Развалины старинной усадьбы я увидел издалека. Они громоздились посреди большой поляны, окруженные обломками кирпичной кладки, прогнившими, вросшими в землю бревнами, зарослями крапивы, а также множеством пустых бутылок, бумажек и прочего человеческого мусора.
Я остановился, жадно разглядывая потемневшие от времени стены из красного кирпича. Это и была моя цель на сегодня. Я несколько раз обошел вокруг старого, всеми позабытого жилища, коснулся пальцами холодных камней, заглянул в окна. Внутри все было, конечно, загажено. Но меня это не очень интересовало.
Вход в подвал прятался под пышным кустом бузины. Он был такой узкий, что я собрал на свой пиджак массу грязи, когда протискивался в него. Еще грязнее было внутри. Под ногами чавкало, на лицо липла паутина или хлопья пыли. Я зажег фонарик. Луч выхватил из темноты слежавшиеся кучи древнего мусора и останки большой собаки, нашедшей здесь свой последний приют.
Я прикрепил фонарик на карман пиджака, подобрал половинку кирпича и начал простукивать стены, сложенные из небольших прямоугольных камней. Один из них под моим ударом дрогнул. Тогда я достал свой складной нож, открыл лезвие‑отвертку и начал расшатывать камень. Лезвие быстро сломалось. Но и камень не устоял. Со звонким шлепком он упал в грязь у моих ног. На его месте открылась черная дыра, из которой тянуло неожиданно сухим и теплым воздухом. Запах оттуда, шел незнакомый, мертвый, гнетущий.
Справиться с остальными камнями и расширить проход было уже нетрудно. Я просто повышибал их ногой. В свете фонаря мне открылся круглый сухой тоннель, уходящий вниз, и две металлические полосы, проложенные по его полу. Рельсы…
Я торопливо пробрался в проход и сделал несколько шагов по тоннелю. И все же не выдержал, обернулся. Конечно, я не увидел за спиной ничего, кроме стены с неровной темной дыркой. Воображение напомнило мне про лесные заросли и солнце, разгорающееся среди редких прозрачных облаков. Туда еще можно было вернуться. Только нужно ли?
…Я шел и шел вниз, чувствуя, как напряжена огромная масса земли надо мной. Подземный коридор оказался однообразен – только стены и потемневшие рельсы.
Потом я начал «плыть». Это случилось перед тем, как я наткнулся на округлую, похожую на галошу вагонетку с каким‑то тряпьем на дне. Рассматривать ее я не хотел, потому что уже появилась тошнота, закружилась голова и заныли суставы. Мне было не до вагонетки. Я испугался, что наглотался каких‑то подземных газов. Но все равно убедил себя идти дальше.
Мне стало хуже. В ушах зазвенели колокольчики, загомонили сотни голосов, запели трубы. Я терпел. Иногда казалось, что я на несколько мгновений теряю сознание и иду как бы по инерции. Потом это проходило. Потом – возвращалось опять. Стены вдруг становились зыбкими и тряслись, как желе. Я делал над собой усилие – и шел дальше.
Неожиданно я упал на колени, и меня вырвало.
Поднявшись, я охнул от внезапно ударившей по вискам боли. Теперь мне было по‑настоящему страшно и тесно в этом подвале. Тем более что, поднявшись, я не вспомнил, куда и откуда иду. Тоннель был горизонтален и одинаков во всех направлениях. Правда, стены казались уже не такими гладкими и больше напоминали внутренности природной пещеры.
Я сунул трясущуюся от слабости руку в карман, достал зажигалку и двинулся в направлении, которое огонь указал мне своим подвижным красным пальчиком.
Стало холодно, и я едва шевелился. Тошнота и головная боль не слабели, к ним прибавились кашель, резь в горле. Я уже не способен был чувствовать ничего другого, кроме этих мук, и почти не испытал облегчения, когда впереди мутным пятном загорелся дневной свет. Я вывалился из пещеры и упал на мелкие камни, напоминавшие речную гальку. Меня снова вырвало.
Я лежал на спине, наблюдая, как вокруг шевелится густой туман. Когда холод доконал меня, я перевернулся, встал на четвереньки и пополз, не обращая внимания на камни, которые впивались в ладони и колени. Вокруг были валуны в человеческий рост и выше. Туман скрывал их, иногда я цеплялся за них плечами.
Потом я выбрался на ровную площадку и распластался на ней, отдыхая. По горлу и пищеводу вновь прокатилась волна судорог, но это закончилось приступом тяжелого болезненного кашля. Едва лишь я попытался приподняться, как сверху раздался жуткий вой, от которого я сразу покрылся липким потом. Надо мной нависло огромное животное с кривыми желтыми зубами.
Лошадь… Это обыкновенная лошадь, но мое воспаленное воображение сделало чудовище. Она не выла, а просто ржала. Я попытался откатиться в сторону, чтоб не попасть под копыта, и тут в тумане промелькнули темные фигуры, появились люди, задребезжали голоса, впиваясь мне в уши тупыми буравчиками. Я ничего не соображал и не сопротивлялся, поэтому меня благополучно перетащили и бросили на телегу рядом с воняющими рыбой мешками. Чьи‑то заботливые руки опустили на меня грязную одеревеневшую шкуру со свалявшимся мехом. Я поспешно начал заворачиваться в нее, но она давала тепла не больше, чем лист жести.
Теперь, когда отпала необходимость куда‑то ползти и что‑то искать, я понадеялся, что дурнота и слабость отпустят меня, сменившись отдыхом под скрип медленно катящейся повозки. Но я ошибся. Мне не стало легче ни на йоту. Тело все так же сотрясали судороги, голова на каждое движение отзывалась волной боли. От надрывного кашля ныла грудь.
Иногда я впадал в короткое забытье, но даже там, по ту сторону реальности, испытывал прежние муки. Рядом постоянно что‑то происходило: раздавались голоса, кто‑то заглядывал в лицо, пытался напоить из стеклянной фляги.
Туман стал рассеиваться, и я увидел, что моя телега не одинока – по каменистой дороге, обросшей чахлым кустарником, двигалась целая процессия повозок, запряженных грустными лошадьми с тяжелой поступью. Впрочем, этот факт я отметил лишь краем уходящего сознания…
БЕЗЫМЯННЫЙ
Меня разбудил, как ни странно, запах навоза. Он преследовал меня во сне, я, наверно, сильно ворочался, чтоб избавиться от него, и пришлось в конце концов проснуться. Голова была чистой. Хворь ушла, оставив меня в живых, и это было просто счастьем. Правда, ощущалась слабость. Но мне казалось, хороший завтрак разделается и с ней.
Воздух показался мне каким‑то странным. Это чувствовалось даже сквозь навозную завесу. Не исключено, что именно он, воздух, и стал причиной моей болезни, пока не наступило привыкание.
Мир вокруг был полон звуков. Фыркали и били копытами в пол лошади. Перекрикивались люди. Скрипели какие‑то механизмы, а может, просто ворота или повозки. Рядом разговаривали двое людей. Их речь была одновременно и незнакома, и… частично понятна. Словно бы слышишь хорошо знакомую, но переделанную на иной манер музыку. Я никак не мог уловить смысл разговора, но все чаще до меня доносились отдельные знакомые слова.
Я понял, что пора бы открыть глаза.
Я находился в конюшне, это было ясно даже с закрытыми глазами. Меня поместили в клетку, где положено стоять лошади, и через прутья на меня печально смотрел мой сосед – старый, изможденный многолетней работой конь.
Я поднялся с грязного дырявого тюфяка и подошел к дверце. Она была закрыта снаружи, но я свободно мог бы дотянуться до запора через прутья.
Подумав, я решил этого не делать. Раз уж меня поместили сюда, значит, имели на то свои соображения. Может, они меня боятся. И, как знать, не дадут ли мне с перепугу палкой по голове, заметив, что я выбрался на свободу.
Я вернулся на тюфяк и сел. Мой взгляд упал в угол клетки, где кто‑то поставил бесформенную посудину с водой и еще одну, поменьше, на дне которой темнела какая‑то масса, похожая на подгоревшую кашу. Рядом лежала маленькая кривая морковка. Мне, конечно, очень хотелось есть, но я медлил. Внешний вид угощения не сулил никаких наслаждений.
И тут меня словно подбросило. Где одежда?! Я вскочил и осмотрел себя. Неизвестный доброжелатель втиснул меня в серую куртку и штаны, напоминающие тюремную робу. Рядом с тюфяком лежали два коротких сапога, сшитых из плохо выделанной, одубевшей кожи. Мой двубортный костюм, рубашка, галстук исчезли, а вместе с ними – пистолет, карточка, фонарик и множество других полезных вещей. Это никуда не годилось. Я чувствовал себя ограбленным и беззащитным. Особенно угнетало исчезновение оружия и документов, ведь к этим вещам у меня было воспитано трепетное отношение.
Рядом продолжали говорить невидимые мне люди. Возможно, они находились буквально за стеной, в такой же клетке, как и я.
Я крикнул. Голоса смолкли. Раздались осторожные шаги, и через несколько секунд перед дверцей остановился маленький сухой старичок с очень любопытными глазами. Одет он был в короткий коричневый халат, засаленный чуть ли не до зеркального блеска. Откуда он вышел, я так и не понял. Вслед за ним появился высокий щекастый парень, одетый примерно как и я. Они стояли и молча рассматривали меня с величайшим любопытством. Я заметил, что у обоих на поясе висят круглые деревянные коробочки размером с банку сгущенки.
