объединения, чтобы выполнить повышенные планы. В городе и его окрестностях развертывались большие стройки, и каждая требовала массу бревен и пиломатериалов… Раздумывая, Грачев принял обычную для себя позу: сидеть прямо, голову над столом не склонять. Сухонький, головастый, нос — картошкой, он вздохнул и нахмурился, у рта залегли глубокие складки. Наградила природа Грачева такой мимикой: сердится, а как будто сдерживается от смеха. Но глянешь со стороны повнимательнее — жаль становится этого человека, потому что в круглых, почти постоянно удивленных его глазах можно было заметить страдание.
Павел Павлович протянул темную жилистую руку к телефонному блоку, что стоял слева, пробежался костистыми пальцами по цветным клавишам, плечом прижал трубку к уху.
На таком же автоматическом коммутаторе Семена Семеновича Воробьихинского тотчас зажегся приятный зеленый глазок, и директор института потянулся к трубке своей пухлой с перстнями на пальцах рукой. Семен Семенович уже знал, что звонит ему не кто иной, как Грачев.
Потянулся, но не сразу взял трубку Семен Семенович. Пусть чуточку понервничает сосед, смежник по работе и постоянный критикан. Пораздражается от нетерпения — откровеннее и покладистее будет в разговоре.
Воробьихинский, представив себе нетерпение Грачева, с удовольствием улыбнулся. При этом распустились не только его толстые выпяченные губы, но и ноздри тяжелого пористого носа, а за ними — и складки тройного, просторного, как испанское жабо, подбородка. Воробьихинский сладко зажмурился, ощутив на своей старческой щеке тепло неяркого солнца, заглянувшего в широкое окно, наконец взял трубку и сказал густым голосом вполне дружелюбно:
— Рад приветствовать тебя, Пал Палыч. Тоже дома в выходной не сидится?
— У тебя как жизнь? — издали начал разговор Грачев.
— У меня, как в сказке. Чем дальше — тем страшнее.
— С чего это? Тебя бы на мое место — сразу бы на пенсию запросился.
— И отсюда прошусь. Завалили работой — ни вздохнуть ни охнуть. Сроки срываем. Телефон у меня и в субботу горячий. Заказчики на части рвут. И кто придумал для нашего города всякие стройки и перемены? Его бы на мое место — отказался бы он от своих дурацких идей. Мощности не увеличивают, а планы завышают. Чувствую, что и ты с каким-нибудь таким вопросиком.
— Отчего чувствуешь? Ты же нам все вовремя выдал. И даже одну неплановую работу…
— Все равно чувствую. Ты такой…
— Нюх у тебя, Семеныч! Даже по телефону…
— Я еще вчера знал, что не дашь ты мне покоя и в субботу. Во сне тебя видел. И утром сердце кололо.
— Мастер ты на байки.
— И ты. Рассказывали мне, как ты бреешься: без мыла, без зеркала, а получается чисто.
— Я по делу звоню.
— Звони в понедельник. Мы тебе сегодня ничего не должны. Это ты нам должен.
— Мои лесозаготовители и в субботу работают. И строители. И ты на службе. Значит, звонить можно. А свой должок тебе я, пожалуй, попридержу.
— Как так? Я уж и премии за сверхплановую работу выдал людям.
— И себя не обошел… А проектик-то ваш пахнет липой. И густо.
— Кончай шутить, Палыч. У меня есть и другие сверхплановые дела, вот и субботничаю.
— Мне не до шуток. Не можем мы работать по такому проекту.
— Имей совесть, Грачев! Думай, что говоришь.
— Думаю. Трасса у вас разработана на глазок. На бумаге одно, а на земле другое. Как мне строить дорогу и отчитываться?
— Ну, это не моя печаль. Отчитываться ты умеешь. А я за топографа работать не буду. Исходные у вас же взяты.
— И у нас, и у вас. Это вспомни.
— Меня так информировали. Я своим людям должен верить.
— А я свои́м верю. Им строить, а не пунктиры на бумаге чертить.
— Да в чем дело-то? Введи в курс…
— А в том, что по вашим же проектам, только из другого отдела вышедшим, наши рабочие поселок для себя построили как раз на тех отметках, где должна проходить новая трасса, у вас же спроектированная. В старые карты глядели ваши проектировщики. Что теперь, рушить поселок-то? Если рушить, так надо бы и в проекте предусмотреть. Это первое. И второе, торф на линии трассы местами залегает на шесть метров, а не на два с половиной, как вы насчитали. А возле сопок есть слои еще толще. Тут-то как быть? Вот такие преподнесли вы нам подарочки, не считая мелочей. Дорога мне обойдется процентов на тридцать дороже, чем вы планируете. В верхах ни тебя ни меня с этими вопросами не поймут, дополнительных денег не выделят. И ты хуже моего перед начальством будешь выглядеть. Доходит?
— Нет, ты сначала спроси со своих изыскателей. Они наврали, вы поверили, а я виноват? Так не пойдет. Мы не девочки.
— Ну, верно. У нас лежали материалы старых изысканий. Мы их и подняли. Но чьи подписи-то под ними? Губина вашего первая подпись и еще нескольких его товарищей. Они лет шесть тому назад там по линии нашего объединения практиковались. Они и проект сделали. Неужели вашим работникам уж ни в чем нельзя верить? Но им, молодяжкам торопливым, еще можно скидку сделать. Понадеялись на свою цифирь, не в курсе перемен были, а вот ты-то, всезнающий, как ты-то мог все это без проверки, не глядя подмахнуть? С тебя ведь спросят!
— Ага. С больной головы на здоровую. Ловок ты, да тоже от промашек не застрахован. Во-первых, тебе же навстречу пошли, выручили, помогли открыть финансирование, а ты вместо благодарности с первых дней сутягу разводишь. Во-вторых, у меня есть заведующий отделом в ранге зама по дорожным делам. Ты его знаешь. С ним и толкуй.
— Товарищ Воробьихинский! Ты премию получил и лапки умыл? На других все сваливаешь. Ты с перевыполнением плана и с денежками, а нам за твою халтуру отдуваться? Так не пойдет.
— Вот и отдувайся, товарищ Грачев. Сам напортачил. Я за тебя работать не буду, дорогой. Да и страшного тут ничего нет. В свое время я такие вопросики, как орехи,
