желает говорить с машинистом. Сергей останавливает кран, выключает рубильник и по узкой лесенке выбирается на верхнюю площадку.
Перед ним стоит Катя. Она машет рукой и предлагает выйти на наружную лестницу.
— Вот что, Пескарев, — говорит она, когда они очутились на маленькой площадке, окруженной сварными перилами, — давно я смотрю на тебя и думаю, хороший ты парень, давай подружимся!
Сергей опешил.
— Т-ты что, другого времени не нашла? — Он ожидал разноса или во всяком случае неприятного разговора, а тут на тебе…
— Самое время. Приходи-ка завтра на работу пораньше, сходим на мартен, ты ведь там не бывал. Посмотришь, у меня там брат работает. Эх и красота на мартене! Придешь?
Сергей таращил глаза на Катю и никак не мог понять, шутит она или говорит серьезно. Наконец, он решил, что шуткам тут не место.
— Приду, Катя, только чудачка ты большая. Тоже нашла время…
Сергей снова грузит металл в вагон и снова думает о Кате. И нет у него прежней злости на девушку, а что-то нехорошо стало на душе. Может, опять смеется Катька. Девка с гонором.
Давно уже не может Сергей спокойно думать о девушке. Лежит на койке в общежитии, а сам слышит Катькины слова: «Эй, козел! Твой козлище с бородой, выгружай!»
В прошлое воскресенье встретил Катю возле общежития и вдруг ни с того ни с сего бухнул: «Пойдем, Катя, в кино». Точно холодной водой себя окатил, так неожиданно это получилось.
Катя с удивлением посмотрела на окончательно смутившегося Сергея, усмехнулась чуточку, и видно такая физиономия была у него, что она вдруг как расхохочется. Провалился бы Сергей сквозь землю.
— Плыви-ка ты, Пескарь, один. Я лучше тетке помогу картошку в огороде копать.
Так и уплыл Сергей, но только не в кино, а на свою койку. Весь вечер валялся в пиджаке и, на чем свет стоит, проклинал свой болтливый язык. Подвел-таки, проклятый.
Утром встал пораньше, вышел в безлюдный коридор и минут десять разглядывал себя в зеркало. И чего смешного нашла Катька…
Парень, как парень, веснушек только много, да, пожалуй, ростом не совсем удался, а так даже симпатичный. Правда, девчата на него не засматриваются, да и он сам не привык за юбками бегать. Катька тоже не ахти какая красавица: маленькая, рот большой, как у галчонка, и к тому же еще курносая. А руки вечно красные. Нашлась красавица писаная, ну, подожди…
И вот та самая противная Катька предложила ему дружбу…
После смены Катя ждала Сергея возле табельной. Лицо у нее, как всегда, было злое, и губы кривились, точно лимон в рот попал.
— Значит, ты придешь завтра? — спросила она.
…Сергей пришел.
Молча шли по длинному переходному мостику. К мартеновским цехам так же подошли молча, и тогда Катя заговорила:
— Мы сейчас зайдем на шихтовый двор.
Сергей еще никогда не видел таких огромных куч габаритного металла. Они громоздились, как хребты гор. Здесь так же ревели мостовые краны, шла погрузка металла: на путях стояли вагонетки, и на них ровными рядами, как пирожки на противне, лежали мульды.
— Видишь, — пояснила Катя, — это наш скрап, его погрузят в мульды, а потом подадут на переплавку. А вот теперь смотри сюда…
Сергей увидел в стороне огромную кучу безобразных металлических глыб. Ни один магнит не прикасался к ним, и Сергей почувствовал, что неудержимо краснеет. Все это были его старые знакомые «козлы» и «козелочки», которые машинисты копрового цеха прятали под габаритным металлом. Там они не были видны, а здесь лежали на виду у всех.
Невдалеке два могутных такелажника с ломами в руках старались втиснуть в мульду рогатый обломок скрапа. Как такелажники ни старались, ничего не выходило. То один, то другой конец скрапины вылазил из мульды, и рабочие громко кого-то проклинали.
Наконец, один из такелажников закричал машинисту.
— Не лезет, проклятый, чтоб их!..
Машинист подцепил скрапину магнитом и безжалостно отбросил на отдельную кучу. Такелажники отошли в сторону и, побросав ломы, опять кого-то стали ругать.
— Вот и все, что я хотела тебе показать, — вздохнув, сказала Катя. — Я сама здесь работала почти год после десятилетки, а брата никакого у меня нет. Пойдем!
Они вышли под эстакаду и остановились. Перед глазами Сергея все еще стояли жилистые руки такелажников, а в ушах звучали злые недобрые слова.
— Катюша, — сказал Сергей, и от волнения на его веснушчатом лице появились сверкающие бисеринки пота, — К-катюша, ты на меня не сердись. Я давно хочу сказать тебе…
— А ты не говори, Сережа. Думаешь я ничего не вижу… Эх, ты, глупый Пескарь…
Сергей смотрел на девушку, и губы его чуть-чуть дрожали. И кто это говорил, что Катя некрасивая. И рот у нее очень даже симпатичный, а нос, так просто прелесть, как он мило у нее примостился. Очень даже красивая девушка. Дурачье, ничего не понимают.
— У меня ведь тоже не кусок скрапа вот здесь… — говорила Катя. Но Сергей как-то не слышал ее слов.
«Вот оказывается, какая ты, — думал он, когда они шли в свой цех, — трудная ты, негабаритная, и никак не разгадаешь тебя сразу. Но не отступлюсь я уже от тебя, как бы трудно ни пришлось».
У самого входа в раздевалку Катя остановилась и, улыбнувшись, сказала:
— Пойдем, Сереженька, в воскресенье в кино.
— Пойдем, Катюша.
— А вагон твой вчерашний я забраковала. Не пройдут твои козелочки.
