Мы с адвокатом вышли на набережную Фонтанки и курили. Я забыла сказать, что по его ходатайству я была расконвоирована.
В двенадцать следующего дня суд возобновил свою работу. А уже через десять минут судья зачитала приговор. Меня осудили за непредумышленное убийство, совершенное в состоянии аффекта, к двум годам условно.
Так закончился для меня этот этап решения квартирного вопроса.
Продрогшая, с мокрыми ногами, я вошла в квартиру на Тверской. После суда адвокат буквально затащил меня в ресторан. С непривычки (я не брала ни капли спиртного все это время) я быстро опьянела.
Не снимая пальто, я открыла все форточки. Открыла бы и окна, если бы не мороз под двадцать. В квартире все так же, как было в тот вечер. Во время следствия и суда, когда меня отпустили под подписку о невыезде, я жила в своей квартире.
Сюда же я приехала собрать вещи. Товарищ из обкома уже предупредил меня о том, что я должна освободить эту квартиру в течение трех дней. Что же, милочка, как звала меня свекровь, побаловалась – и довольно.
Тошнота отпустила меня. Врач в женской консультации сказала, что мой организм наконец-то адаптировался к беременности. Токсикоз отступил. Мой живот я скрыла платьем, и никто, кто заранее не знал, не мог и предположить, что я на седьмом месяце.
К десяти вечера я собралась и была готова уйти, чтобы завтра приехать на машине. Прошла на кухню. В праздном любопытстве открыла холодильник. Боже мой, все покрылось плесенью. Только початая бутылка водки была чиста. То опьянение, что было после ресторана, прошло, и я решила «отметить» мой отъезд. Уже наполнена стопка, уже рот мой готов принять спиртное. Звонок в дверь сорвал мой замысел.
Первой моей реакцией было быстро спрятать бутылку. Тюремный синдром. Звонок повторился. Надо идти открыть.
В проеме двери на фоне серой стены стоял Илларион. Но прежде я увидела огромный букет роз.
– Я решился прийти сюда, сударыня. Примите этот букет и можете прогонять меня.
Что за энергия шла от этого человека? Отчего, когда я вижу его, у меня возникает чувство покоя и защищенности? Он же из мира криминала.
– Проходите.
Он проходит, слегка коснувшись меня. Ток пробежал по мне, и молнией пронзила мысль – плод его семени ношу я в своем теле.
– Куда прикажите?
Не успела я показать, куда идти, как он уже шел на кухню. Стало очевидно, что в этой квартире он уже бывал.
– Присядьте, Тамара. Мне надо кое-что вам рассказать, – заговорил Илларион тихо, но четко произнося каждый звук.
Он говорил, и я слушала, поражаясь тому, что он рассказывал. Мой муж Евгений, высокопоставленный партийный работник, давно связан с миром криминала. По долгу службы он сталкивался с уголовными делами разной квалификации и скоро понял, что свое положение он может использовать в корыстных целях.
– Поведаю вам об одном случае, – Илларион закурил фирменную сигарету. – Была арестована группа распространителей наркотиков. Следствие вел опытный следователь горпрокуратуры, и скоро дело должно было быть передано в суд. Я не знаю, что подвигло вашего мужа, – наверное, на моем лице Илларион увидел нечто такое, что сразу извинился, и продолжал, – что подвигло этого человека с положением, но он сделал так, что этого важняка отстранили от дела. Пришел другой, и в суде было уже совсем другое дело. Обвиняемым тогда суд присудил минимальные сроки. Смешные сроки. Вот тогда-то я и познакомился с ним. Мое, так сказать, официальное реноме скупщика краденого – лишь прикрытие. Я возглавляю всю сеть наркодиллеров.
Я впервые слышала это слово, и, видя мое недоумение, Илларион разъяснил мне, что это такое.
– Я работаю под жестким контролем, – продолжал он. – Поверьте, было бы значительно хуже, если бы наркотическое отравление населения вышло бы из-под контроля. С наркотиками борются во всем мире, а результаты самые плачевные. Именно тогда я получил поручение сблизиться с Евгением. Не знаю, успели ли вы познать этого человека достаточно хорошо, но он был буквально пропитан корыстью и стяжательством. Вот вы разыскивали брошь. Вам она дорога как память. Он же видел в ней только золото и бриллианты. Теперь я могу сказать. Нам, – он не уточнил, кому это «нам», – стало известно, что он собирается стать невозвращенцем. В очередной зарубежной командировке в капстрану он намеревался попросить политического убежища.
Я была поражена. Я помнила Евгения последних дней его жизни. Пьянство и блуд. Каждодневные.
– Я не могу поверить. Он пил, как опустившийся пьяница. Он опустился. Какая командировка за границу?!
– Мы, – опять это «мы», – видели это и уже готовили его отстранение, – он сказал «отстранение», а мне послышалось «устранение». – Но вы опередили нас. Так что поставлены все точки над «i».
– Так какого же черта вы, такие могущественные, не вызволили меня из тюрьмы сразу?
– Мы не всесильны. Это раз, и, во-вторых, есть такое понятие, как общественное мнение. Его тоже надо подготовить.
– Оставим это. Я есть хочу, а тут все сгнило.
– Машина внизу. Едем ко мне, – он улыбнулся. – Туда, где состоялось наше знакомство. А вещи мы заберем завтра.
Подвал в этот раз был пуст. Только один официант и кто-то на кухне.
– А гитариста и певички не будет?
– Вы хотите послушать романсы? – не дожидаясь моего ответа, в сторону официанта: – Игорь, вызывай Тамару и Сашу!
И опять ко мне:
– Певица живет над нами. Она заканчивает консерваторию, и я немного помогаю ей. Таким вот образом. Вообще я предпочитаю давать людям удочку для ловли рыбы, а не саму рыбу. Нигде ваша тезка столько не заработает, как тут.
Так вдвоем мы и провели остаток этого дня. Вдвоем в ресторане, вдвоем в его квартире в этом же доме. Я входила в очередной виток спирали, что называется жизнью.
– Я не могу стать твоим мужем в классическом понимании, но я всегда буду рядом. Пока ты этого хочешь. Рожать будешь в институте Отта. Все расходы по ребенку я беру на себя.
Как вы думаете, где проходил этот разговор? В бане на берегу реки Волхов.
– И еще. Родишь – и выходи на работу. Тебя там ждут. Я хочу, и ты это сможешь, чтобы ты стала высококлассным специалистом и в конце концов одним из руководителей бюро. У моего сына мать должна быть важной персоной. Very important person.
Так я впервые услышала ставшее позже распространенным словосочетание…
Шел 1982 год. Я готовилась к совещанию со смежниками, когда в кабинет вошла Маша, моя помощница.
– Тамара Вениаминовна, включите телевизор.
– Маша, мне некогда смотреть телевизор. Лучше скажи мне, где отчеты за полугодие.
– Смотрите!
Диктор на экране зачитывал сообщение о смерти Брежнева.
И что же это такое невезение! На одиннадцатое я назначила небольшую вечеринку для самых близких мне и Иллариона приятелей. Повод был самый подходящий. Илларион был назначен заместителем председателя Комитета по здравоохранению, и, кроме того, это был день его рождения. Мы с ним намеревались объявить там о нашем предстоящем бракосочетании.
Совещание со смежниками я провела быстро. Это мой стиль. Теряется всякий смысл, если такие сборы продолжаются более сорока минут. А тут и смерть генсека сыграла свою роль.
Поразительна психология человека. Такое событие! Казалось бы, все должны омрачиться и сосредоточиться. А тут некая суетная поспешность.
За смертью Генерального секретаря последовали почти загадочные смерти других партийных и государственных руководителей…
Вечер удался. Все были пьяны в пределах приличия. Кстати, были и гитарист, и певица. Она спела несколько романсов и все оставшееся время просидела с бокалом белого вина на софе.
Никто не вспомнил о смерти генсека, никто не предложил помянуть его рюмкой водки.
– Ты не устала? – Илларион подошел неслышно, но его приближение я почувствовала кожей.
– Откровенно говоря, меня такие собрания тяготят. Я предпочитаю меленькие компании.
– Потерпи еще минут двадцать. Я прикажу Тамаре спеть один романс, так сказать, прощальный, и народ разойдется. Это надо мне, – последнее слово Илларион произнес многозначительно.
Заболталась я и позабыла вам сказать, что Илларион уже муж мне. И как сказано в Писании, да убоится жена мужа своего. И опять я растяпа. Вас интересует, а где мой первый муж Андрей. С Евгением все ясно. Я его зарезала. Андрей же долго лечился в психиатрической больнице. Он «потерял лицо», то есть перестал быть личностью. Но одна страсть осталась в нем жить – тяга к алкоголю. Как он исхитрился и достал какую-то спиртосодержащую жидкость, никто не установил. А вернее всего, просто не желали. Он сжег себе пищевод то ли растворителем, то жидкостью для мытья окон. Я похоронила его там, в Обухово.
А моя тезка пела знакомый мне романс: «Он говорил мне: «Будь ты моею…»
Я вышла на балкон-террасу. Ноябрьский несильный мороз бодрил. Где-то внизу двое ругались. Я курила и вспоминала отца, брата, невестку. Моему сыну уже три года. И, слава Богу, он не знает кухонных скандалов, не видит, как швыряются банками и кастрюлями.
