Снова прилетели чайки. Они кружились в стороне, не решаясь приблизиться. Страшный вид изуродованного и обгорелого корабля отпугивал их. Крен угрожающе нарастал. Каждую минуту «Туман» мог перевернуться и увлечь за собой оставшихся в живых людей.
— Всем за борт!.. Быстро! — приказал командир.
Тумановцы бросились к шлюпкам. Одна шестерка была разбита — спускать ее на воду было бесполезно, вторая — изрешечена осколками снарядов. Стрелу лебедки снес начисто снаряд — и спускать шлюпку морякам пришлось вручную. Букин приказал Бессонову, Егунову, Хлюстову и Анисимову поднять шестерку на руках. Первая попытка ни к чему не привела. Шлюпку зажало лебедкой, отброшенной взрывной волной к борту. На помощь товарищам подбежали Быльченко, Блинов и Ширяев.
— Нажмем, братцы! А ну, еще! — командовал Букин, помогая матросам сдвинуть шестерку с места. Тяжелая шлюпка была поднята на руках и поставлена килем на планширь фальшборта, а затем по накренившемуся борту плавно спущена на воду.
По пеньковому тросу в шлюпку спустились Быльченко и Анисимов.
— Принимайте раненых, — приказал им Иван Петруша. — Только поосторожней, ребята… Поосторожней!
Через пробоины в шестерку поступала вода. Ее накапливалось все больше и больше. Быльченко и Анисимов сняли с себя фланелевки и тельняшки, чтобы законопатить отверстия в днище.
В шлюпку спустили на руках тяжело раненных Виктора Девочкина, Николая Кочевенко и Константина Семенова. Старшину рулевых Алексея Караваева не донесли до шлюпки: он умер на руках у Петруши.
— Отбили гадов? — спросил он у санинструктора, когда тот, как ребенка, нес его, прижимая к груди, по палубе. Последними словами старшины были:
— Покурить бы, братцы…
Петруша поднес к его губам зажженную папиросу. Караваев вдохнул в себя глоток табачного дыма, и папироса выпала из его сухих, запекшихся губ.
Михаил Алешин где-то разыскал спасательный круг и, надев его на тяжело раненного командира отделения сигнальщиков Ивана Бардана, помог тому спуститься за борт. Шлюпка в это время находилась в нескольких метрах от борта «Тумана». Алешин прыгнул в воду и, поддерживая старшину, вместе с ним добрался до шлюпки.
— Зачем?.. Не надо… — стонал раненый Бардан. Но Алешин не слушал его.
— Эх, Иван, забыл, что ли: моряки товарищей в беде не бросают!
«Туман» все больше погружался в воду. По палубе нельзя уже было ходить: так велик крен. Планширь правого борта скрылся под водой. Команда покинула корабль.
На борту оставался только лейтенант Рыбаков. Тяжело раненные моряки находились в шлюпке. Здоровые и легкораненые держались на воде. Они все дальше и дальше уплывали от гибнущего корабля, чтобы не попасть в воронку водоворота.
Рыбаков покинул корабль последним. Встав лицом к флагу, он приложил руку к фуражке и тихо сказал:
— Прощай, «Туман»… Прощай, родной…
Резко задрав нос, корабль медленно описывал полукруг. Моряки, находившиеся в шлюпке, и те, что плыли рядом с ней, видели свой родной «Туман» в последний раз. На корабельной скуле, поднявшейся высоко над водой, отчетливо белела цифра 12. Свежий ветер развевал флаг «Тумана».
И каждый про себя думал:
«Прощай, „Туман“! Прощайте командир, комиссар, боевые друзья!..»
Раненые Георгий Михеев и Яков Колывайко не успели далеко отплыть от борта. В последние минуты, когда корабль начал скрываться под водой, их закружило в водовороте и потянуло на дно. Лейтенант Рыбаков и Тимофей Мироненко поспешили на помощь товарищам. Подплыв вплотную, они помогли им продержаться на воде до подхода шлюпки.
Шестерка с тяжелоранеными медленно продвигалась к берегу. На веслах бессменно работали Быльченко и Анисимов. Вдвоем им было очень тяжело толкать вперед перегруженную шлюпку. А вода уже подходила под самые банки, ее не успевали вычерпывать касками.
Но особенно трудно было тем, кто находился в холодной воде. На Севере даже в самое жаркое лето поверхность моря не успевает нагреться, и вода здесь круглый год почти одинаково ледяная. Ноги и руки сводит судорога. Долго продержаться на плаву невозможно.
А берег не близко. В голубоватой утренней дымке он кажется очень далеким.
В небе послышался нарастающий гул низко летящих самолетов: это шли наши бомбардировщики. Они держали курс на вражеские корабли, черные, еле видимые силуэты которых маячили уже у самой кромки горизонта.
Вскоре к шлюпке подошли два «морских охотника». Они приняли тумановцев к себе на борт.
У входа в Кольский залив им встретился сторожевой корабль «Заря», входивший в тот же дивизион, что и «Туман».
— В дозор… Вместо нас, — сказал Рыбаков, и все находившиеся на верхней палубе «морского охотника» приветливо замахали руками и бескозырками, желая товарищам по службе счастливого плавания.
На смену погибшему заступал новый корабль-часовой.
Командование предоставило тумановцам отдых. Но разве могли они спокойно отдыхать в такие трудные для Родины дни. Им ли, познавшим суровую правду боя, видевшим, как умирают товарищи, лютой ненавистью ненавидевшим врага, сидеть сейчас сложа руки! Нет, тумановцы хотели другого. У них было одно желание — отомстить фашистам за погибших друзей, за родной корабль, за поруганную землю любимой Отчизны, за кровь и муки советских людей.
«Клянемся, пока есть у нас силы и течет в наших жилах кровь, бить ненавистного врага до полного его уничтожения…» — писали после боя оставшиеся в живых тумановцы, отвечая на письмо рабочих Мурманской судоверфи.
И они сдержали свою клятву.
Пройдем дорогами героев
…Дороги войны! Для каждого вы были разными. Но все вы были одинаково трудными независимо от того, где проходили — морем ли, сушей, или воздухом. Кто прошел вас — никогда об этом не забудет.
Где же проходили дороги мстителей с «Тумана»? Вспомним их, пройдем по ним…
Теперь можно точно сказать, что рассказ немецкого журналиста о моряке с «Тумана», пришедшем в мае 1945 года в Берлин, не легенда. Я могу назвать имя героя — это заряжающий кормового орудия комсомолец Тимофей Лукьянович Мироненко.
Узнать об этом мне помог случай.
Повесть была уже написана, отрывки из нее напечатаны в газете Северного флота, но точными сведениями о тумановце, который дошел до фашистской столицы, я тогда еще не располагал. Правда, кое-что удалось установить. Было, например, известно, что летом сорок второго года несколько морских отрядов, сформированных на Северном флоте, сражались под Сталинградом. В их составе находились и моряки с «Тумана» — машинист Михаил Алешин и артиллерист Тимофей Мироненко.
На Сталинградский фронт североморцы прибыли в августе. Им был поручен один из самых тяжелых участков обороны города-героя — позиции в районе завода «Красный Октябрь». Бои шли ожесточенные. В течение одного дня морякам приходилось выдерживать до десяти атак пехоты и танков противника, поддерживаемых авиацией. Горела земля. Но североморцы со своих позиций не отступили ни на шаг.
Позднее вместе с сухопутными войсками моряки участвовали в разгроме окруженной под Сталинградом 6-й армии фашистов. А потом дорога побед повела их на Запад.
Но кто дошел до Берлина — Мироненко или Алешин — я тогда еще не знал.
И вдруг письмо из Риги. Пишет Мироненко. Со многими из ныне здравствующих тумановцев я встречался, веду переписку. Все они связаны друг с другом. Но никто из них не знал, что Мироненко живет в Риге. Оказалось, что в Североморске служит племянник Тимофея Лукьяновича. Он-то и выслал Мироненко номера газеты, в которых печатались главы из повести о «Тумане».
Много интересного рассказал о себе и своих друзьях Тимофей Мироненко. На шестнадцатый день боев за Сталинград он был тяжело ранен. После госпиталя снова возвратился в ряды защитников города-героя. Второе ранение. Снова госпиталь. Весной 1943 года в составе бригады морской пехоты Балтийского флота Мироненко воевал под Ленинградом. Здесь опять был ранен. Поправившись, вместе с наступающими советскими войсками через Ригу, Таллин, Кенигсберг и Штеттин дошел до Берлина. Здесь Мироненко и нашел ту фотографию, на которой была запечатлена гибель «Тумана». Ее передал Тимофею Лукьяновичу немецкий мальчик. В уличных боях отважного воина опять настигла вражеская пуля. Тяжелое ранение на три месяца приковало его к госпитальной койке.
После увольнения из рядов Советской Армии Тимофей Лукьянович успешно закончил ленинградскую школу паровозных машинистов. Его назначили старшим машинистом на тяжелый, пятнадцатитонный кран.
Вот каков он, наш советский матрос, — скромный герой-воин и труженик!
А как же сложилась судьба других героев «Тумана»?
Леонид Александрович Рыбаков, выйдя из госпиталя, стал командиром сторожевого корабля, получил звание старшего лейтенанта. Сторожевик, которым командовал этот бесстрашный офицер, не раз участвовал в боях на море и одержал не одну блистательную победу. На груди старшего лейтенанта красовались четыре боевых ордена.
