Джун хихикнула.
– Я слышала, что вы поглядываете на когото другого.
– Только потому, что вы отказываетесь выйти за меня замуж.
– Вы еще не сделали мне предложения.
Я опустился на одно колено и приложил руку к сердцу.
– Дорогая… нет, да позволено мне будет сказать… дражайшая мисс Окс.
Предлагаю вам руку и сердце…
– Не слушай его, Джун,- сказал Тедди.- Он шляется по кабакам с замужними женщинами.
Я поднялся с колена.
– Не понимаю, что вы имеете в виду?
Джун снова хихикнула:
– Ее имя начинается с буквы Э. И она слишком, слишком стара для вас.- Голос у Джун был очень тонкий, почти писклявый и находился в странном несоответствии с ее пышным бюстом.
– Ах, вот что,- сказал я небрежно.- Она подвезла меня на своей машине до дома.
Мы обсуждали пьесу. Тедди не способен этого понять. У нас с ней абсолютно платонические отношения.
– О нет, я понимаю,- сказал Тедди, обнимая Джун за талию.- Я вот все стараюсь уговорить Джун провести со мной платонический уикэнд. Лишь бы только не получился платонический ребенок.- Он расхохотался громко и, как всегда, несколько театрально и ущипнул Джун за щеку.
– Ты несносен,- сказала Джун.- Нет, нет, Тедди, отвяжись. Что, если войдет мистер Хойлейк?
– Он распорядится, чтобы я оставил тебя в покое, и примется за тебя сам,- сказал Тедди.
– Я больше с тобой не разговариваю! Все!-сказала Джун.- У тебя чудовищно грязные мысли.- Она улыбнулась мне.- А вот Джо – настоящий джентльмен.
– Ну, особенно на это не полагайтесь,-сказал я.
Она подошла ко мне ближе. От нее исходил какой-то необычный аромат – не духов, не мыла, не пота,- почти едкий, но чистый. Мне захотелось обнять ее или хотя бы назначить ей свидание. Но первое ничего бы мне, в сущности, не дало, а второе было опасно. Поэтому я только улыбнулся ей.
– Вы очаровательны,- сказал я.
– У вас немыслимые глаза,- сказала она. На секунду она коснулась моей руки.- Скажите, чем мы, молодые старые девы, вас не устраиваем? – Все это говорилось так, словно Тедди не было в комнате.
– Не обращайте на меня внимания,- сказал он.- Вы, мальчик, имеете успех у дам, вы в их вкусе.
– Как же! Они выстраиваются в очередь, чтобы только поговорить со мной.
– Вы можете вскружить голову Джун,- сказал Тедди.- Она еще совсем ребенок. А вот миссис Э… Вот тут я, действительно, завидую вам.
– Завидовать совершенно нечему.
– Она прелестна,- сказал Тедди. Худое, жесткое лицо его стало вдруг мечтательным.
– Да, ничего себе. Но я об этом как-то не думаю.
– Ну, черт побери, а я думаю. Она…- Он остановился, подыскивая слово, затем продолжал без малейшего стеснения: – Она настоящая леди. И настоящая женщина.
Всякий раз, как я ее вижу, меня бросает то в холод, то в жар.
– Экий вы сластолюбец,- сказал я.- А ведь вам известно, что священное писание запрещает прелюбодействовать в сердце своем.
– Ее супруг прелюбодействует несколько другим способом.
– Это еще не оправдание. Кстати, что он собой представляет?
– Богатый мануфактурщик. Самодовольный, бледный, холодно любезный.
– А с кем он путается?
– С девчонкой из своей же конторы. Пухленькая, глупенькая, молоденькая. Вот уж год, как это тянется.
– Какое свинство,- сказал я возмущенно.- Неужели ему мало Элис?
– Ей тридцать четыре года, они женаты около десяти лет, и у них нет и никогда не было детей.- Он ухмыльнулся.- Я бы охотно помог ему в этом деле. Весьма охотно.
Я пожал плечами.
– Она меня в этом смысле не интересует.- Мне вспомнилась Сьюзен, и от этого воспоминания приятно защемило внутри. Мне нестерпимо захотелось поделиться с кем-нибудь своей радостью, похвастать ею,- разумеется, под секретом. Я все надеялся что Тедди заговорит о Сьюзен, и тогда я вскользь упомяну о предстоящем свидании. Но он так и не заговорил о Сьюзен, а все продолжал превозносить Элис.
В этот же вечер я отправился на вторую репетицию «Фермы в лугах». Ронни был в ударе, яростно пыхтел трубкой, ерошил волосы в знак страшного нервного напряжения и ожесточенно царапал что-то на полях своей переложенной бумажками рукописи.
– Сегодня, ребята,- сказал он,- вы представляете собой только движущиеся фигуры.
И притом, смею сказать, весьма привлекательные. Итак, я хочу внести ясность и уточнить мизансцены, после чего мы сможем немножко порепетировать текст.
У нас с Элис по пьесе были три бурные любовные сцены. Я боялся, что буду чувствовать себя неловко, но она держалась уверенно, без тени смущения: я был для нее только партнером, и наши объятия походили скорее на какой-то замедленный танец. Мы играли так слаженно, что Ронни поправлял меня не чаще двух раз в каждой мизансцене, а для начала это было вполне сносно. Элис твердо вела меня за собой, что, в сущности, и требовалось, так как по пьесе она должна была меня соблазнить.
По окончании репетиции Ронни не удержался от похвал:
– Любовные сцены уже начинают у вас получаться, Джо. Меня беспокоит другое.- Он подмигнул мне, поглядев поверх очков.- Я имею в виду эту скучную, но неизбежную канитель: как выйти на сцену, как уйти, как сесть, как встать и прочее. Вы садитесь так, словно… Ну, не будем
вульгарны. А встаете так, словно сидели на гвоздях. И вы очень неуклюжи в сценах с Энн и Джонни. Но вот с Элис вы оживаете.
– Элис и мертвого способна оживить,- сказал я и улыбнулся ей. К моему изумлению, она слегка покраснела»
Когда Ронни закончил свои объяснения, я вместе с Элис спустился со сцены в зрительный зал. Она взяла свое пальто, лежавшее на кресле, я помог ей одеться.
Когда мои руки еще касались ее плеч, она на какое-то мгновение прислонилась ко мне. Но это движение было столь же бесстрастно, как наши объятия на сцене.
Я тоже надел пальто и сел возле нее.
– Я последовал вашим указаниям.
– Каким указаниям?
– Я позвонил Сьюзен. Мы с ней идем на балет.- Откуда-то из-за кулис доносились голоса Ронни и Херберта. Вдруг голубоватый свет залил сцену: сколоченные из досок столы на козлах, плетеные стулья, жесткую кушетку, на которой я только что целовал Элис, и окурки сигарет на полу. Театрик был маленький, но в эту минуту он внезапно покаэался мне огромным, пустым и гулким.
– Сьюзен?-переспросила Элис.- Ах да, помню.- Свет на сцене из голубого стал розовым. Вы не ошибетесь, если будете следовать моим советам. Тетушка Элис всегда бывает права.
– Какая же вы тетушка! – сказал я.- Им всем за сорок и от них пахнет камфарой.
Она сделала гримаску. Я заметил, что кожа под подбородком у нее чуть-чуть дряблая.
– Ну, камфарой от меня действительно, кажется, не пахнет. Тем не менее я веду себя совершенно как добрая тетушка из какого-нибудь дамского журнала, отвечающая на вопросы читательниц. Или как кормилица Джульетты.- Я уловил в ее голосе горечь.
– Вот уж нет,- сказал я.- Я видел «Ромео и Джульетту». Кормилица была отвратительная старая сводня. А вы милы, очаровательны и даже…- Я умолк.
Продолжать было опасно.
– И даже – что?
– Вы не рассердитесь? Обещайте.
– Хорошо,- сказала она нетерпеливо.- Я не рассержусь, даже если это что-нибудь непристойное. Обещаю.
Я еще колебался.
– Это покажется вам глупым. Я не могу…
– Ну, совсем как в «Доме миссис Бин»,- сказала Элис.- Вы просто несносны, Джо.
Договаривайте же, Христа ради!
– Вы, вы… Нет, не то… не просто трогательны. Вы какая-то трогательно-беспомощная, как маленькая девочка. И какая-то потерянная. Словно вы все время ищете что-то.
Ах, черт, я говорю, как герой скверного фильма! Забудьте все, что я сказал, ладно?
Несколько секунд она молчала. Затем глаза ее увлажнились.
– Как странно услышать это от вас. Нет, я не сержусь, мой друг.- Она порылась в сумочке. Зажигая для нее спичку, я с удивлением обнаружил, что у меня дрожат руки.
В эту минуту вошел Джордж Эйсгилл. На нем было пальто из какой-то непомерно толстой мохнатой материи, И он казался недостаточно высок и недостаточно широкоплеч для такого пальто. Мне бросились в глаза маленькие, изящные руки: отлично наманикюренные ногти блестели; помимо перстня с печаткой на безымянном пальце, он носил еще бриллиантовое кольцо на мизинце. Лицо у него было гладкое, черты лица правильные, а тонкие усики – словно нарисованные. Однако, несмотря на маникюр и бриллиантовое кольцо, в нем не было ничего женственного. Но и ничего мужественного тоже. Точно он по зрелом размышлении предпочел быть не женщиной, а мужчиной, просто потому, что нашел это более выгодным и удобным для себя. Я невзлюбил его с первого взгляда, но совсем иначе, чем Джека Уэйлса. Джек сам по себе был не так уж плох, но в Джордже Эйсгилле чувствовалась какая-то холодная настороженность, которая почти испугала меня; весь его вид говорил о том, что с ним шутки плохи.
– Я приехал, чтобы увезти мою жену от вас, бездельники и бродяги,- сказал он.- Свой «фиат» моя жена, к сожалению, запорола.
