пространством для реструктуризации колониальной власти обладали имперские правители в столице метрополии. Сложность отношений между элитами в испанской и французской метрополиях в XVI–XVIII веках подразумевала, что у колониальных элит зачастую было много патронов, которых они могли сталкивать лбами ради достижения ещё большей автономии. По мере того, как производимое колониями богатство увеличивалось, уже сами элиты метрополий получали преимущество в борьбе друг с другом в зависимости от того, насколько они могли добиваться лояльности (по крайней мере временной) и финансовой поддержки со стороны колониальных элит. Разумеется, это наделяло последние ещё большим влиянием в их торге с монархами и другими элитами метрополии за автономию и удержание более значительной доли формируемых ими доходов. Колонии с более рыхлыми коренными сообществами и слабыми колониальными элитами мало что приносили метрополии и оказывали на неё незначительное влияние.
Отношения между колониальными элитами и элитами метрополий зачастую были значимым, а порой и решающим фактором для исхода конфликтов между элитами французской и испанской политий. Именно так колониальные элиты воздействовали на структуру отношений между элитами в империях, представленных в рассматриваемом квадранте. Данный тип трансформации сильно отличался от того, что был характерен для гегемонов, о которых пойдёт речь ниже. Испанская империя и империя Франции эпохи Старого порядка не создавали новых элит в метрополии — напротив, они воздействовали на баланс сил между существующими элитами.
Какое значение вмешательство колониальных элит в конфликты элит в метрополиях имело для способности Испании и Франции конкурировать в глобальной политике и экономике? Подробный ответ на этот вопрос будет дан в главе 3. Здесь же необходимо отметить, что стабильность и автономия элит в испанских и французских колониях исходно оказалась возможной благодаря нестабильности элит в метрополиях, однако затем это обстоятельство способствовало сохранению и углублению конфликтов между элитами во Франции и в Испании. В этом смысле французская и испанская метрополии отличались исключительной дезорганизацией в ряду империй и гегемонов, рассматриваемых в этой книге и представленных в таблице 1.1.
Единство колониальной элиты и дезорганизация среди элиты метрополии ослабляли геополитические позиции Испании и Франции. Все великие державы пытались захватывать друг у друга колонии в промежутке между первоначальной колонизацией Американского континента и Второй мировой войной. Однако Испания и Франция отличались уникальной уязвимостью, поскольку их обладавшие особой автономией колониальные элиты порой были способны объединяться (или угрожать объединением) с державами-конкурентами против своих номинальных правителей, стремясь получить лучшие условия от нового повелителя или большие уступки от фактического монарха. Аналогичная уязвимость присутствовала и у Британии, но это касалось лишь её переселенческих колоний — прежде всего североамериканских, чья победа была окончательно закреплена при поддержке Франции. Германским колониям не была присуща подобная уязвимость, поскольку Британия, которая смирилась с германскими колониальными приобретениями, а порой им и способствовала, не усматривала ценности в противостоянии германскому государству путём вмешательства в его колониальные дела. Это снижало влияние германских колониальных элит на государство, а тем самым и масштаб, в каком эти элиты или судьба их колоний входили в политику германской метрополии.
Аналогичным образом британские колонисты-переселенцы завоевали свою автономию не в силу общей некомпетентности чиновников метрополии. Британские непереселенческие колонии, прежде всего Индия, оказываются в таблице 1.1 в противоположном от Британской Америки квадранте, даже несмотря на то, что все эти колонии были частью единой империи. Хотя универсальная для Британской империи возможность контролировать ситуацию и демонстрировать силу была характерна как для переселенческих, так и для непереселенческих колоний,[50] две эти группы колониальных владений принципиально отличались в части количества и самоорганизации британцев в каждой из них. В Индии и других непереселенческих колониях британцы были малочисленны и оставались крайне зависимы от власти метрополии и всевозможных видов капитала (последствия этой зависимости будут рассмотрены ниже в разделе, посвящённом гегемонам).
В отличие от германских колониальных администраторов или британцев в Индии, британские элиты колонистов-поселенцев в Америке и других местах не планировали возвращаться на родину, и потому принимали как должное идентичности, основанные на их социальных статусах в Америке и на тех разновидностях капитала, которые они могли накапливать в колониях.[51] Всё больше британских поселенцев в Америке создавали собственные организационные возможности, которые последовательно сокращали их управленческую, военную и экономическую зависимость от Британии и, как продемонстрировала революция 1776 года, наделяли их способностью саботировать и опротестовывать действия официальных лиц, которым метрополия продлевала контракт на следующий срок. В XIX веке высокой степени автономии добились поселенцы и в Канаде, Австралии и Новой Зеландии, получив от Британии значительные уступки без доведения дела до войн за независимость этих территорий.
Британские колонисты-поселенцы укрепляли свою автономию, ослабляя два источника влияния, которыми пользовались власти европейских метрополий в других колониях. Во-первых, британские поселенцы создавали собственные органы управления и могли ограничивать количество чиновников, назначавшихся короной, а не выбиравшихся самими поселенцами. Поэтому Британия теряла способность сталкивать поселенцев друг с другом в борьбе за выгодные должности, как поначалу могли поступать в своих колониях испанцы и французы.[52] А поскольку испанская и французская монархии продавали колониальные должности, они также утрачивали этот рычаг, а их колониальные элиты добивались всё большей автономии.
Во-вторых, поселенцы заодно сокращали свою зависимость от британского государства и его вооружённых сил путём уничтожения, а не покорения местного населения. Британцы действительно осознавали этот момент как болевую точку, время от времени потворствуя нападениям коренных американцев на непокорных колонистов, а для американских революционеров политика по отношению к туземному населению стала ключевой проблемой. Пока поселенцы не впадали в зависимость от туземной рабочей силы (южные американские колонии решали эту проблему с помощью рабов), Британия могла лишь ограниченно воздействовать на ситуацию при помощи нападений коренного населения. Новозеландцы утратили свою незначительную автономию, когда им пришлось позвать на помощь британские войска, чтобы подавить восстания маори, тогда как в Южной Африке притязания британских поселенцев на автономию были ограниченными в силу того, что их хозяйства держались на дешёвом труде коренного населения.
Наконец, американские колонии, подобно колониям Испании и некоторым колониям Франции, были столь значимым рынком для владельцев британских мануфактур, что эти предприниматели в метрополии с помощью своих представителей в парламенте вмешались в ситуацию, дабы отменить Гербовый акт.[53] Однако потребители в британских колониях представляли собой более прямой фактор воздействия на метрополию, нежели колонии Франции или Испании. Во-первых, в сравнении с теми воздействиями, которые испанские или французские купцы оказывали на своих абсолютных монархов, владельцы британских мануфактур обладали
