Когда мой друг, наконец, пробился ко мне, он был уже почти спокоен. Я сделал вид, что незнаком с ним, и, честно глядя ему в глаза, вложил в его руку шестипенсовую монету. Холмс машинально сунул ее в карман.
— Спасибо, Ватсон, — сказал он. — У меня сейчас как раз туго с деньгами. И пойдемте отсюда. Нас здесь не поняли.
Мы прошли сквозь ревущую в восторге толпу, свернули в узкую тихую улочку и некоторое время шли молча. Когда нас оставили даже самые горячие поклонники, я спросил:
— Ну что, Холмс, вы нашли то, что искали?
Холмс оживился. На его бледном до того лице выступил легкий румянец.
— Конечно же, Ватсон! — с жаром начал он. — Я нашел очень любопытные следы! Мне кажется, следствие идет по верному пути. Чтобы восстановить картину преступления осталось уточнить пару незначительных деталей. Ах, да! Совсем забыл.
Холмс вытащил из кармана обрывок злополучного письма и еще раз внимательно осмотрел его. Затем он понюхал бумагу, откусил уголок и сосредоточенно прожевал.
— И все же, — сказал он, — меня чрезвычайно интересует вопрос: кто же этот таинственный «М». Интересно… Ватсон, кажется я знаю, куда нам надо идти.
— Неужели домой? — спросил я, правда, даже не надеясь на чудо.
— Вы спятили! Домой, в такую рань… — Холмс удивленно поглядел на меня. — Нет, мой милый Ватсон! Мы пойдем в лавку Огюста Фергюссона.
— Кто такой этот Огюст Фергюссон? — подозрительно осведомился я, чувствуя, что Холмс втягивает меня в очередную авантюру.
— Владелец лавки, — веско ответил Холмс. — Той самой лавки, где автор письма купил чернила.
— Ну да, понятно, — усмехнулся я. — Это ведь единственное место в Лондоне, где можно купить чернила.
— Ватсон! Вы недооцениваете мой талант, — скромно сказал Холмс. — Любому мало‑мальски образованному человеку известно, что чернила в каждой лавке обладают одним, неповторимым, присущим им и только им вкусом. А знать все лавки Лондона, их хозяев и вкус их чернил — моя святая обязанность.
— Вы, конечно же, написали монографию по этому поводу…
— Ну разумеется, Ватсон! А вы читали?..
До лавки, как это ни странно, мы добрались без приключений. Это, без сомнения, была самая лучшая, самая красивая, самая восхитительная лавка в мире. Эта была самая великолепная лавка из тех, что мы посещали с Холмсом. Потому что на ее дверях висел огромный амбарный замок.
— Слава Богу! — вырвалось у меня.
Холмс еще некоторое время дергал замок, не в силах поверить в то, что лавка закрыта. Потом он повернул ко мне обескураженное лицо и пролепетал:
— Этого не может быть, Ватсон! Так не бывает!
— Бывает, — успокоил я его. — И даже гораздо чаще, чем вы думаете.
Но Холмса это не утешило. Повернувшись к двери, он несколько раз неуверенно пнул ее.
— Фергюссон, — сказал он, — открывайте. Ну, открывайте же, ну что вам стоит? Откройте, а?
На месте Фергюссона я ни за что не открыл бы такому человеку, как Холмс. Возможно, Фергюссон придерживался аналогичного мнения, и входить в контакт с великим сыщиком не входило в его планы. Но, скорее всего, его просто не было дома.
— Ладно, — сказал Холмс. — Допустим, он ушел. Вопрос — куда? Будем рассуждать логически.
— А не проще ли спросить у соседей? — осведомился я. — Да и вообще, на кой черт вам сдался этот Фергюссон?
— Фергюссон, — многозначительно сказал Холмс, подняв указательный палец, — одно из звеньев цепи…
Я не выдержал:
— Цепи идиотов, самым главным звеном в которой является один мой хороший приятель!..
— Припоминаю, — Холмс кивнул. — Я, кажется, видел его.
— И не однажды, — подтвердил я. — В зеркале.
Но Холмс уже не слушал. Он во все стороны вертел головой, пытаясь найти человека, который поведал бы ему о судьбе Фергюссона. Но улица была пуста.
— Ладно, — сказал Холмс. — Прячьтесь. Я не заплбчу.
Он пересек мостовую и подошел к высокой чугунной ограде, тянущейся вдоль всей улицы, насколько хватало глаз. В мгновенье ока великий сыщик взобрался на нее, устроился там, как петух на насесте, и крикнул мне сверху:
— Ватсон! Там должны знать, куда делся Фергюссон. Идемте!
С этими словами он взмахнул руками, словно собираясь взлететь, и прыгнул. Послышался звук рвущейся материи, короткое проклятие, и Холмс повис вниз головой, зацепившись полой плаща за острый шпиль.
Я, как это ни прискорбно, оказался еще менее удачлив. На верхней перекладине я поскользнулся и кубарем слетел вниз, больно ударившись головой о ствол дуба, росший футах в пяти от ограды.
Когда способность рассуждать частично вернулась ко мне, я заметил, что мы находимся в обширном парке с чистенькими ухоженными дорожками и небольшими, разбросанными там и сям памятниками. Тут меня осенило.
— Холмс! — вскричал я. — Это же кладбище!
Великий сыщик поднял голову и одним глазом осмотрел раскинувшийся перед ним пейзаж.
— Похоже, — растерянно пробормотал он.
Из карманов Холмса вываливались пузырьки и с хрустальным звоном падали на землю. Холмс наблюдал за ними глазами, полными слез. Я подошел ближе, чтобы освободить его из безвыходного положения, но тут у него из‑за пазухи прямо мне на ногу вывалился кирпич. Я взвыл.
— Холмс! И я еще хотел вам помочь! А вы выбрасываете такие штучки!
— Это вовсе не штучки, — возразил Холмс, — а кирпичи. К тому же он сам вывалился, вы видели.
— Ничего я не видел! — заорал я. — Если вам нравится тут висеть — висите себе на здоровье, а я пошел!
— Да, — сказал Холмс, закрывая глаза и скрещивая руки на груди, — мне нравится. Я давно мечтал вот так просто повисеть вниз головой. Я просто счастлив.
— Ах, вы еще и счастливы! — разъярился я. — Ну тогда получайте!
Не долго думая, я схватил Холмса за плечи и с силой дернул вниз. Плащ его с треском разошелся пополам, а сам великий сыщик глухим стуком возвестил о своей встрече с землей.
Некоторое время он лежал молча, глядя в серое небо, потом кротко перевел взгляд на меня.
— Ватсон, набейте мне трубку, — слабым голосом попросил он.
— А больше вам ничего не набить? — мрачно сказал я, в душе, все же, радуясь тому, что великий сыщик жив.
— Я никогда не сомневался, — воскликнул Холмс, резво вскакивая на ноги, — в вашей великой лени. Я всегда говорил, что от Ватсона добра не жди.
— Между прочим, — заметил я, — это не Ватсон, а вы бегаете за каким‑то Фергюссоном, вместо того, чтобы пойти домой и спокойно лечь спать. Да и действительно — зачем? Подумаешь, не спать целую ночь!..
— Господи! — сказал Холмс, собирая пузырьки и вещественные доказательства в котомку, сооруженную из обрывков плаща. — С кем я связался!
— Не знаю, что вы хотите этим сказать, — заметил я. — Но будет лучше, если в следующий раз вы поищете соратников на том берегу. В «Святой Елене».
— Послушайте, Ватсон…
— Не хочу ничего слушать! Какого черта? Я вполне допускаю, что на мосту вы что‑то такое нашли, по меньшей мере, популярность. Но вот что вы собираетесь разузнать на кладбище? Где Фергюссон? Прекрасно! Давайте спросим у покойников. Они, без всякого сомнения, ответят. А может вы, ко всему прочему, еще и медиум?
— Да, — сказал Холмс. — Это Ватсон. Это он. А знаете ли вы, дорогой друг, что при каждом кладбище есть сторож и смотрители?
— И они целыми днями следят за Фергюссоном?
— Да, — ответил Холмс. — А за кем тут еще следить? Пойдемте.
Я понял, что ругаться бесполезно. Холмс взвалил на плечи котомку, и мы двинулись вглубь кладбища.
Миновав несколько неухоженных, заросших травой могил с покосившимися крестами, мы прошли мимо позеленевшего от времени ангела и свернули на широкую, покрытую гравием аллею. Мне показалось, что я уже был здесь. И, кажется, совсем недавно… Эта часовня… Этот памятник…
— Холмс! — воскликнул я. — Холмс! Здесь похоронен Хьюго Блэквуд!
Холмс вздрогнул и оглянулся. По всем моим расчетам, он должен был непременно произнести что‑нибудь умное, но, вопреки ожиданиям, он промолчал и, лишь как‑то странно посмотрев на меня, еще быстрее зашагал по аллее. Я понял, что ему в голову пришла очередная идея, и был бесконечно благодарен этому гению криминалистики за то, что он не стал делиться ею со мной.
Наконец, мы подошли к небольшому домику, казавшемуся совсем игрушечным рядом с огромной грудой плит из песчаника. Рядом с дверью к стене были прислонены несколько венков.
— Это здесь, — сказал Холмс и без стука вошел в дом. Я последовал за ним.
Внутри было еще теснее, чем могло показаться снаружи. В комнате каким‑то чудом уместились кровать, неструганый стол, тумбочка и крохотный камин. У стены стояла надгробная плита из песчаника с наполовину вырезанным на ней текстом. За столом сидел лохматый, неопрятный старик и не спеша поглощал неаппетитного вида похлебку из глубокой глиняной миски.
