Гюбнер снова почтительно поклонился Крыжановскому.
- Что касается второй половины вопроса, а именно - какую цель преследовал убийца, проникнув в поезд, то точно ответить, увы, не могу. Но одна версия все же имеется. Предупреждаю сразу - здесь мы вступаем в область догадок и предположений. Вы ведь видный специалист по Тибету, не так ли?
Полицейский дождался от собеседника утвердительного кивка, а затем продолжил:
- Дело в том, что британцы весьма ревниво относятся ко всему, что связано с означенной страной, считая ее безраздельно своей. И пресекают любой интерес иностранцев…
- Мне ли не знать! - воскликнул Герман.
- …Следовательно, резонно предположить, что целью Пендлтона являлось ваше устранение, - в грудь профессору уставился карандаш. - А Линакер послужил лишь прикрытием.
- Звучит настолько цинично и бесчеловечно, что я, герр криминалдиректор, не могу согласиться с подобной версией, - покачал головой Крыжановский. - К тому же, прошу прощения, но мотивы убийства совершенно надуманы. Мало ли на свете специалистов по Тибету? Так что же, по-вашему, выходит, англичане задались целью всех их истребить и начали именно с меня? А Марк - какое из него, к черту, прикрытие? Хорошо, допустим, убийце для маскировки понадобилась пионерская форма, так не проще ли было, убив мальчика, выбросить тело из поезда?
- В мире профессионалов, к которому принадлежу я, и к которому также принадлежал Пендлтон, не существует слов «цинично» и «бесчеловечно», - дал жесткую отповедь Гюбнер. - Зато имеют место такие понятия как «почерк» и «стиль». Это означает, что, даже если бы в моем распоряжении не находилось столь весомой улики как труп единственного и неповторимого сэра Бэзила, все равно бы не возникало сомнений, что в этом деле присутствует именно английский след. Стиль и почерк Интеллидженс сервис не спутаешь ни с чем. Думаю, дело было так…
Гюбнер вынул из потрепанного кожаного портсигара сигарету, закурил и долго молчал. Когда же заговорил, тон его утратил прежнее добродушие:
- В поезд Пендлтон, скорее всего, подсел на территории Польши. Видимо, изначально на нем уже была детская одежда. Мысль переодеться в юного Линакера, чтобы было проще подобраться к вам, появилась спонтанно, уже после того, как убийца заметил, что вы общаетесь с мальчиком. Вы же не станете отрицать факт такого общения?
- Дедушка Марка попросил меня за ним присмотреть в дороге, - потупившись, буркнул Герман.
- Как вы справедливо заметили, - Гюбнер снова направил карандаш в грудь Герману, - зарезав Линакера, Пендлтон не стал выбрасывать тело под откос, а засунул в контейнер. Спрашивается, почему? А потому, что, сняв с него одежду, обнаружил, что мальчик - еврей.
При этих словах, карандаш, что доселе служил криминалдиректору в целях имитации различных колющих движений, превратился в инструмент режущий, и весьма наглядно продемонстрировал процесс воображаемого обрезания.
- Даже представить страшно! Русский поезд пребывает в Берлин с двумя трупами, один из которых - ученый с мировым именем, а второй - маленький еврей. Последний привлекает наибольшее внимание, поскольку, во-первых, убит ребенок, а во-вторых, национальность убитого сразу же бросает тень на нас, немцев - ведь мы здесь, как известно, евреев не жалуем. А раз мальчик - наших рук дело, то профессор, естественно, тоже. Это влечет за собой международный скандал и неминуемое похолодание отношений между Советской Россией и Германией, а англичане остаются в стороне. Таков их стиль - нет бы, «убрать» за собой, тщательно избавиться от улик, как сделали бы мы, немцы. Куда там - надо обязательно подстроить все так, чтобы подозрение пало на невиновного! Чисто английское убийство!
- Так, может, Пендлтон изначально преследовал цель поссорить Советский Союз и Германию, для того и пытался совершить двойное убийство, а Тибет тут совершенно не при чем? - предположил Герман.
- Э, нет - существует множество более надежных способов рассорить две страны, здесь же мы имеем дело с неудачной попыткой закамуфлированного устранения. Поверьте, стили разведок различных стран я отличаю столь же безошибочно, как вы, герр профессор, отличите тибетскую письменность от любой другой.
- И у советской разведки есть свой почерк?
- Конечно, как же иначе? Ну, всего не расскажу, сами понимаете - профессиональная тайна, но один маленький секрет, позволяющий определить русского агента, выдать могу, - Гюбнер заговорщицки подмигнул Герману. - Угадайте, какое обстоятельство убедило меня, что вы не из НКВД? Нет-нет, не проверка бумаг, и не свидетельские показания попутчиков - это все ерунда, это подделывается и подстраивается. А вот то, что вы не поморщились, а проявили безразличие, когда я назвал вас шпионом - совсем не ерунда, это настоящее, не наигранное. Ваши агенты, а их, уж поверьте на слово, я повидал немало, обязательно морщатся при слове «шпион». Они, ведь, считают себя разведчиками, а не шпионами.
- Такая мелочь…
- Мелочи, знаете ли, губят чаще, чем крупные просчеты. Пендлтона тоже сгубила мелочь: он недооценил дилетанта, - Гюбнер в который раз почтительно поклонился Крыжановскому, после чего взглянул на часы. - Ого, сколько я у вас отнял времени своей болтовней! Но, герр профессор, прошу не обижаться, болтовню я начал лишь с одной целью - убедить вас впредь проявлять максимальную осторожность. Английская разведка - они, знаете ли, не болтают, они убивают! Они ни с кем не договариваются, а если и заключают договоры, то потом убивают все равно! Эти люди ни за что не оставят своей затеи, уж вы мне поверьте! Не вышло у одного, придет другой. Даже если моя тибетская версия ошибочна, все равно существует нечто такое, из-за чего на вас открыт сезон охоты. Гестапо, смею уверить, сделает все возможное, но… пример Линакера убеждает, что не всегда удается надежно присмотреть за человеком, когда на него положили глаз типы, подобные Пендлтону.
Гюбнер помог Крыжановскому надеть плащ и проводил в коридор. На прощание сказал с завистью:
- Не смею более задерживать - вас ждут.
Тут же Герману стала понятна причина зависти криминалдиректора. «Причина» эта, даром, что скромно сидела в уголке общей комнаты, все равно умудрялась находиться в центре внимания окружающих. Более того, не вызывало сомнений, что, пока указанная «причина» пребывает здесь, в полиции защиты, агенты международного шпионажа могут чувствовать себя в Берлине совершенно безнаказанно, поскольку ни о какой осмысленной работе полицейских чинов речи идти не может - они попросту будут пялиться в одну точку, позабыв о служебном долге.
Та, что с улыбкой поднялась навстречу Крыжановскому, безусловно, заслуживала подобного внимания. Высокая, стройная с копной светлых волос и лучистыми синими глазами, она, казалось, воплощала в себе саму мечту. Матильда, Фредерика и Амалия в одном лице, только почему-то одетая не в старинный кринолин, а в современный брючный костюм.
- Герр Крыжановский! Как хорошо, что все так удачно разъяснилось, - воскликнула девушка-мечта голосом, который вполне мог заставить любого мужчину признать грубоватый, в общем-то, немецкий язык самым мелодичным языком на планете. Говорила она быстро, отчего казалось, будто фразы волнами накатывают одна на другую. - Я - Ева Шмаймюллер, тибетолог, мы с вами коллеги. По поручению организационного комитета симпозиума должна была вас встретить, но, стыдно признаться, опоздала к прибытию поезда. Всего на пятнадцать минут, но и их хватило, чтоб эти полицейские грубияны завладели вами так, что не отнимешь. И моего отца, как назло, нет в Берлине, ато бы я показала этому идиоту Гюбнеру… Даже не знала, что предпринять, но, к счастью, все закончилось, и вас выпустили. Бедный, бедный герр профессор, представляю, каково вам после того, что случилось! Знаете, когда у меня неприятности, я всегда говорю себе: Ева, сейчас же прекрати думать об этом, не то лицо покроется морщинами, а это самая худшая неприятность из всех возможных. А дальше беру и занимаюсь чем-нибудь отвлеченным и обязательно приятным, а о плохом даже не вспоминаю и, главное, ни с кем не разговариваю о проблемах. Верите, в большинстве случаев - уже на следующий день - мир видится в розовом свете. Попробуйте сами, а то на вас лица нет! А Германия на самом деле более гостеприимная страна, чем может показаться на первый взгляд: надеюсь, у меня получится это доказать.
Герман сглотнул комок в горле, каковой, по ощущениям представлял собой ни что иное, как собравшееся выскочить из груди сердце, и молча кивнул.
- Пойдемте же, я отвезу вас в гостиницу, - красавица схватила профессора за руку и повлекла прочь столь энергично, что тот едва успел подхватить чемодан. Затхлый полицейский мирок проводил их тягостным многоголосым вздохом.
У крыльца присел, словно зверь перед прыжком, мощный «Хорьх»-кабриолет.
С неповторимым изяществом фройляйн Ева открыла дверцу, заняла водительское место и, лишь только Герман уселся рядом, машина рванула с места так, что пришлось придерживать рукой внезапно возжелавшую полета шляпу.
