Надя доверчиво приблизила к нему лицо. Часто мигая и жмурясь, стараясь не прикоснуться пальцами к ее лицу, он долго и неумело поправлял ее волосы и платок. А Надю разбирал смех, неистовое веселье. Смешно, легко, радостно было ей с этим неловким, но таким добрым и честным Букваревым.
Он понял это. И как-то само собой получилось, что он тут же поцеловал ее в лоб. Надя слегка вздрогнула, покраснела, и Букварев почувствовал, как напряглась она вся. Он поцеловал ее в щеку, легонько, робко, едва прикасаясь. И Надя не оттолкнула его, не отошла.
— Ты, как мой папа, — неожиданно проговорила она с теплой улыбкой. — Тебе сколько лет?
— Двадцать восемь, — тотчас ответил Букварев, почему-то убавив два года. — А тебе?
— Скоро девятнадцать. А моему папе сорок два. Ты — как папа.
Букварев обеими руками прижал ее к себе крепко и начал целовать в губы, долго не отпуская…
Начисто забыв о грибах, они бегали по склону увала, и более привычный к здешним местам Букварев легко догонял Надю, хватал ее в охапку и целовал, целовал… Сердце у него ухало, тяжело билось в груди.
Он не хотел ее упускать, он уже не мог владеть собой, и чуть было не предложил ей нечто мелкое и пошлое, что предлагают в подобных случаях. Но все же сдержался, видя, как Надя вырывается из его рук с каким-то мученическим выражением на лице. Он опустил руки и сказал тихо и твердо:
— Я люблю тебя.
И он в душе был рад, что сказал именно это, а не то мелкое и пошлое, что ему пришло в голову прежде, когда он утратил самообладание.
Он чуточку обдумал эти слова и решил, что все равно, он любит эту девчонку больше всего на свете, и в ней его спасение. Только с ней, с этими огромными, сияющими изумрудом глазами, он сможет выйти из жизненного тупика, снова обретет уверенность в себе и радость.
— Да, — повторил он. — Я люблю тебя. Потрогай, как у меня бьется сердце. Оно готово разорваться…
Он тут же подумал, что фраза о «готовом разорваться сердце» банальна, и он зря сказал так. Однако Надя молча и очень серьезно приложила руку к его груди и ответила:
— Пусть оно не разрывается, а живет и бережет меня…
— Ау-у! — раздался поблизости противный голос Арки.
Надя тотчас расслабленно шагнула мимо Букварева. Тихая и грустная стояла она на поляне, заново глухо повязывая платок.
Букварев отозвался на крик и скоро услышал хохоток и голос Губина, хохоток вполне удовлетворенного собой и прогулкой человека.
ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ — ДОБЛЕСТЬ КАВАЛЕРА
Легко горел и постреливал угольками новый костер. Арка организовывала обед. Аппетит у всех оказался превосходным. Допивали вино, закусывали, торопливо обменивались впечатлениями. И лишь про грибы никто не сказал ни слова, будто не за ними и приехали.
С припасами было покончено в пятнадцать минут, газеты и бумажные кульки сожжены на костре. Все четверо блаженствовали. Растомленная Арка сыто жмурилась, совсем по-бабьи приговаривая: «Ой, как здесь хорошо! Вот молодцы, что поехали. А то сидели бы дома…» — И норовила припасть своим плечом к сидящему рядом Губину. Но кавалер ее, хоть и продолжал молоть веселую чепуху, пристально поглядывал на Надю, ей адресовал свои плосковатые остроты.
Надя, казалось, устала и после обеда разомлела. Щеки ее налились густым румянцем, глаз почти не было видно через опущенную сетку ресниц, голова склонялась набок, полуоткрылся рот. Но и такая она была для Букварева самой красивой и дорогой на свете.
— Девчата! Я начинаю разочаровываться в вас! — недовольно и в то же время с подчеркнутой игривостью заявил Губин. — Вы же выспались сегодня, а дремлете… Кавалеры не на это надеялись, когда слали вам свои приглашения. Сами понимаете. Сделайте же что-нибудь такое…
— А я вот, представьте себе, не разочаровался, а влюбился! — громко и радостно объявил Букварев, открыто глядя в лица Губина и Арки.
— Так и должно быть, старик! — подхватил Губин, уверенный в том, что и Букварев начал нести чепуху для поддержания общего настроения. Арка на все это ответила глубоким вздохом.
Букварев догадался, что его понимают пошло и оскорбительно. Ему надо было как-то доказать им, что он искренен. Он обхватил обеими руками дремлющую Надю за талию, приподнял ее и посадил к себе на колени. Лицо его выражало ликование. Сейчас он считал, что только так и должен поступить истинный влюбленный. Нельзя же было допустить, чтобы его любимая клевала носом на какой-то неудобной колючей кочке!
Надя с легким раздражением тотчас же стала отбиваться и вырвалась из его рук, отошла в сторону, поглядела оттуда на всех без улыбки.
— Отдохни по-настоящему, Надя! — предложил Губин, видимо еще не расставшийся со своей мечтой, и галантно постелил к ее ногам свой плащ. — Твой увалень об этом никогда бы не догадался, — вслух осудил Губин друга. Букварев почесал в затылке.
Наде отчего-то стало смешно. Дурачась, она по-актерски упала на шелковую подкладку плаща и затихла. Но пока Губин размышлял над тем, как бы совсем развеселить ее и подсесть к ней основательно, Букварев сделал короткий бросок и растянулся рядом с Надей.
— Ловко! Устроились на моем плаще! — непритворно удивился Губин, пораженный непривычной расторопностью друга. — Сегодня ты даешь!..
— Влюбленные глупеют, но и смелеют. Они должны защищать и оберегать своих подруг! — победно парировал Букварев. — А ты учись и завидуй. Кусай локти!
Губин покачал головой и призадумался.
Надя свернулась калачиком и, смежив глаза, застыла с той же легкой улыбкой, с какой только что слушала забавную от непонимания друг друга пикировку друзей-кавалеров. Она бы, может быть, и погромче посмеялась, но отдохнуть после беготни по лесу было приятно. Во всяком случае так оценивал ее состояние Букварев. И еще он самонадеянно думал, что она рада быть опять рядом с ним, и блаженно улыбался.
Но уязвленный Губин
