Однако Ибуки только вскользь упомянул про сеанс и вместо этого остановился на случаях использования колдовских чар в качестве тайного политического оружия во времена Хэйан.
– В «Сказании о Гэндзи», – говорил он, – когда первая жена принца, госпожа Аои, лежала в бреду, одержимая злым духом, родственники и прислуга постоянно повторяли Гэндзи, что ее обуял живой дух госпожи Рокудзё, но он отказывался верить в это, пока не убедился лично. Это случай подлинной одержимости, неосознанного высвобождения затаившегося в душе зла, но никто никакой скрытой цели тут не преследовал.
Совершенно иную историю мы узнаем из повести под названием «Полуночное пробуждение»: императрица узнает, что ее зять, государственный министр, все еще связан узами страсти со своей бывшей пассией. Решив отомстить ему, императрица распространяет слухи о мнимом нападении призрака любовницы на его больную, лежащую в постели жену. Однако выясняется, что этой самой любовнице уже давно хотелось избавиться от воздыхателя и она совершенно не ревнует его. И все же императрица не собирается сдаваться и настаивает на факте колдовства, чтобы призвать зятя к порядку.
Этот эпизод занимает в повести всего пару строк, но я подозреваю, что подобные случаи манипуляций с вовлечением потусторонних сил – другими словами, случаи, когда ложь служила достижению каких-то корыстных целей, – были весьма распространены. В эпоху Хэйан служанка, выступавшая в роли посредницы, считалась напрямую связанной с духами. Вряд ли нам удастся когда-нибудь узнать, обращались ли в те времена к услугам одной и той же женщины, или в разные годы духи переселялись в разные тела. Я склонен верить, что число наделенных сверхъестественным даром женщин было ограничено. В таком случае проще было подкупить одну из них, чтобы она сказала то, что нужно, превратить ее в фальшивого медиума или, если хотите, в обыкновенную шарлатанку. Помимо того, ведьмы частенько совмещали занятия колдовством с проституцией. Само состояние наития требует огромного физического напряжения, поднимает чувственность человека на новый уровень (в противовес напряжению умственному, которое снижает сексуальность), поэтому тело медиума в трансе – настоящее воплощение сладострастия.
В «Сказании об Исэ»[31] имеется эпизод, когда Аривара-но Нарихира наносит визит своей двоюродной сестре – верховной жрице Исэ – и совершает с ней любовный акт. Факт, что она сама, по доброй воле, приходит ночью в спальню Нарихиры, очень интересен, поскольку он открывает нам ее мистический взгляд на секс как на нечто совершенно естественное и безгрешное. Именно поэтому мне кажется, что служанок времен Хэйан, которые выступали в роли посредниц между миром живых и потусторонними силами, подкупали не только материальными подношениями, в ход также пускали и романтические чувства. Отказ колдуний от мирских благ и в то же время связь сексуальной и духовной сил – вот весьма интригующая тема, достойная изучения. Почему бы одному из вас не заняться ею?
Взяв в качестве прототипов Ясуко и Микамэ, Ибуки порассуждал еще на тему использования сверхъестественного влияния в межличностных отношениях и о колдуньях-куртизанках, причем с гораздо большим энтузиазмом, чем обычно. По окончании лекции он сунул руки в карманы и легко сбежал по бетонным ступенькам, не обремененный портфелем.
Тут и там, в тени домов, в ямах и под деревьями лежали лоскутки выпавшего на днях снега. Застывшие причудливыми очертаниями сугробы наполняли закоулки памяти свежестью и холодком, которые исходят от летящих с неба снежинок.
В тот вечер, когда неистовая буря принесла на землю этот снег, Ибуки ушел с банкета в честь Дзюнрё Кавабэ вместе с Миэко и Ясуко и поехал с ними в старинный особняк Тогано. Там, в одном из внутренних покоев огромного дома, он испытал на себе очаровательный образчик женского кокетства. «Да, я не ошибся в своих сравнениях», – подумал он тогда. Миэко действительно рисовалась огромной и величественной красавицей куртизанкой, а Ясуко – маленькой служанкой у ее ног.
Именно тогда Миэко дала понять, что пребывает в курсе их с Ясуко романа, и как будто бы даже даровала им свое благословение. По крайней мере, так ему показалось. Она была прелестна, выглядела, как минимум, лет на десять моложе в церемониальном кимоно из шелка с перламутровым отливом и поразительным рисунком из складных вееров (по ее словам – это была точная копия с костюма Но). Ясуко, в неуклюжем мохеровом свитере, из которого смешно торчала ее хрупкая шейка, суетилась вокруг свекрови, словно белка на дереве, причем каждое ее движение было пропитано такой грацией и изяществом, что Ибуки даже ощутил приступ ревности.
Миэко говорила мало, все время прикладывалась к стакану виски, которым заботливо снабдила ее невестка; на губах ее играла счастливая улыбка.
И хотя раньше Миэко интересовалась – через Ясуко – мнением Ибуки о своем эссе, она не позволила ему вынести на обсуждение этот вопрос, решительно провозгласив, что сегодня не желает слушать «болтовню о призраках».
Больше всего Ибуки поразила способность Миэко употреблять спиртные напитки. После пары глотков белого вина лицо Ясуко начинало светиться, как будто у нее лампочку внутри зажигали, но с бледностью Миэко не смог справиться даже стакан чистого виски. Лишь в уголках глаз хрустальные капельки засверкали, да во взгляде, который она то и дело переводила с Ясуко на Ибуки, загорелось больше чувства.
Ясуко, словно в пику свекрови – мол, не нужно мне ваше одобрение, – весь вечер нарочито не обращала на Ибуки никакого внимания и оставалась рядом с Миэко. Наблюдательный взгляд Ибуки, для которого тело Ясуко теперь уже не было тайной, еще раз убедил его, что в ее отношениях с Миэко действительно сквозит нечто большее, чем простая привязанность между невесткой и свекровью. Ему стало неприятно и даже противно, как человеку, в которого насильно вливают лекарство.
В начале двенадцатого он поднялся.
– Мы не можем позволить вам идти пешком в такой буран, – сказала Миэко и предложила вызвать такси, но Ибуки отказался и направился по длинному, тускло освещенному коридору к выходу.
Вино немного ударило в голову, и ему ужасно захотелось обнять Ясуко, но она по-прежнему, словно привязанная, ни на шаг не отходила от свекрови.
Алкоголь согрел кровь Миэко, и исходящий от ее одежды вызывающий, с легким привкусом лекарств аромат ударил Ибуки в лицо, словно облако дыма. Он чувствовал себя как вельможа, которого две куртизанки сопровождают по коридору «веселого дома» давних времен.
Ясуко не вышла с ним на энгаву. Вместо нее открыть ворота заторопилась Ю, сгорбившись, заковыляла по саду – старушку явно скрутила какая-то болезнь.
Звякнул привязанный к калитке старомодный колокольчик, и вдруг с листьев бамбука упал огромный снежный ком.
– Промок? – долетел от дома голос Ясуко.
Развернувшись, Ибуки увидел, что она стоит на ступеньках, обнимая за плечи высокую молодую женщину. Эта дама была в кимоно цвета лаванды с расплывчатым рисунком, лицо ее будто взлетало вверх белым пятном в свете свисающего с карниза фонаря. То самое лицо, которое он видел в саду в вечер светлячков, но теперь, в отблесках снега, оно казалось еще прекраснее.
– Спокойной ночи, господин, и поосторожнее там. – Ю поспешно закрыла калитку, словно стараясь отгородить его от этой сцены.
– До свидания, – эхом донесся пустой, невыразительный голос Ясуко.
Направляясь по обледеневшей тропинке к главной дороге, Ибуки пребывал в игривом расположении духа, его неудовлетворенная страсть, которую Ясуко оставила без внимания, теперь обратилась на Харумэ, на ее округлые плечи, изящные руки… Ему захотелось грубо обнять ее и прижать к себе.
Для себя Ибуки определил эмоциональную связь между Ясуко и Миэко как нечистоплотную, и в то же время чувствовал парадоксальное желание ступить в этот грязный поток.
– Ибуки! Ты куда направляешься?
Он обернулся и увидел Микамэ за рулем «хиллмана». Приятель высунул голову в окошко. Его по-мальчишески пухлое лицо раскраснелось, но в глазах горел тревожный огонек, как у преследующего жертву хищника, – зловещий взгляд, выработанный под влиянием ежедневного общения с душевнобольными.
– Ты говорил, что у тебя сегодня лекция, вот я и заглянул к тебе в контору, хотел повидаться.
– В таком случае мы чуть не разминулись. Я к тебе собирался. Может, мне лучше в машину сесть?
– Милости просим.
– Я назад. – Долговязому Ибуки пришлось согнуться в три погибели, чтобы забраться в автомобиль. Умостившись наконец, он устало откинулся на спинку сиденья.
– Куда поедем?
– Куда скажешь. Только чтобы до завтра домой вернуться.
– Так, куда бы нам тогда податься… Как насчет Гиндзы?[32] – Ловко управляясь с рулем, Микамэ добавил: – У меня есть нечто вроде досье на Миэко Тогано.
