— Так я ничего такого и не знаю, как же плохое говорить, когда я даже имени его отродясь не слышала, — отказалась я.
— Как это так — не слышала? — поразилась старуха.
— А на что он мне? У меня свой барин был, вот я его и знаю. А царь-государь это дело умственное, простому человеку, тем более бабе, недоступное, — продолжила я линию глупой овцы.
— Это, положим, ты права, — не смогла не согласиться старуха. — Нечего каждому смерду о самом государе рассуждать, наш император не просто так, а бери выше, политика. Простому человеку о нем и думать нечего, ему нужно исполнять, что велят, за все господ благодарить и богу молиться. С него и этого хватит.
— Так и я о том же, бабушка, нам, холопам, что ни поп, то батька, — согласилась я. — Я свое место знаю и завсегда понятие имею!
— Вот и я в этом же рассуждении, но все одно, никак не пойму, чего это тебя, будто самого Емельку Пугачева, под такой охраной привезли. Может, ты бунт затевала? — спросила она и сама засмеялась над глупостью такого предположения.
— Нет, я мужняя жена и свой долг понимаю, — сделав вид, что даже не поняла, о чем она спрашивает, ответила я. — Мне что муж велит, так я себя и понимаю.
— А кто муж-то твой? Может он, какой, государев ослушник?
— Как можно, бабушка, он простой лекарь, хотя из благородных. Его сам наш владыка уважает!
— Как это — из благородных? — удивилась она. — Он кто, офицер или чиновник?
— Этого я тоже не понимаю, только знаю, что дворянин.
— Дворянин?! — закатилась старуха. — И на тебе женился? Он что, просто так не мог тебя еть?
— Мог, конечно, наше дело подневольное, что господа скажут, то и делаем. Только его сам владыка за блуд укорил, и он тогда по обычаю на мне женился, — как могла просто объяснила я обстоятельство своего замужества.
— Господи, что ж такое на свете делается! — поразилась Маланья Никитична. — Совсем люди страх и совесть потеряли. Чтобы из-за такой глупости благородному на холопке жениться! Этак я бы хоть сто мужей имела. Нет, видать, совсем последние времена наступают! Уже ничего у людей святого не осталось!
Я не сразу догадалась, из-за чего так разволновалась старуха. Потом поняла, она переживает из-за упущенных возможностей стать дворянкой и ездить в золоченой карете.
— Что ж в том плохого, что он на мне женился? Я не какая-нибудь там, а тоже божий страх имею, — сказала я, чтобы отвлечь ее от грустных мыслей.
Сама же в это время думала, что самое приятное в наших женских разговорах, это когда одна собеседница говорит об одном, другая совсем о другом и, тем не менее, обеим все понятно!
Узнав о том, что я как бы выше ее по социальному положению, Маланья Никитична сначала насторожилась, но я вела себя, как положено простой девушке, никак перед ней не заносилась и она вернула мне свое расположение.
— Повезло тебе, Алевтинка, видать, хороший человек твой муж, если владыку послушался и на простой девке женился, — вздохнув, сказала она. — Мне такого не попалось. Тешились, пока не прискучу, а потом хорошо, если ситца на сарафан подарят. Мужчины только когда в охоте щедрые, а после всего у них и полушку на булавку не выпросишь.
Я согласно кивала и делала вид, что внимательно слушаю старческую болтовню, а сама обдумывала свое положение. По тому, что я узнала, выходило, что непредвиденная смена моих тюремщиков запутала все карты. Надворный советник Ломакин подчинялся какому-то Платону Петровичу, который обиняком приказал ему меня убить. Татищев, просто исполнял приказ кого-то из высших сановников, и надзирал за полицейским чиновником, Вяземский вообще имел о моем аресте самое общее понятие и исполнял приказ только своего командира полка.
Теперь, в точности исполнив поручение, он вернулся в полк и о моем появлении во дворце знает в лучшем случае его полковое начальство. Получалось, что пока мне следовало бояться только некоего полицейского Платона Петровича, начальника Ломакина и таинственного могущественного врага, затеявшего этот непонятный арест. Кто им мог быть, я могла только гадать. Одно было несомненно — это была персона из самых первых в империи.
— А ты, если присмотреться, не очень и фигуристая. Я в молодости куда краше тебя была, — продолжала обсуждать задевшую ее тему Маланья Никитична. — Да и в постелях мужчине что от девчонки прока, одна только фикция и слезы. А которая настоящая баба, та огонь! Никакой порох не сравнится! Помню, я как-то махалась с армейским полковником Иваном Абрамовичем, он так и говорил: «Ты, Маланья, как мина под городской стеной, после тебя одни головешки остаются. С тобой ночь проведешь, к жене и неделю подходить неохота». Вот, а ты мне говоришь!
Я ничего ей не говорила, но чтобы задобрить старуху, согласно кивала головой. Слушать ее было не интересно. Скоро она начала повторяться и говорила примерно одно и то же, раз за разом рассказывая и о Светлейшем князе Потемкине, и о неведомом полковнике, сравнившем ее с миной.
Время между тем шло. Мной никто не интересовался и постепенно я начала привыкать и к комнате, и к старухе. В обед нам принесли еду прямо в комнату. Кормили во дворце сытно, но невкусно. Я столовалась, как простая особа, вместе со слугами. Маланья Никитична, найдя во мне безотказную наперсницу, принялась рассказывать мне обо всей своей жизни. Слушать ее воспоминания было скучно, но деваться было некуда и приходилось внимать стариковской мудрости.
Жизнь ее во дворце была бедна внешними событиями, но очень насыщенная, и состояла в молодости из любовных историй, в зрелости — из интриг. Слуги жили своей замкнутой жизнью, составляли партии, группировки, которые постоянно враждовали друг с другом. Мне не было никакого дела до их счетов и отношений, но именно интриги больше всего занимали мою надзирательницу.
В приятной компании с Маланьей Никитичной я провела целую неделю и узнала от нее подноготную о большинстве вельмож и царедворцев Российской империи. Обо мне пока никто не вспоминал и начало казаться, что арест и длительное путешествие останутся единственными результатами этого странного происшествия. Однако в одночасье все вдруг поменялось.
Ранним утром, только мы со старухой встали и умылись, в коридоре за нашими дверями началась непонятная суета. Маланья Никитична, хорошо знавшая местные нравы, испугалась, вскочила и, прикрикнув на меня, начала суетливо прибираться в комнате. Я спросила, что случилось, но она только шикнула на меня и велела поторапливаться. Не успели мы навести хоть какой-то порядок, как дверь без стука распахнулась, и на пороге показался маленького роста человек в военном мундире. От неожиданности мы обе вскрикнули, после чего моя матрона раболепно склонилась до земли в самом почтительном поклоне. Мне, чуть запоздав, пришлось последовать ее примеру.
Нежданный гость на наши поклоны не ответил и уставился на меня буравчиками бешеных глаз. Мне стала страшно. Гость казался чем-то страшно раздосадован, и его непонятная ярость буквально прижала нас со старухой к паркету.
— Это что еще такое! — закричал он высоким голосом.
Маланья Никитична так испугалась, что не смогла в ответ вымолвить даже слово, и опустилась перед ним на колени. Я, не зная, что делать и говорить, осталась стоять на ногах, низко склонив голову и не поднимая глаз.
В голове у гостя теснилось сразу много разных мыслей, но я от испуга и неожиданности ничего не смогла понять. Он между тем быстро прошел в комнату и пробежался по ней легкой походкой занятого и очень энергичного человека. Зачем он пришел и что высматривает, я в своей согбенной позе видеть не могла и только когда прямо передо мной оказались его ноги в тесных, в обтяжку панталонах и начищенных до зеркально блеска сапожках, осмелилась чуть приподнять голову.
— Почему непорядок! — закричал он.
— Прости батюшка, мой грех, недоглядела! — наконец сумела сказать дрожащим голосом старуха. — Все исправлю!
Что за непорядок он обнаружил и что Маланья Никитична собирается исправлять, я не поняла. У нас и до уборки было чисто, а теперь и вовсе не осталось ни соринки.
Гостя ответ удовлетворил, и он немного остыл.
— То-то же! — чуть спокойнее, чем раньше, произнес он. — У меня чтобы ни-ни! Вы кто такие? — почти без паузы спросил он.
— Я служанка, а это при мне арестантка, — ответила Маланья Никитична.
— Арестантка! — взвился он. — Тогда что она здесь делает?! Для арестантов есть другие места кроме императорского дворца!
— Не ведаю, государь-батюшка, — жалостливым голосом заверещала старуха, — мне наказали девку стеречь, я исполняю.
— Кто наказал?! Что наказали?! — опять взорвался гость и яростно топнул ногой. — Кто-нибудь мне объяснит, что здесь происходит?! Что еще за арестанты сидят в Зимнем дворце?!
Толпящаяся за спиной гостя свита не проронила ни слова. Я чувствовала, как все они боятся маленького человека, уже поняла, кто перед нами и со стесненным сердцем ждала, что будет дальше.
