А в целом, вертолет подравняли, подлатали, подкрасили, и «подарок» получился. Ну, а все остальное мелочи:
— затрачено 7976 человеко–часов рабочего времени участников операции (не считая их растраченных нервов, испуга бабки и сплетен жителей);
— на две недели задержан монтаж многоэтажного жилого дома в Подбелейном микрорайоне, пока не отремонтировали трейлеры для перевозки блоков;
— на 7 часов были остановлены все виды перевозок по железной дороге;
— вдребезги разбита главная автомобильная новая дорога совхоза «Красное зерно»;
— почти на двое суток были лишены электроэнергии, радио— и телефонной связи жители поселка совхоза и на шесть часов жители Подбелейного микрорайона.
Сегодня грозная боевая машина инициативными энтузиастами превращена в туалет на общественных началах со смешанным пользованием как «М», так и «Ж», в том числе и ветеранами, которые неофициально обозвали его «Голубая Мечта». Да и правильно, какой еще город в России и даже во всем СНГ, кроме, конечно, Зеленодара, не мечтал бы иметь такой огромный туалет с одновременной посадкой как минимум на 300 очков.
Кстати, настоящего общественного туалета в Подбелейном микрорайоне до сих пор ни одного нет. Но зато «украшение» есть!
Хлеб и зрелище
«Мир никогда не удавалось ни исправить, ни устрашить наказанием».
(К. Маркс).
Первого секретаря Зеленодарского горкома КПСС товарища Дмитрия Сергеевича Волконогова его подчиненные (а в подчинении у него, кроме, конечно, крайкома КПСС, был, сами понимаете, весь город) никогда не видели не только смеющимся, но даже и улыбающимся. В кругу своей семьи он, может быть, когда и улыбался или в другой, более интимной, обстановке он, очень может быть, даже и хохотал. Но на работе Дмитрий Сергеевич был всегда очень серьезным, с постоянно озабоченным и неудовлетворенным выражением лица.
Утром, 31 декабря, в субботу, в последний день уходящего 19… года Дмитрий Сергеевич проснулся уже расстроенным и злым, вспомнив вчерашнее, затянувшееся до глубокой ночи, заседание бюро крайкома, на котором первый секретарь товарищ Видунов при всем составе бюро выразил ему крайнее неудовольствие из‑за плохой работы по предпраздничной санитарной очистке Зеленодара и неудовлетворительной организации предновогодней городской ярмарки. К тому же разбудил Волоконогова ранний телефонный звонок.
Дмитрий Сергеевич поднял трубку и недовольным, хриплым спросонья голосом спросил:
— Слушаю! Это кто?
— Это я вас слушаю, товарищ Волоконогов! А говорит Видунов! Вы что, уже меня не узнаете? Это что же в вашем городе творится? Только вчера вас слушали на бюро крайкома! А сегодня с утра в хлебный магазин, что возле моего дома, хлеб не привезли! И вы спокойно спите? И это перед самым праздником? Это как же понимать? Это что, специально именно в этот магазин хлеб не завезли? Вы что, решили надо мной поиздеваться на праздник? Не советую! И запомните, если до сих пор не поняли, что хлеб — это в первую очередь не еда, хлеб — это в первую очередь политика! И вы что, решили мне политику диктовать возле моего дома под праздник? Все! Я больше ничего говорить вам не буду! Счастливого Нового года!
Вконец взвинченный и распсихованный, Дмитрий Сергеевич, со злостью давя на диск телефонного аппарата, тут же набрал номер дежурного горкома:
— Немедленно! По тревоге! Созвать! Чрезвычайное! Внеочередное! Заседание! Бюро! Горкома! Поднять, повторяю, немедленно, всех зампредов горисполкома и начальников служб и управлений! Живыми или мертвыми, повторяю, живыми или мертвыми, доставить на бюро начальника объединения хлебозаводов Сидорчука! Директора хлебного магазина возле дома товарища Видунова! Начальника автобазы, которая перевозит хлеб! Под личную ответственность!
Наскоро побрившись и умывшись, даже не позавтракав, Дмитрий Сергеевич вызвал из горкомовского гаража одну из двух своих круглосуточно дежуривших служебных «Волг» и помчался в горком.
Зайдя в кабинет, Дмитрий Сергеевич нажал кнопку звонка дежурного:
— Собрали?
— Еще не все, Дмитрий Сергеевич!
— Сколько можно ждать? Немедленно! Нашли виновных по хлебу?
— Нашли, скоро будут!
— Чтобы через полчаса все были!
Ровно через полчаса Дмитрий Сергеевич через отдельную дверь вошел в зал заседаний бюро горкома.
Зал заседаний Зеленодарского бюро горкома, впрочем, как и все помещения подобного назначения в наших райкомах, горкомах, обкомах, интерьером больше всего походил на зал заседания суда.
Одну сторону зала занимал огромный, сделанный по спецзаказу буквой «П» стол, вокруг которого заседали члены бюро (члены суда) во главе с первым секретарем горкома (главным судьей) по центру. С левой стороны к этому столу примыкал маленький столик (без стула) — для докладчика (прокурора) и для отвечающих «приглашенных». На противоположной стороне зала, через небольшое пространство напротив главного стола, было расставлено впритык друг к другу несколько рядов стульев для «приглашенных» (но не для публики, в отличие от суда никакой публики на заседании бюро не допускалось).
Также, в отличие от суда, скамьи для подсудимых в зале официально вроде как бы не было. Но так как все «приглашенные» были одновременно и потенциальными подсудимыми (на бюро «приглашались» только для наказания; чтобы кого‑либо «пригласили» для поощрения или вынесения хотя бы простой благодарности — такого никогда не бывало), то все стулья для «приглашенных» можно с уверенностью, считать одной большой скамьей для подсудимых. Не было стола и скамьи для адвокатов. На заседаниях бюро защитников не полагалось. Здесь каждый «приглашенный» защищается сам, как может. Правда, среди членов бюро (членов суда) иногда и может оказаться потенциальный защитник (одноклассник, товарищ и даже друг «приглашенного»), но только потенциальный, так как он все равно никого защищать не рискнет. Хотя бюро (простите, суд) орган вроде как бы и коллегиальный, но попробуйте в те времена возразить, даже в малом, что‑нибудь первому секретарю! Да потому он и первый секретарь, что знает абсолютно все, умнее абсолютно всех, всегда абсолютно прав и только его решения абсолютно верные (кроме, конечно, начальства выше его по партийному рангу). Так что ни у кого других мнений и решений быть не должно, да и не может.
Поэтому, повторяю, «приглашенные» на бюро должны защищаться только сами. Причем, в отличие опять‑таки от судебной практики, следствие здесь до суда (простите, до бюро) не ведется, никаких улик или вещественных доказательств не предъявляется. Все, о чем доложит докладчик (прокурор), — все принимается за истину. Докладчик, как правило, работник горкома, всегда прав. И, чтобы как‑то спастись, здесь один–единственный способ защиты: Боже упаси кому‑либо перечить! «Приглашенный» должен только повторять: «Да, я идиот! Да, я дурак! Да, я виноват! Да, я недопонял и недоучел! Больше не буду! Вину осознал! Буду стараться! Не буду допускать!»
В этом случае есть малюсенькая вероятность, что могут наказать по минимуму (о полном помиловании можно не мечтать — раз «пригласили» на бюро, значит наказание неизбежно). Но уж если очень неймется и хочется посопротивляться — то, как крайняя мера, можно скрутить в кармане фигу (если «приглашенный» воспитанный) или (если плохо воспитанный) мысленно говорить: «А пошли вы все на…!» и при этом (опять же только мысленно) показывать членам бюро, в том числе, естественно, и первому секретарю, согнутую под прямым углом в локте руку. Но не более. Все другие методы защиты здесь не годятся. Если «приглашенный» будет вдруг предъявлять какие‑либо оправдательные документы или алиби, то он только вызовет глухое раздражение и озлобление у «высокого суда» (он, видите ли, еще и брыкается!) и еще более усугубит свое положение — тут уж наверняка исключат из партии, а значит, и снимут с должности. Здесь просто выговором, даже с занесением в учетную карточку, не отделаться!
В довершение описания интерьера зала заседания бюро горкома следует сказать, что на одной стене зала, по центру, над головой главного судьи (простите, первого секретаря) висел под цвет стены барельеф нашего Вождя, что, надо понимать, символизировало, что бюро (простите, суд) стоит на страже «интересов Родины». На противоположной же стене, под которой сидели «приглашенные», никаких барельефов или портретов не висело. Как знак судьбы или дамоклов меч, висели только часы, а «приглашенные» располагались лицом к бюро, и это, надо подразумевать, означало, что они все были потенциальными нарушителями «интересов Родины». Исходя из этого опять же одна сторона (под барельефом) просто обязана быть всегда правой, другая (под часами) — всегда виноватой.
В заключение остается добавить, что в зале было два входа. Через один (под барельефом) заходили члены бюро (простите, суда). Через другой вход (сбоку) — «приглашенные» (обвиняемые). В целом зал заседаний бюро горкома по интерьеру (повторяю, только по интерьеру) мало чем отличался от зала заседания нашего «народного» суда. Правда, при одном существенном различии — наши «народные» суды, как правило, размещались в старых, приспособленных завалюхах с обветшалой мебелью и одним входом.
