Кавабэ выпалил все это почти на одном дыхании и мрачно сказал:
— Всё, пошли домой.
Дед, нимало не заботясь о нежных листиках космеи, протопал через двор, зашел в дом и вынес на веранду арбуз и нож. Потом разрезал арбуз на четыре части и раздал нам.
— Съедите и пойдете, — сказал он.
— Да ладно, — Кавабэ уставился себе под ноги, не зная как поступить.
— Не «да ладно», а ешь.
Кавабэ начал есть арбуз. Сперва робко, откусывая каждый раз по маленькому кусочку, но постепенно разошелся и начал активней вгрызаться в арбуз, погружаясь при этом в гигантский ломоть чуть не по самые уши.
Мы сражались с этой сладкой, напоенной солнцем сочной мякотью, словно с каким-то мифическим врагом, пока не съели все до конца.
8
Дед больше не копит мусор. Он встает рано утром и сам выносит мусорные пакеты к фонарному столбу. Если мы попадаемся ему навстречу, он бодро приветствует нас: «Здорово!» Мы в ответ бросаем ему на бегу: «Доброе утро».
После занятий, по дороге домой, мы заглядываем через забор к нему во двор. Космея выросла пока что сантиметров на десять. Тянет к небу свои узкие листики. Старушка из лавки семян говорила, что если сажать в августе, то цветы будут невысокими. Но все равно, какие-то они уж слишком хилые.
— Интересно, зацветут они или нет?
— Нда-а… Не очень понятно. Может, они больные?
Окно у деда открыто. Чем он там занимается по ту сторону залатанной сетки от комаров? Может быть, гладит снятое с веревки белье? А по комнате гуляет приятный ветерок… Телевизор он теперь почти не включает. Кавабэ в последнее время как-то поостыл — больше не предлагает продолжать слежку. Дед ходит каждый день за покупками. Готовит себе еду. Убирает, стирает, моет посуду. Кажется, он вполне справляется сам, и наша помощь ему больше не нужна.
— Короче, надо с учебой что-то делать. — Наплававшись в бассейне, Кавабэ вылез из воды и сел на бортик, свесив ноги в воду. — У меня за позавчерашнюю контрольную такая оценка, что мама просто рассвирепела. Орала как бешеная, а потом закрыла меня на балконе. Да еще к перилам привязала, чтоб не сбежал.
— Что, правда, что ли?
Солнце потихоньку начинает пригревать спину. От этого свербит в носу и к глазам подступают слезы, как если бы я собирался заплакать. Кавабэ тоскливо смотрит на воду. Мимо нас не спеша проплывает на спине Ямашта. Такое ощущение, что еще немного, и он пойдет на дно.
— Я несколько часов проплакал. А вечером пришла соседская бабушка и отвязала меня.
Вообще-то за эту контрольную я тоже получил плохую оценку. Моим родителям даже позвонили из летней школы.
— И чем это ты целыми днями занимаешься? — спросила мама, недобро на меня глядя.
— Чем занимаюсь? — Почему она на меня так смотрит? Ну, плохая оценка, ну и что? Это же в первый раз. В чем она меня подозревает? — Учусь, и все.
— Наверное, надо было тебя отдать в летнюю школу, куда никто из твоих дружков не ходит… — задумчиво произнесла мама, будто не слыша меня.
— Это здесь ни при чем, — сказал я и пошел в свою комнату. Я сел за стол и попробовал позаниматься, но ничего из этого не вышло. Настроение было испорчено…
— Слушай, — сказал Кавабэ, осматриваясь, — а где Ямашта?
Ямашты не было ни в воде, ни на берегу.
— Не знаю.
— Ой, смотри! — Кавабэ показал пальцем на воду.
В это время послышался оглушительный звук свистка, и в воду со всего разбегу прыгнула наша учительница физкультуры — Сидзука Киндо. Ее тело, обтянутое синим с зелеными полосками купальником, гладко, почти без брызг вошло в воду. Через несколько мгновений она показалась на поверхности — в руках у нее было что-то бесформенно обмякшее.
— Ямашта!
Все столпились на краю бассейна. Ямашта лежал неподвижно, как мешок. Глаза у него были закрыты. Лицо — белое-белое. И все тело тоже.
— Он умер? — спросил кто-то.
Учительница ничего не ответила. Она сильно-сильно давила Ямаште на грудь. Потом отпускала. И снова давила. Челка выбилась из-под ее купальной шапочки и свисала с побледневшего лба, болтаясь где-то на уровне носа. Ямашта не приходил в себя.
— Ямашта-кун, Ямашта-кун! — теперь учительница еще и хлопала его по щекам.
— Плохо дело. Кажется, он помер, — услышал я за своей спиной голос Сугиты.
— Заткнись! — заорал я таким страшным голосом, что сам испугался. У Кавабэ подрагивал подбородок. Он начал дергать ногой.
Учительница зажала Ямаште нос, прижала свои губы к его губам и дунула со всей силой, чтобы вдуть в его легкие воздух. Еще раз, и еще. Пятый, шестой, седьмой… Все молча стояли вокруг.
Я вдруг вспомнил, как точно двигались руки Ямашты, когда он точил нож. Вспомнил, как он смеялся, так что глаза превращались в маленькие, едва заметные щелочки. Как во время пробежек на уроках физкультуры он, обливаясь потом, плелся самым последним характерной трусцой, немного вразвалочку. В ушах у меня звучал его голос: «Ирассяй! Заходите! Добро пожаловать!» — помогая отцу в лавке, этими словами Ямашта приветствовал посетителей. Если он умрет, то все это исчезнет из моей жизни. Я вдруг понял, что я этого больше никогда не увижу и не услышу. Никогда больше не увижу Ямашту. Никогда больше?! Не увижу?! А лето будет продолжаться, пока не наступит осень. Я буду жить, и земной шар будет вращаться, как и раньше, словно ничего не произошло… От этой мысли мне стало страшно!
— Ямашта! Эй, Пончиик!!! Чего ты разлегся! Давай, вставай! — заорал я изо всех сил.
Я вдруг заметил, что щеки у него немного порозовели. Веки начали подрагивать. И вот наконец он открыл глаза.
— Вы чего? — спросил он, глядя на всех нас, сгрудившихся вокруг него.
Мы с Кавабэ дождались, пока Ямашту отпустят из медицинского кабинета, где он отдыхал после происшествия в бассейне, и все вместе пошли домой. Киндо-сэнсэй[5] предложила Ямаште позвонить его маме, но он отказался и попросил вообще его родителям ничего не говорить.
