Мужество и стойкость советских моряков разрушили планы гитлеровцев. Им казалось, что они все продумали и четко рассчитали. Но в математических расчетах врага отсутствовали неведомые ему поправки на героизм советских людей и на их сыновнюю любовь к матери-Родине.
Сколько уж залпов выпущено по «Туману», а он продолжает жить и сражаться. На его чудом уцелевшей мачте гордо развевается опаленное огнем, пробитое осколками горячего металла корабельное знамя. Даже сквозь дым пожара враг хорошо видит спокойно колышащееся по ветру белое с синей каймой полотнище, на котором ярко пламенеет красная звезда и серп с молотом.
Обозленный неудачами, противник усилил обстрел. Взметнулись над водой новые пенистые столбы. Вместе с брызгами на палубу сторожевика обрушился град осколков.
Крупные пробоины изрешетили борт «Тумана». Машинное отделение быстро заполнялось водой.
— Завести пластырь! — поступила команда с мостика.
Михаил Анисимов, Георгий Михеев, Иван Быльченко и Василий Ширяев быстро закрепили тали, начали заводить концы. Но в это время недалеко от борта разорвался новый снаряд. Тяжелая цепь рухнула в воду. Анисимов и Михеев бросились к пластырю. Он оказался пробитым в нескольких местах. Из трюма достали новый пластырь и тросы. Началась повторная заводка. И снова взрыв над палубой. Снаряд перебил тросы. Его осколками были ранены Михеев и Анисимов. Но моряки не отступились. Приказ должен быть выполнен.
Вскоре пластырь был заведен. Однако вода продолжала прибывать. В борту было слишком много пробоин.
Вахта в машинном отделении внимательно следила за работой механизмов, обеспечивая ход корабля. Машинисты выключили секцию пароперегревателя и перешли на насыщенный пар. Водоотливные помпы работали безостановочно, но вода продолжала заливать внутренние помещения корабля. Остановить ее не представлялось возможным. Она дошла уже до плит и паёлов.
Широкая водяная струя с шумом ворвалась в угольный бункер через сквозную пробоину в борту. Первым бросился к ней старшина Семен Годунов. Погрузившись по плечи в черную от угольной пыли воду, моряк спиной заслонил пробоину.
— Держись, товарищ старшина, я сейчас! — поспешил на помощь Годунову Лавренко.
Он подал старшине аварийный материал и сам прыгнул в воду. Вдвоем действовать было сподручнее. Взрыв снаряда, упавшего близ борта, разворотил пробоину еще больше. Подоспевшие машинисты Василий Ширяев и Иван Ломтев вытащили старшину и матроса из бункера. Семен Годунов был тяжело контужен. Василий Лавренко ранен в грудь.
Вызвали санитаров.
— Товарищ комиссар… — шептал, умирая, Лавренко. — Я хочу… Я все понял… Я…
Давление пара в котлах резко упало. Свет в электросети слабел, лампочки краснели все больше и больше. Люди работали по пояс, по плечи в воде. Две помпы не успевали откачивать ее.
Вода быстро подступала к топкам котлов, угрожая взрывом.
Инженер-механик «Тумана» воентехник 1 ранга Яков Михайлович Кошев приказал старшине Смирнову доложить обстановку командиру корабля.
Когда старшина поднялся на верхнюю палубу, он увидел страшную картину разрушения. Родной корабль был неузнаваем.
— Боцман, что с тобой? — бросился Смирнов к Саблину, сидевшему у разбитой лебедки. Лицо боцмана было обожжено, глаза плотно закрыты. Разорванная на груди тельняшка набухла кровью. Саблин молчал. Смирнов пощупал пульс. Рука боцмана уже начала холодеть.
В тот самый момент, когда Смирнов докладывал Рыбакову о положении в машинном отделении, на корабле погас свет. Динамо-машина остановилась.
— Держитесь, пока сможете! — выслушав старшину, приказал Рыбаков.
В машинном отделении непроницаемая темнота. Люди молчат. В этой жуткой тишине взрывы вражеских снарядов звучат особенно громко. Бурлят взрывающиеся через пробоины водяные струи, постепенно заливая машинное и котельное отделения.
Воентехник Кошев чиркает о коробок отсыревшими спичками, но ни одна из них не зажигается. Машинисты продолжают работать в темноте. Машина дает минимальное число оборотов, мотыли еле-еле вращаются. Механизмы все больше уходят в воду, заполняющую отсек.
— Сейчас остановятся, — тихо сказал Василий Ширяев.
— Все равно без приказа не уйдем! — послышался в темноте голос командира боевой части. — Будем нести вахту до конца.
Медленно тянулись минуты молчания. Тишина становилась невыносимой, страшной. Многопудовым грузом давила она на плечи моряков.
— Ну как, Иван, не греются подшипники? — пытался шутить Ширяев.
— А ты нырни пощупай, — не задумываясь, ответил Ломтев.
Разговор оборвался.
С трапа донесся звонкий перестук каблуков. Несмотря на темноту, кто-то спускался вниз быстро и уверенно. Видимо, ему был хорошо знаком этот путь.
— Есть тут кто живой?
По голосу все узнали старшину Александра Смирнова.
— Доложил? — спросил воентехник Кошев.
— Приказано держаться до последней возможности.
«Гордо реет на мачте флаг Отчизны родной»
— Семенов, немедленно уничтожьте секретные документы и карты! — приказал Рыбаков.
Рулевой побежал в штурманскую рубку. Раскрыв дверь, он перескочил через высокий комингс и тут же упал, запнувшись обо что-то мягкое.
Рубка была полна дыма. Семенов ногой распахнул дверь. Дым стал быстро редеть, и в полусвете рулевой узнал лейтенанта Льва Дмитриевича Бикарюкова, дублера штурмана. Офицер полулежал, склонившись над свертком карт. Семенов бережно поднял его, вынес на свежий воздух. И тут на ярком свету увидел, что лейтенант мертв. Крупный осколок снаряда, пробив иллюминатор, ударил ему прямо в грудь. Семенов расстегнул китель Бикарюкова, вынул из внутреннего кармана залитый кровью комсомольский билет.
— Сергей! — окликнул он пробегавшего мимо сигнальщика Жиленко. — Вызови санитаров, а билет передай секретарю Бессонову.
Семенов снова вернулся в рубку. Едкий дым упорно не рассеивался. Глазам было больно смотреть. Рулевой на ощупь открыл стол, вынул оттуда несколько секретных книг и свертки карт. Выйдя из каюты на мостик, он начал уничтожать документы, разрывая бумаги на мелкие кусочки. Сначала все шло хорошо, но потом раненая рука перестала повиноваться ему. Боль становилась невыносимой. Кровь сочилась из рукава форменки, окрашивая алыми пятнами белоснежные листы бумаги. Семенов попробовал сразу разрывать по нескольку страниц, но плотная бумага не поддавалась. Тогда он стал рвать листы зубами.
За несколько минут книги были порваны, и рулевой принялся за карты. Уничтожить их оказалось еще труднее: тут и зубы не помогали. Однако Семенов нашел выход. Он вставал на карту ногами и левой рукой рвал ее. Не очень быстро подвигалась работа, но все-таки двигалась.
— Давай я помогу тебе, Семенов, — подошел к рулевому лейтенант Букин.
— Ничего, я справлюсь.
— Давай, давай! — чуть отстранив Семенова, офицер схватил сразу несколько листов и быстро порвал их в мелкие клочья. — Вот как надо!
Вдвоем они быстро уничтожили все карты.
Лейтенант забежал в рубку. Внимательно осмотрев стол и полки, он убедился, что документы уничтожены полностью.
— Все, Семенов! — сказал Букин, выходя из рубки. — Иди доложи командиру! Он на корме.
Пробегая мимо разбитого снарядом мостика, рулевой невольно поднял глаза и замедлил шаги. Такова сила матросской привычки: мимо мостика проходить с каким-то особым чувством благоговения. Ведь там — командир, оттуда каждый член экипажа корабля поручает команды и приказания, туда он спешит доложить о их выполнении.
«Нет мостика, погиб командир!» — эта мысль болью отозвалась в сердце матроса.
Миновав мостик, Семенов припустился бегом на корму, где черным дымом продолжали тлеть разбитые шашки.
— Товарищ лейтенант, ваше приказание… — начал свой доклад Рыбакову Семенов и не закончил. Два снаряда с грохотом разорвались вблизи корабля: один над палубой, другой у борта. Корпус сторожевика вздрогнул, приподнялся и тяжело опустился вниз. На палубу обрушился поток воды. Семенов упал. Его подхватило рокочущей волной и потащило за борт.
— Держись! Держись, Семенов! — лейтенант метнулся к нему и схватил рулевого за рукав.
Волна схлынула. Оттащив Семенова подальше от борта, Рыбаков склонился над ним, приподнял голову. По меловому лицу рулевого пробежала судорога, он пошевелил раненой рукой и открыл глаза, недоуменно озираясь вокруг.
— Ранен? — спросил его лейтенант.
— Задело чуток осколком и ногу зашиб.
— Ничего, брат, до свадьбы заживет, — успокоил его Рыбаков и приказал:
— Сейчас же быстро на санпункт!
— Есть! — отчеканил матрос и, припадая на ушибленную ногу, заковылял к трапу, ведущему в кают-компанию.
Новый снарядный взрыв и визг разлетающихся осколков заставили Семенова стремительно броситься под прикрытие нависающего над палубой разбитого мостика. Через минуту, выглянув из своего убежища, он ахнул. На палубе, в нескольких шагах от него, лежал сбитый с мачты корабельный флаг. Рулевой подбежал к полотнищу и, схватив за обрывок фала, замахал им.
