бы.
Возможно, она права, думает Холли, но если это так, то, может, она написала бы еще более крупными буквами? Может, даже с восклицательным знаком или двумя? Нет, эта записка совершенно не волнует Холли. Она не считает, что Бонни ее не писала, но так же далека от мысли, что Бонни ее написала.
— Пожалуйста, перешлите ее вместе с фотографиями вашей дочери. А вы, Пенни, где вы живете?
— Реннер Сёркл. Реннер, 883, в Апривере.
Холли добавляет это к своим заметкам, где она также написала, что П и Б поссорились, П говорит, что спор был горячий.
— А чем вы занимаетесь?
— Я — главный специалист по кредитам в филиале Норбанка на магистрали в аэропорту. По крайней мере, была и надеюсь, что продолжу ею быть. Норбанк временно закрыл три своих филиала — мы их называем магазинами, — и один из них был моим.
— Не работаете из дома?
— Нет, хотя я все равно получаю зарплату. Один лучик света во всем этом... этом бардаке. Кстати, мне нужно дать вам чек. — Она открывает сумку и начинает рыться в ней. — У вас, должно быть, есть еще вопросы.
— Будут, но у меня достаточно сведений, чтобы начать работу.
— Когда я получу от вас новости? — Пенни быстро выписывает чек, не задерживаясь ни на одном из полей. И не печатает буквами, а пишет маленьким, скользящим, строго контролируемым почерком.
— Дайте мне двадцать четыре часа, чтобы приступить к работе.
— Если вы до этого узнаете что-то стоящее, звоните. В любое время дни и ночи.
— Еще кое-что. — Обычно она избегает всего личного, особенно конфликтного, но сегодня утром она не колеблется. Она хочет развязать этот запутанный узел. — Расскажите мне о ссоре. Той, что была горячей.
Пенни снова складывает руки на груди, на этот раз крепче. Холли знает защитный язык тела из богатого личного опыта.
— Ничего не было. Буря в стакане воды.
Холли ждет.
— Мы время от времени ссоримся, и что? Какая мать и дочь этого не делает?
Холли ждет.
— Ну, — говорит, наконец, Пенни, — может, на этот раз было чуть серьезнее. Она хлопнула дверью, уходя. Обычно она добродушная девушка, и это было так не похоже на нее. У нас были... дискуссии насчет Тома, но она никогда не выходила из дома подобным образом. И я обругала ее. Назвала упрямой сучкой. Боже, как бы я хотела сейчас всё переиграть. Просто сказать: «Ладно, Бон, давай забудем об этом». Но задним умом все крепки, верно?
— О чем была ссора?
— В Норбанке открылась прекрасная вакансия. Учет и инвентаризация. Систематизация. Фронт-офис, гарантированная удаленная работа, как здорово это выглядит на фоне всего происходящего сейчас. Я пыталась уговорить ее подать заявку, она отлично разбирается в цифрах и умеет общаться с людьми, но она не стала. Я рассказала ей о существенном повышении зарплаты, льготах и хороших часах работы. Ничего не доходило до нее. Она умела быть упрямой.
"Да неужели", — думает Холли, вспоминая ссоры с собственной матерью, особенно после того, как она начала работать с Биллом Ходжесом. Были настоящие баталии после того, как они с Биллом чуть не погибли, преследуя врача, который был одержим — иначе и не скажешь — Брейди Хартсфилдом.
— Я сказала ей, что если бы она работала в банке, она могла бы купить себе приличную одежду и перестать одеваться, как хиппи. Она посмеялась надо мной. Вот тогда я и назвала ее сучкой.
— Были еще какие-то болезненные ссоры?
— Нет. Никаких. — Холли знает, что она лжет, и не только частному детективу, которого она только что наняла.
Холли печатает еще одну заметку, затем встает и надевает маску.
— Что вы сделаете первым делом?
— Позвоню Иззи Джейнс. Думаю, она поговорит со мной. Мы с ней знакомы уже несколько лет.
И даже до Брауна, водителя пикапа, ей хочется поговорить с Лакейшей Стоун. Потому что если Лакейша и Бонни были лучшими подругами — даже близкими людьми, — у Лакейши будет лучшее представление о том, как мать и дочь ладили друг с другом. Бурная была ссора или нет, но Холли не хочет начинать новое дело, слишком тесно ассоциируя свою собственную мать с матерью Бонни.
"Будь беспристрастной, — сказал ей однажды Билл. — Никогда не допускай ошибку, связанную с предубеждением и предвзятостью. Это не помогает и обычно только ухудшает ситуацию".
22–25 ноября 2018 года
1
Эм совсем не нравится эта пленница.
Не то, чтобы ей нравился Кэри Дресслер, и она терпеть не могла Кастро, этого педика-латиноса. Однако, эта девушка, Эллен Краслоу, отличается от них обоих. Может, потому что она женщина? Эм так не считает.
Она спускается по лестнице в подвал, неся перед собой поднос. На нем полтора фунта сырой печени, плавающей в собственном соку. Цена в Крогере[19]: $3.22. Мясо сейчас такое дорогое, а последний кусок пропал зря. Она спустилась и обнаружила, что он кишит личинками и мухами. Как они попали в эту запечатанную комнату, и так быстро, она не понимает. Даже щель у основания двери, ведущей на кухню, была заделана.
Девушка стоит у решетки клетки. Она высокая, с кожей цвета какао. Ее волосы аккуратны, коротки и темны. Словно на голове шапочка для купания. Подойдя ближе, Эм видит, что губы Эллен потрескались и местами выглядят воспаленными. Но она не плачет и не умоляет. Она не сделала ни того, ни другого. По крайней мере, пока.
Эм берет с подноса тарелку с печенью и ставит ее на бетонный пол. Для этого она опускается на одно колено, а не наклоняется. У нее серьезный радикулит, но она может это пережить. А вот когда он вопит, когда каждый шаг приносит мучения... это уже другое дело. Она берет метлу и подталкивает тарелку к клетке. Красная жидкость плещется. И, как и раньше, Эллен Краслоу блокирует проход боковой стороной стопы.
— Я же говорила вам, я веганка. Вы меня не слышите.
Эм испытывает желание ткнуть ее древком метлы, но подавляет его. Не только потому, что девушка может за него ухватиться. Она не должна проявлять эмоций. Как и Кастро и Дресслер, это животное в клетке. Домашний скот. Тыкать в скотину — это ребячество. Злиться на нее — тоже детский поступок. Животное нужно дрессировать.
Эллен отказалась и
