к ним кто-то примазывается.
В подтверждение слов Мастера издалека донесся шум автомобильного мотора. Он прислушался и велел Кушнеру:
– Иди встреть.
Мишка торопливо выскочил за дверь, споткнувшись о высокий порог.
– Тот, – Мастер кивнул на Дёму, все так же сидевшего с опущенной головой, – вообще в армии не служил. Приехал из Днепропетровска, там был судим за грабеж, получил три года условно. А этот, Герасимов, – он кивнул на второго, – мастер спорта по вольной борьбе, осенью вернулся из армии, служил в пограничных войсках.
Герасимов застонал и приподнял голову. Я шагнул к нему и замахнулся палкой:
– Где Инга?
– Не знаю, – реакция у него была заторможенной, а голос плавающим, под стать взгляду – верные признаки сотрясения мозга.
Я ударил его по плечу, защищенному толстым бушлатом:
– Где она? Где? Говори, сука, убью!
– Я не знаю. Мы искали ее… Не нашли… Она куда-то пропала из дома.
– Ты мне говорил, что она здесь!
Я чувствовал спиной неодобрительный взгляд Мастера, но продолжал колотить Герасимова по плечу, шее и голове. Удары, правда, были не очень сильными, в последний момент я все-таки придерживал руку, хотя и замах, и выражение моего лица были что надо.
– Я тебя… хотел напугать. Ее нету здесь, честно. Хватит, пожалуйста! Ее нет… Если б я знал, где она, я бы сказал…
– Он не врет, – сказал Мастер.
Я в очередной раз замахнулся, но бить не стал. Сломал палку об ногу, бросил обломки и обернулся к Мастеру:
– Значит, они его сами убили.
– Нет. Их просто наняли.
– Кто?
– Узнаем.
К дому подъехала машина. Сквозь закрывающие окно тряпки было видно, как мазнули по стене лучи фар. Двигатель смолк, хлопнули двери, я услышал неразборчивые голоса: взволнованный Кушнер отвечал на чьи-то вопросы, что-то вроде: «Да, мы вас ждем…»
– Присмотри за ними. – Мастер вышел из комнаты.
Я развернулся к Герасимову. Он чуть приподнялся на локтях и смотрел на меня, как загнанный зверь. После случившегося глупо было жалеть его, но я почувствовал именно жалость. Мне вдруг стало понятно, что мои испытания – ерунда по сравнению с тем, что ждет их. По крайней мере я остался жив, отделавшись испугом и синяками. Им в лучшем случае переломают все кости. Бывший пограничник тоже это понимал. Ему явно хотелось попросить меня: «Отпусти», но он видел, что я не смогу этого сделать, даже если мне очень захочется.
– Чего вам от меня было надо?
Герасимов поморщился и собрался ответить, но я так и не узнал, что он хотел мне сказать. В комнату вошли Мастер и невысокий широкоплечий мужчина. Штатский костюм с белой рубашкой сидели на нем, как парадная офицерская форма. Он крепко пожал мне руку, но не представился. Подошел к Герасимову, встал над ним, разглядывая. Герасимов закрыл глаза и опустил голову на пол. Мужчина обернулся и кивнул Мастеру.
– Иди на улицу, подожди там, – сказал Мастер.
Я вышел. Дом действительно оказался типичным дачным строением из вагонки, с двускатной шиферной крышей. Он стоял на отшибе. С одной стороны чернел лес, с другой, на значительном расстоянии, светилось несколько окон. От дороги участок ограждал покосившийся забор. Ворота были распахнуты, впритирку к дому стояли какие-то светлые «жигули», а ближе к воротам – уазик-«таблетка» защитного цвета, заехавший задом. Фары тускло горели, освещая участок дороги, на заднем борту краснел один габаритный огонь. Я попытался рассмотреть номерной знак и увидел, что он замазан грязью. Возле уазика курили и тихо переговаривались трое парней. Из темноты вынырнул Кушнер. Подходя ко мне, он споткнулся.
– Спасибо тебе еще раз. – Я пожал ему руку.
3
Мастер довез нас до моего дома. Остановил «опель» перед подъездом и включил внутрисалонный свет:
– Держи.
– Что это? – Я посмотрел на пакетик, который он мне протягивал. Под тонким полиэтиленом виднелись высушенные листки, веточки, маленькие черные цветки.
– Завари половину в стакане воды, дай минут пять настояться и выпей. Вторую половину выпьешь утром. Это поможет успокоиться и восстановиться. А ты, Миша, переночуй у него. Завтра обо всем поговорим. И девушку твою спасать завтра поедем. На сегодня хватит приключений. Все равно неизвестно, где ее искать.
– Надо было у этих спросить.
– Эти не знают. Держи!
Я взял пакетик и посмотрел на Кушнера, сидевшего сзади:
– Едь домой, не надо со мной ночевать. Что я, баба, что без сиделки не обойдусь?
– Так будет лучше, – твердо заявил Мастер, и Кушнер вылез из машины вслед за мной, неся мою спортивную сумку.
Мы поднялись в квартиру. Дверной замок открылся как-то очень легко, но я не обратил на это внимания. Увидев свое отражение в зеркале, остановился. Да-а, видок еще тот! Губы раздуло, на висках и скулах царапины, белки глаз густо налились кровью, а под глазами наметились темные полукружья. Удары по голове не прошли даром, СГМ[2] я заработал, но, видать, не самое сильное, раз могу твердо стоять на ногах.
Я вспомнил про фотографии и сунул руку в карман. Так и есть, пусто! Остались у Дёмы с этим долбанным пограничником. А теперь в чьих руках? Навряд ли их получится вернуть. Что ж, опять сам виноват, надо было раньше вспомнить.
– Чего стоишь? Проходи! – Я включил свет на кухне.
Помявшись, Кушнер сказал:
– Мне надо позвонить маме.
– Звони, вон телефон.
Он подошел к аппарату, стоявшему в коридоре на стиральной машине, неуверенно снял трубку. Видимо, ему не хотелось, чтобы я слышал его разговор. Или не знал, как объяснить, что не придет ночевать.
Я зашел на кухню, закрыл дверь. Подбросил на ладони пакетик, который дал Мастер. Неужели эта сушеная пыль мне поможет? Я поставил на плиту чайник, высыпал половину пакета в стакан и стал ждать. Из коридора доносился приглушенный голос Кушнера. Объяснение с матерью давалось ему нелегко. Моя мама, наверное, сегодня звонила, а меня опять не было дома. Знала бы она, где я был и что со мной делали! Хорошо, если она, как и собиралась, задержится в Новгородской, и к ее приезду я приведу себя в божеский вид.
Я сел за стол и опустил руки на голову. Сегодня мне досталось так крепко, как не доставалось ни разу. Жил, никому не мешал, тренировался себе потихонечку, а тут противогаз на голову и палкой по ногам… Я, конечно, за приключения, но хотелось бы самому выбирать их продолжительность и остроту.
Кушнер продолжал говорить. Чайник вскипел, я заварил в стакане лекарство. У него был горький и густой запах, насыщенный темно-коричневый цвет. Я сжал ладонями стакан и, сколько мог, терпел горячее стекло.
Вошел Кушнер. Вид у него был слегка виноватый.
– Что сказали родители?
– Мама переживает, чтобы я поел хорошо.
– А папа?
– Папа давно в Израиль уехал. Я почти и не помню его.
Я не нашел ничего лучшего, чем многозначительно покачать головой. Что я хотел этим сказать – черт его знает.
– Жрать будешь? Там, кажется, пельмени остались. Только сам их вари. – Я принюхался и отхлебнул из стакана.
– Я бы поел.
– Чайник горячий. Кастрюлю бери, какая понравится.
Кушнер вытащил из морозилки коробку с пельменями и загрохотал посудой в подвесном шкафу.
– Сколько варить?
– Сколько съешь, я не буду. Так как вы меня нашли, я так и не понял?
– Это Мастер нашел. Я приехал к клубу, когда вы только что ушли. Он мне сказал, какой дорогой вы могли пойти. Я хотел догнать, побежал через стройку и увидел, как эти двое грузят вас в багажник машины.
