— Что ты хочешь сказать? — с вымученной улыбкой спросила Зента. Она хотела придать голосу насмешливый оттенок, но это не удалось ей.
Оскар нагнулся к ней поближе и тихо прошептал:
— Роберт никогда на тебе не женится. Это не входит в его расчеты… Больше я не стану тебя задерживать. Не сердись, что я так…
Он пожал Зенте руку и ушел, оставив ее у дома Осисов. Тяжело ступал он по вязкому песку. Навстречу ему кто-то шел по другой стороне. Оскар стал смотреть куда-то вбок, чтобы брат его не узнал; тот тоже отвернулся. Молча, как призраки, разминулись они друг с другом.
Оскар испытывал чувство стыда: ничего не вышло из благих намерений, только теперь, чего доброго, будут считать его ревнивым соперником.
— Эх, пусть ее делает, что хочет, — сказал он про себя.
Он ушел на дюны и долго просидел на песке, срывая и теребя стебли метлицы и осоки. Поселок светился вдали маленькими красными огоньками: Бангер привез на этот раз слишком плохой керосин. Анита, наверно, уже спит: по утрам она рано поднимается.
Стиснув зубы, Оскар тряхнул головой, как конь, которого доняла надоедливая мошкара.
— Хватит с тебя! Будь серьезней, Оскар!..
Он поднялся и зашагал. Бодрящий порыв ветра чуть не сшиб с него фуражку. Он дул с моря, свежий северный ветер. Оскар остановился и подставил лицо под его струю. Она была еще слаба, но на горизонте виднелись темные тучи — предвестники надвигающейся грозы.
«Конец знойному штилю», — радостно подумал Оскар.
Новые заботы обступили его: теперь надо подумать о неводе, а работники разошлись кто куда. Он вышел к берегу, убедился, что карбас хорошо стоит на якоре и развешенные тросы уже просохли. Если бы не этот праздник, можно хоть завтра выходить с неводом.
Глава пятая В ПРАЗДНИЧНЫЙ ДЕНЬ
1
В воскресное утро среди рыбаков царило сильное беспокойство: море было сплошь покрыто пеной, и северный ветер все крепчал. Рижские гости обещали приехать на моторных лодках, но неожиданная перемена погоды грозила лишить праздник всего великолепия. Однако организационный комитет не унывал и готовился не покладая рук. Главный вход украсили пышным венком, зал убрали цветами и зеленью. Через все помещение протянули крест-накрест гирлянды флажков, а с потолка свешивалась бахрома из разноцветной бумаги. Помещение общества рыбаков в доме волостного правления приняло парадный вид.
Все было заботливо предусмотрено. Приготовлением блюд и закусок распоряжалась хозяйка, окончившая в свое время специальную школу домоводства; винами и напитками занялся опытный буфетчик. Хозяйские дочки и особы из дамского комитета с утра накрывали столы и расставляли посуду; им помогали Лидия, Анита и Зента вместе с другими девушками. Столпы поселка — Бангер, старый Клява и Осис — приняли на себя обязанности распорядителей. Роберту поручили встречать гостей.
Первыми явились из местечка музыканты духового оркестра. Приглашенные начали съезжаться около полудня. Из почетных гостей раньше всех, невзирая на тяжелые условия путешествия, явился Гароза: истинный делец всюду должен поспевать вовремя. Гароза был во фраке и брюках в полоску. Казалось, толстяк не идет, а катится, захватывая по пути толпы рыбаков, подобно тому как судно в своем движении увлекает за собой мелкую щепу. Один за другим подъезжали на дрожках и в рессорных тележках делегаты от соседних обществ, некоторые даже со знаменами. Подходили старшины, члены волостных правлений и делопроизводители; появлялись члены церковного совета, церковные старосты и учителя; потом стали прибывать официальные представители власти, полицейские надзиратели, офицеры из отряда пограничной стражи и айзсарги[7]. К берегу одна за другой подходили моторные лодки. Приехали скупщики со своими семьями и другие видные лица, вроде торговцев сетями, а также врач и нотариус. Потом показалась мелкая сошка: продавцы рыбы, владельцы ручных тележек, и, наконец, пошли непрерывным потоком рыбаки, кормщики артелей, испольщики и работники.
Роберт Клява все время был на ногах. То его видели беседующим с учителями, то он спешил навстречу уездному врачу, то жал руку офицеру пограничной стражи. Он поминутно утирал со лба пот, кланялся во все стороны, справлялся, какова была дорога, знакомил гостей друг с другом.
На дороге послышались автомобильные гудки. Приехали товарищ министра и еще какой-то важный чиновник. Собравшихся охватило легкое волнение, все стали одергивать на себе костюмы и смахивать с них пылинки, женщины открыли сумочки, чтобы еще раз взглянуть в зеркальце. Зал сотрясали звуки торжественного марша. Видные граждане протиснулись вперед. Важный чиновник оказался старым знакомым провизора Вимбы, они сразу увидели друг друга и отошли в сторонку. Чиновник приложился к ручке мадам Вимбы; польщенная женщина покраснела и оглянулась: заметили ли остальные, какая ей оказана честь.
Началась предлинная, утомительная церемония. Священнику хорошо заплатили, и он говорил с воодушевлением; проповедь получилась превосходная, но помыслы присутствующих больше всего занимал предстоящий банкет, и мало кто вдумывался в многозначительные аналогии из жизни евангельских рыбаков. После этого произнес речь товарищ министра, оценивая сегодняшнее событие с государственной точки зрения.
Наклонялись знамена гостей, отдавая честь новому товарищу; в душном воздухе раздавались удары молотка: гости по обычаю забивали серебряные гвоздики в древко знамени.
Когда наконец длинная вереница приветствующих выполнила долг, гости двинулись в другой конец дома. В поте лица потрудились распорядители, рассаживая гостей. Это была ответственная и неприятная обязанность: не всякий оставался доволен отведенным ему местом, мелкое самолюбие и тщеславие проявлялись на каждом шагу. Гостей собралось слишком много, поэтому столы накрыли в двух смежных комнатах. Задняя комната была поменьше, ее предназначили почетным гостям: представителям правительства и местных властей, семьям скупщиков, членам волостных правлений, местной интеллигенции и кое-кому из хозяев. Рыбаки с семьями, мелкие торговцы рыбой, возчики и рядовые делегаты заполнили большую комнату.
Организаторы проявили поразительное чувство такта, но не все это признавали. Первый и самый громкий протест прозвучал в самом начале банкета из уст обыкновенной рыбачки. Это была вдова Катэ Милтынь из поселка Гнилуши, женщина бойкая и решительная.
— Куда это годится? — звонко закричала она Осису, когда тот указал ей место между двумя рыбаками из Чешуй. — Почему здесь нет никого из больших чинов? Разве другие больше заплатили, что их сажают рядом с министром?
— Т-сс, т-сс, Катынь! Нельзя же всех уместить за одним столом, — успокаивал ее Осис.
— Почему же это я не могу сидеть с важными господами? Здесь, видно, различают по носам. Нет, я так не согласна! Устраивай мне место за тем столом или пускай кто-нибудь из них садится сюда! Иначе отдавай деньги обратно!
Она так раскричалась, что ее было слышно в обеих комнатах. Остальные гости примолкли. Увидев, что она стала центром всеобщего внимания, Катэ ничуть не смутилась и заорала еще пуще:
— Это еще что за фокусы? Выходит, каждый знай свое корыто! А если я хочу сидеть рядом с Гарозой! Да кто он такой? Что вы на это скажете, ваше преподобие? — обратилась она к проходящему мимо пастору, которого Клява провожал в заднюю комнату.
Пастор уже чем-то подкрепился, щеки так и пылали. Он взглянул с улыбкой на расходившуюся женщину:
— Вспомните евангельские слова: «Ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет; а унижающий себя возвысится».
Это было ловко сказано, и всем пришлось по душе, только Катэ Милтынь еще не сдавалась. Она продолжала что-то ворчать себе под нос, а немного погодя, когда выпивка уже шла полным ходом, стремительно прорвалась к главному столу. Ну что с такой поделаешь — пришлось освободить ей место между Гарозой и врачом, напротив госпожи Вимбы. Скоро все о ней забыли. Напрасно заговаривала она с соседями, придав своему лицу самое сладкое выражение, — никто ей не отвечал. Тогда она замолчала, но сердце ее переполнилось обидой на всеобщую несправедливость. Больше она уже не могла сдерживаться, это было свыше ее сил. И что этот доктор о себе думает: все время разговаривает только с господином министром или как его там! Или Гароза… У того как будто вовсе память отшибло, а ведь столько раз она ему возила рыбу в Ригу! А офицер, а эти старые карги в сережках и ожерельях!.. Да и все это чванливое сборище!..
Катэ вскочила со стула и, схватив блюдо с пирожными, швырнула им об стену.
— Раз не бывает на свете справедливости, так пропадай все пропадом! — крикнула она.
За блюдом с пирожными последовал поднос с закусками. В воздухе летали бутерброды, ломтик колбасы упал на плечо важному чиновнику, кусок селедки под сметаной нашел приют в шевелюре врача. А Катэ уже собиралась приняться за бутылки, что угрожало более серьезными последствиями.
