У Соколовского зарябило в глазах от городских сплетен и сенсаций, уголовных происшествий. Газеты писали буквально обо всем, кроме главного: как и чем живут обыкновенные люди — крестьяне, рабочие, ремесленники, что их волнует, о чем думают. Кривое газетное зеркало не отражало подлинной жизни. Дорого бы он дал, чтобы своими глазами взглянуть на Кишинев, подышать воздухом родных мест. Увы, это было невозможно, по крайней мере в настоящее время, и Соколовский снова принялся листать газеты, пока не наткнулся в одном из номеров «Бессарабского слова» на заметку, набранную крупным шрифтом. «По сведениям генеральной сигуранцы, украинский Совнарком издаст в ближайшие дни декрет о запрещении проживания в пятидесятиверстной полосе от берега Днестра подданных молдавской национальности». В другом номере, вышедшем позже, эта тема получила дальнейшее развитие: «Советская пресса утверждает, что Румыния, Польша и Япония готовятся к концентрическому нападению на Советский Союз и поэтому необходимо принять меры. Вместо молдаван посылаются из центра проверенные коммунисты, к которым советское правительство питает безграничное доверие. ГПУ рекомендовало другой, менее дорогостоящий способ избавиться от ненадежных, вечно будирующих молдаван, но в Москве нашли, что ликвидация их по рецепту ГПУ вызовет слишком много протестов за границей. Исходя из этого сообщают, что решено перебросить всех молдаван в сибирскую тайгу, откуда меньше доходит вестей за границу, и упразднить самую Молдавскую республику. Постановление об уничтожении Молдавской республики принято вследствие крушения политических планов, ради которых она была создана и, наконец, по причине постоянных восстаний румынского населения, которые в этом году достигли кульминационного пункта в массовом исходе в Румынию.
Мертворожденная республика просуществовала восемь лет и приказала долго жить. Вместо цитадели коммунизма, которая должна служить примером и поощрением для Бессарабии, Молдавская республика стала юдолью плача и страданий. Молдаване толпами бросились убегать из большевистского рая, и вдогонку им посылали пули советские пограничники и агенты ГПУ. Теперь у них отнимают последний луч надежды — возможность бежать в Бессарабию».
В подтверждение этого сообщения газета перепечатала телеграмму из парижской «Матэн»: «Из села Ташлык (Советская Молдавия) в Бухарест через Лондон нам сообщают, что жители этого села в провинции Днестра восстали против советских агентов, которые хотели овладеть церковью. Большевики открыли огонь по толпе, убив 50 человек. Подобные инциденты происходили и в других населенных пунктах области. По всей Молдавской республике население вооружилось. Части Красной Армии, расположенные в Тирасполе, посланные на усмирение, перешли на сторону восставших…»
«Так вот на какое переселение народов намекал Бентони. Дело принимает серьезный оборот. Далеко замахнулись бояре».
«Панихида по жертвам на Днестре. В воскресенье в кафедральном соборе совершена панихида по павшим на Днестре от большевицких пуль молдаван, бежавших из советского рая в Бессарабию. Собор был переполнен. Митрополит Гурий произнес глубоко прочувствованную речь на тему о зверствах, учиненных советскими пограничниками. После митрополита произнесли прекрасные речи профессор Булат, профессор Бога и другие». — «Так… подключили и церковь. Гурий такого случая не упустит».
Соколовский сложил просмотренные газеты в папку и вышел, чтобы через несколько минут оказаться в другом кабинете, просто, даже по-спартански обставленном, но гораздо просторнее. Широкий в плечах мужчина в военной гимнастерке с орденом Красного Знамени на груди и тремя ромбами в петлицах оторвал при его появлении взгляд от бумаг. Короткие седые волосы странным образом удачно сочетались с молодым энергичным лицом, придавая ему обаяние и значительность. За эту раннюю седину, «заработанную» на царской каторге, его уважительно называли Стариком. В его взгляде Соколовский прочитал нетерпение, что за всегда сдержанным Стариком наблюдалось редко.
— Чувствую, есть новости, Анатолий Сергеевич?
— Да, наконец-то, — Соколовский раскрыл папку с газетами. Долгожданные… если можно так сказать.
— Вот именно, — Старик чуть улыбнулся. — Так о чем пишет пресса?
— Много чего… И раньше нас не забывали, а теперь, похоже, антисоветская тема становится ведущей.
— Этого следовало ожидать. Продолжайте, я вас слушаю.
Соколовский передал Старику несколько газет со своими пометками.
— Вот, товарищ комкор.
Старик быстро и внимательно прочитал репортаж Бенони и другие материалы о «Днестровской трагедии».
— Так, так, понятно. А эта фотография откуда? — Он ткнул пальцем в фото. — Погранохрана нам доложила, что убитые остались на нашей стороне. Как румыны могли их сфотографировать? И, самое главное, экспертиза показала: пули выпущены из пистолета системы браунинг, а это оружие на вооружении погранвойск не состоит.
— Да сами же сигурантщики и прикончили, товарищ комкор, а потом выдали за невинные жертвы чекистов. Ну, а фото, это же раз плюнуть. Переодел солдата в тулуп, скомандовал — ложись, и снимай. Или дал безработному бедолаге двадцать лей, так он не то что на лед ляжет, а и в воду полезет. Топорная работа.
— Это еще надо доказывать, товарищ Соколовский, — жестко произнес Старик. — Мне уже звонили из правительства. Там весьма обеспокоены днестровскими событиями.
Он вышел из-за стола, подошел к стоящему в углу сейфу, достал из кармана гимнастерки ключ. Толстая тяжелая дверца медленно, нехотя отворилась. Он вернулся с серой папкой. Полистав ее, нашел листок бумаги, положил его перед собой.
— Да, похоже, что информация Ионела подтверждается, и мы имеем дело с тщательно продуманной и спланированной провокацией. За это говорит многое. На той стороне беженцев явно ждали. Эти прожектора, ракеты. И не только ждали, но и подталкивали. Будем говорить прямо: проморгали мы.
— Информация Ионела была весьма скудная, товарищ комкор. Примет агентов он не сообщил, их «крышу» тоже. Где искать этого Марчела и других? Ни одного ориентира. Я так думаю, у них на нашей стороне были родственники, не иначе. Вот если бы…
— Если бы знал, где упадешь, то заранее мягкое подстелил, есть такая русская поговорка. Впрочем, у нас, у латышей, тоже. Ионел сделал, что мог, а мы прохлопали.
— Вы говорите о пограничниках? — уточнил Соколовский.
— Я говорю не только о пограничниках, — его черные, резко контрастирующие с седыми волосами брови нахмурились. — Судя по всему, местные власти там, на Днестре, допустили левацкие перегибы в коллективизации. Процентомания, будь она неладна. Давай, давай! Сигуранца все рассчитала. Однако главное еще впереди. Волна антисоветизма будет нарастать, поскольку попытка Румынии использовать переговоры в Риге для признания захвата Бессарабии провалилась. Об этом, кстати, совершенно четко пишет «Бессарабское слово». — Старик взял номер газеты и прочитал еще раз, уже вслух, отчеркнутую Соколовским передовую статью. — «Вопрос о Бессарабии, как сообщают, вовсе не будет обсуждаться при переговорах о заключении пакта о ненападении. Большевики его совершенно отрицают и остаются при своей точке зрения, и в этом вопросе Румыния не полу чает удовлетворения. Сам же пакт о ненападении — сейчас это совершенно ясно вытекает из международного положения — необходим Советам. Большевистская игра в этом вопросе совершенно ясна Большевикам необходима уверенность в спокойствии на своих западных границах, чтобы иметь возможность действовать на Дальнем Востоке. Большевики знают, что культурные европейские нации привыкли уважать свои обязательства. Для них же подпись под гарантийным договором ничего не значит». — Вот вы только послушайте, что пишется дальше. — «Они всегда и с легкостью нарушают всякое обещание, оправдываясь интересами пролетариата и мировой революции. Поэтому пакт с Советами можно считать односторонним. Он свяжет Румынию и оставит полную свободу действий Советам».
Старик отложил в сторону газету и произнес:
— Теперь, когда Литвинов в Женеве выдвинул предложение о проведении плебисцита в Бессарабии, они пойдут на все, чтобы доказать: бессарабцы только и мечтают жить под отеческим крылом великой Румынии. И дело тут не только в Румынии. Давайте поразмыслим как политики, Анатолий Сергеевич, ведь мы, кроме всего прочего, и политики, не так ли? — Не дожидаясь ответа, Старик продолжил свои рассуждения вслух. — Бриан еще в конце 1931 года, обеспокоенный усилением реваншизма в Германии и возможным приходом Гитлера к власти, предложил СССР заключить пакт о ненападении. Наше правительство приветствовало этот шаг. Начались переговоры, которые вызвали большую нервозность в Румынии. Здесь их расценили как отказ Франции от гарантий нынешних границ Румынии, стало быть, и ее притязаний на Бессарабию.
