– Джек Уэйлс,- сказал Джордж.- Вернее, семейство Уэйлсов. Они купили этот дом у одного обанкротившегося торговца шерстью. Какова махина? Заметьте, он у них пустует больше чем наполовину.
Настроение у меня упало. Впервые я отчетливо осознал, какими огромными преимуществами обладает передо мной Джек Уэйлс. Я представлялся себе большим и сильным и вдруг почувствовал, как огромен этот дом по сравнению со мной. Он показался мне как бы физическим придатком к Джеку: кирпичи и известка стоимостью по меньшей мере в пятьдесят тысяч фунтов стерлингов громко утверждали, что мне не под силу тягаться с моим соперником.
Дом Эйсгиллов находился в конце узкой немощеной дороги, сразу за парком Сент-Клэр.
Это была постройка тридцатых годов из белого бетона, с плоской крышей.
Поблизости другого жилья не было. Дом стоял на вершине небольшого холма, у подножия которого с одной стороны раскинулся парк, с другой – вересковая пустошь.
Дом имел дорогой, очень современный и изысканный вид, но был странно неуместен здесь, словно проститутка с Пикадилли, разгуливающая по вересковой пустоши в нейлоновых чулках и туфельках на высоком каблуке.
Внутри дом был отделан в белых и палевых тонах. Кресла из стали и каучука оказались все же гораздо более удобными, чем можно было предположить с виду. На стенах висели три очень яркие картины маслом: две из них я воспринял просто как сочетание каких-то линий, кружочков и пятен, но третья, несомненно, являлась портретом Элис в сильно декольтированном вечернем платье из сверкающей серебристой ткани. На портрете груди у нее казались маленькими и упругимй и лицо было гладкое, без морщинок. Но художник не приукрасил ее: он передал чуть тяжеловатый подбородок и едва намечающуюся складку под ним.
– Не смотрите на этот портрет слишком пристально, Джо,- сказала Элис, подойдя ко мне сзади.- Я была тогда на десять лет моложе.
– А мне бы хотелось быть на десять лет старше,- сказал я.
Неужели, Джо? Как это мило с вашей стороны.- Она сжала мою руку и не сразу ее отпустила.- Вам нравится эта комната?
– Очень нравится,- сказал я и покривил душой. Это была какая-то странная комната, очень чистая, очень светлая, отделанная с большим вкусом и вместе с тем – неуютная. Невысокие белые полки у стены напротив камина были заставлены книгами, преимущественно новыми, в девственно свежих суперобложках. Книги должны были бы очеловечить комнату, но этого не получилось: трудно было поверить, что кто-то мог их читать,- они настолько явно были частью общего декоративного замысла, что никто не посмел бы снять хоть одну из них с полки.
– Выпьем? – спросил Джордж, открывая дверцу бара-серванта.- Есть джин, виски, коньяк, ром, херес и еще какие-то отвратительные ликеры, которые я, по совести говоря, не советовал бы вам пить.
– Виски, пожалуйста.
Он поглядел на меня не без ехидства.
– Виски не шотландское, к сожалению. Один из моих американских клиентов подарил мне корзину. Предупреждаго, похоже на жидкость для укрепления волос.
– Мне в Берлине пришлось выпить немало этого пойла,- сказал я.- Нет, благодарю вас, соды не надо.
Виски обожгло мне рот, и на какую-то долю секунды у меня перехватило дыхание; затем под ложечкой разлилась приятная теплота.
– Элис сказала мне, что вы из Дафтона.- Джордж налил себе содовой и начал потягивать ее маленькими глотками, словно лекарство.
– Да, я там родился.
– Мне приходилось бывать в Дафтоне два-три раза по делам. До чего же унылое место!
– Привыкаешь ко всему,
– Вы, вероятно, знакомы с Торверами?
Я был знаком с Торверами примерно так же, как с главным судьей нашего графства.
Это была семья старейших дафтонских промышленников. В сущности – единственная семья крупных промышленников, уцелевших после кризиса. Все остальные промышленные предприятия нашего города либо попали в лапы судебного исполнителя, либо были проглочены лондонскими синдикатами.
– Мой отец работал на заводе Торверов,- сказал я.- Он был мастером. Так что мы, как вы сами понимаете, домами знакомы не были.
Джордж рассмеялся.
– Мой дорогой Джо, никто не знакомится с Торверами домами. Никому это не доставило бы удовольствия, Старик Торвер, вероятно, не позволил себе проявить ни единого человеческого чувства с тех пор, как его отняли от груди, а Дикки Торвер весь тот небольшой досуг, который остается у него после возни с фабричными девчонками, употребляет на то, чтобы сводить себя пьянством в могилу.
– У нас Дикки назывался Похотливым Зомби,- заметил я.
– Неплохо, черт побери, совсем неплохо! – Он снова наполнил мой бокал, на этот раз с таким видом, словно хотел наградить меня за то, что я слегка его позабавил.- Это как нельзя лучше к нему подходит, достаточно вспомнить его одутловатое, землистое лицо, сутулую спину и сальный блеск, который тотчас появляется в его глазах, стоит ему увидеть сколько-нибудь привлекательную бабенку. Но при этом, учтите, он отличный делец. Тут Дикки Торвера вокруг пальца не обведешь.
– Он ужасен,- сказала Элис, входя с подносом, полным сэндвичей. Она налила себе виски.- Меня познакомили с ним на балу в Леддерсфорде. Через пять минут он попытался меня поцеловать, а еще через пять – совершенно недвусмысленно пригласил отправиться с ним куда-то на уикэнд. Удивляюсь, что никто еще не набил ему физиономию.
– Некоторые женщины находят его привлекательным,- заметил Джордж и откусил кусочек печенья с сыром.
– Вы, вероятно, хотите сказать, что их мужья находят для себя выгодным вести с ним дела?-сказал я.
Он снова рассмеялся. Смех был негромкий, приятный. По-видимому, Джордж Эйсгилл умел вызывать его по желанию в любую минуту.
– Не совсем так, Джо. Это вроде взятки палачу, Если вас помилуют, он скажет, что это произошло благодаря его стараниям, а если вас повесят, вам уже ничего не удастся сказать. Предположим, чья-нибудь жена… ну… расположена к Дикки, а муж заключает с ним какое-нибудь деловое
соглашение; значит, Дикки со своей стороны выполнил условия сделки. Однако если мужу не удастся заключить с ним соглашение, он едва ли может публично притянуть Дикки к ответу. Все это проще простого.
– Да, так бывает,- сказала Элис.
– Случается.- Тон Джорджа показывал, что тема исчерпана и меня поставили на место.
– Джо,- сказала Элис,- берите же сэндвичи. Они здесь для того, чтобы их ели.
Сэндвичи представляли собой невообразимо тоненькие ломтики хлеба с очень толстыми ломтями холодного ростбифа. На блюде их высилась целая гора.
– Вы потратили на эти сэндвичи весь ваш паек,- сказал я.
– О нет,- сказала она.- Не тревожьтесь. У нас осталось еще много. Право же.
– У фермеров есть говядина,- сказал Джордж.- А у меня сукно. Понятно?
Это было более чем понятно, и я с особым удовольствием принялся за сэндвичи.
Примерно так же чувствовал я себя, когда вел машину Элис. Какие-то секунды я жил так, как мне хотелось бы жить постоянно. Я становился одним из тех героев комедий, которых называют «калиф на час». С той только разницей, что я не мог заниматься самообманом на протяжении целого часа. Сидя в этой гостиной, ощущая во рту восхитительный вкус неподдельно свежей, парной говядины и разливающееся по телу тепло от проглоченного виски, я мысленно старался поставить себя на место Джорджа.
Элис сидела немного поодаль, лицом ко мне. На ней была черная. плиссированная юбка и яркокрасная блузка из тонкого поплина. У нее были очень красивые, стройные ноги, тонкие, но не костлявые. Она снова показалась мне похожей на иллюстрацию из журнала мод. Я посмотрел на нее внимательнее. «А между нами есть какое-то сходство,- смутно промелькнуло у меня в уме,- она тоже северянка, светловолосая».
Джордж налил мне еще виски. Я проглотил его и принялся за второй сэндвич. По губам Элис скользнула мимолетная улыбка, предназначавшаяся для меня. Это было едва уловимое движение губ, но я почувствовал, как щеки у меня обдало жаром: я внезапно понял, что мне хотелось бы оказаться на месте Джорджа во многих отношениях.
8
В субботу, поджидая Сьюзен, я был так взволнован, словио впервые в жизни собирался провести вечер с девушкой. Я стоял в вестибюле Большого Леддерсфордского театра. Это был обычный театральный вестибюль – красные бархатные ковры, белые колонны, фотографии звезд с жемчужными зубками, лучистыми глазами и шелковистыми волосами, легкий запах сигар и духов,- но в эту минуту все представлялось мне волнующе восхитительным, как в детстве. Так много самых разнообразных чувств волновало меня, что я, словно ребенок перед огромной коробкой шоколадных конфет – вроде тех, что продавались до войны,- никак не мог решить, какую же шоколадку мне отправить в рот сначала: простой, чуть горьковатый шоколад «Я провожу вечер с хорошенькой девушкой», нежный, сладкий молочный шоколад «Любовь», шоколад с ореховой начинкой «Тщеславие» или самый соблазнительный из всех, с начинкой из крепкого рома – «Я выиграл у тебя очко, Джек Уэйлс».