Редактор спрятал письмо в ящик письменного стола и задумался. Сообщение Новосельцева не явилось для него неожиданным. Он и сам не хуже, а даже лучше, чем в Бухаресте, понимал, что реакция совсем не та, на которую рассчитывали.
Материалы о днестровских событиях в его газете практически остались незамеченными: французы ее вообще не читали и даже не знали о ее существовании; среди русской же эмиграции она не пользовалась популярностью, о чем красноречиво свидетельствовал мизерный тираж, который не подняла даже «исповедь бывшего чекистского генерала Агабекова». Правда, тут не обошлось без «помощи» этого старого солдафона генерала Миллера, сменившего Кутепова на посту председателя РОВС.
«Кто его за язык тянул, — с раздражением подумал Федоровский, заявить в эмигрантской прессе, что дело Агабекова не имеет ничего общего с делом Кутепова?»
Кроме всего прочего для многих французов Бессарабия была терра инкогнита, и события, происходящие в этой далекой и неведомой стране, мало их волновали. Да и кого, собственно, посылать туда? Не было у него в штате опытного газетчика, не этого же бездельника Жоржа, который и двух слов связать не может. Самому ехать нельзя — не на кого оставить редакцию. И еще Федоровский понимал, что в Париже он может принести больше пользы «фирме». Кроме всего поездка требовала расходов, и немалых; как раз об этой немаловажной стороне дела его бухарестские друзья хранили молчание. Новосельцев в своем письме ничего о деньгах не упоминал. Скупятся, как всегда. Он мысленно ругнулся. Однако надо что-то делать, иначе он рискует остаться вовсе без небольшой, но постоянной финансовой поддержки из Бухареста, а это значит… Он живо представил, что станет с ним тогда, и торопливо потянулся к телефонной трубке.
Встреча с Патриком Клюзо была назначена, как всегда, в ресторане «Медведь». Клюзо, верный себе, долго и придирчиво выбирал блюда, дотошно расспрашивал официанта. Весь обед Клюзо пребывал в хорошем настроении, шутил, что-то говорил о женщинах. Федоровский смеялся и отвечал невпопад, с нетерпением дожидаясь конца затянувшегося, как ему казалось, обеда, чтобы перейти к делу. Это не укрылось от наблюдательного француза, и он с любезной улыбкой осведомился о причинах минорного настроения его русского друга. Федоровский отделался общей, ничего не значащей фразой. Едва они покончили с кофе и закурили. Федоровский начал разговор о днестровских событиях, но Клюзо его перебил:
— Не будем терять время, господин Федоровский. Я в курсе дела, читаю газеты. Задумано неплохо… Румыны решили дать урок нашим либералам. Будем надеяться, что он пойдет впрок. Так, кажется, у вас говорят.
— Совершенно верно, господин Клюзо, и чтобы этот урок, как вы очень верно выразились, пошел действительно впрок, нужно ваше содействие. Помнится, на нашей предыдущей встрече вы обещали…
— О каком содействии вы говорите, господин Федоровский? Француз казался искренне изумленным. — Когда ваши там, в Бухаресте, замышляли эту операцию «Днестр», они с нами не советовались, и теперь вдруг содействие? О чем, собственно, речь?
«Набивает себе цену», — решил Федоровский и вкрадчиво продолжал:
— Вы говорите, господин Клюзо, что узнали о днестровских событиях из газет, однако, полагаю, у вас есть и другие, более надежные источники информации.
— Возможно, — небрежно сказал его собеседник и внимательно взглянул на Федоровского.
— Разрешите узнать, господин Клюзо, в каких именно газетах вы прочитали об этих событиях?
— А почему вас это интересует, господин Федоровский? — вопросом на вопрос ответил Клюзо. — И какое это имеет значение?
— Потому, господин Клюзо, что от вашего ответа зависит наш дальнейший разговор.
Француз на секунду задумался.
— Допустим, в вашей уважаемой газете, господин Федоровский, — он любезно улыбнулся. — В «Ами де пепль», которую издает, как вам известно, наш парфюмерный король Коти, в «Матэн», «Либертэ», «Пти паризьен», наконец. А зачем вам это?
— А затем, что все эти газеты стоят на крайне правых позициях. Больше того, скажу вам откровенно, большевики называют их желтой прессой.
— И ваша уважаемая газета — тоже желтая? — Клюзо с иронической улыбкой взглянул на Федоровского. Тот смешался от неожиданности.
— Ну не красная же, — неудачно отшутился Федоровский. — Но дело не в моей скромной газете, господин Клюзо, а в том, что солидные органы прессы, например «Фигаро», «Тан» и другие, сдержанно комментируют эти события, и ни одна не послала в Бессарабию, где происходят такие события, своего корреспондента. Газеты ограничиваются простой перепечаткой материалов из бухарестских и кишиневских газет, а это, согласитесь, не укрепляет доверия читателей к этим публикациям.
— Однако вы, мой дорогой господин редактор, не очень высокого мнения о своих коллегах в Румынии. — Клюзо саркастически улыбнулся. — Впрочем, вам виднее.
— И потому, — пропустив эту реплику мимо ушей, продолжал Федоровский, — было бы хорошо для пользы дела, если бы одна из авторитетных французских газет послала в Бессарабию своего корреспондента. Ему будет оказан надлежащий прием и созданы все условия для плодотворной работы.
— В этом я не сомневаюсь, господин Федоровский. — Клюзо о чем-то размышлял. — К сожалению, не все здесь, в Париже, понимают, что днестровские события затрагивают интересы не только Румынии, но и Франции. Наш долг — открыть глаза всем честно заблуждающимся французам, которые поддались большевистской пропаганде, помочь им узнать правду о бессарабском вопросе. Мы должны также вывести на чистую воду гнилых политиканов, тех, кто ищет сближения с Советами. Высшие интересы Франции и всего цивилизованного мира требуют разоблачения истинного лица бесчеловечного режима, навязанного большевиками многострадальному русскому народу, к которому французский народ всегда питал горячие чувства симпатии, — закончил он с пафосом.
— Совершенно с вами согласен, господин Клюзо, однако мы несколько отклонились от существа дела, — нетерпеливо произнес Федоровский, которому порядком надоели разглагольствования француза. — Итак, мы говорили о направлении в Бессарабию представителя солидной парижской газеты…
— Да, конечно, господин редактор. Я немного увлекся. Джео Лондон… Вам что-нибудь говорит это имя? Между прочим, все почему-то считают, что это его псевдоним, однако Лондон — его настоящая фамилия.
— Это тот самый, из «Ле журналь»? — уточнил на всякий случай Федоровский.
— Он самый. Король репортеров, охотник за сенсациями. Вы должны помнить его сенсационное интервью с Леоном Додэ.
— Конечно, господин Клюзо, отлично помню. Высший класс!
Федоровскому, как и многим другим, действительно запомнилось это наделавшее много шума скандальное интервью, которое Лондону удалось заполучить у бежавшего из парижской тюрьмы «Ситэ» печально знаменитого убийцы и гангстера Леона Додэ. Помнил он и другой сенсационный материал Лондона: интервью с знаменитым чикагским гангстером, имя которого по известным причинам названо не было. На подобных сенсациях и сделал себе имя пронырливый репортер.
— Я тоже журналист, господин Клюзо, — продолжал Федоровский, — и как журналист преклоняюсь перед мастерством и изобретательностью господина Лондона. Однако позволю себе высказать и некоторое сомнение. Лондон — не совсем подходящая кандидатура для столь важной миссии. Он не пользуется репутацией солидного журналиста. Хотелось бы…
— А вы что, хотите, чтобы мы Кассандру[23] туда отправили? Бесцеремонно перебил его француз. — Я не знаю — тот или не тот человек Лондон, но он — наш человек, и это главное. Да, и вот еще что, услуга за услугу, так у вас говорят?
Федоровскому не раз приходилось выполнять самые разнообразные «услуги», как деликатно называл свои задания майор «Сюртэ женераль», и он напряженно ожидал, чего именно потребует Клюзо сейчас.
— Господин Федоровский, если верить газетам, среди беженцев из Советской России есть и бывшие солдаты Красной Армии. Во всяком случае Бенони в своем душераздирающем репортаже, — Федоровскому показалось, что Клюзо усмехнулся, — приводит беседу с одним из военнослужащих. Скажите, ему можно верить?
— Кому именно? — не понял Федоровский.
— Естественно, Бенони, вы его должны знать, не так ли?
Федоровский действительно был знаком с ведущим журналистом «Бессарабского слова» Бенони не только по газетным публикациям; они встречались и беседовали во время наездов Федоровского в Кишинев.
— Видите ли, господин Клюзо, профессия журналиста весьма сложная. Иногда приходится во имя большой правды прибегать к гиперболизации отдельных фактов. Отсюда и пошло — вторая древнейшая профессия. Нет ничего нелепее этого сравнения, которое выдумали враги свободного слова. Те, кому правда глаза колет.
