***
К сожалению, я не могу заставить себя смотреть спектакль. Мои глаза должны были быть прикованы к прекрасным движениям танцоров, но вместо этого они слишком соблазняются Ароном Ричмондом.
Каждый третий взгляд устремляется к нему, в сторону, примерно в десяти метрах от меня. Каждый третий взгляд фокусируется на собственных руках, нервно сплетённых вместе на фоне моего розового платья из индийской ткани. Один взгляд из трёх замечает запутанную мозаику цвета на сцене, но ни одно из этих мощных, грациозных движений не имеет смысла. Всё смешалось в бессмысленном калейдоскопе.
Почему он здесь? Так близко, такой элегантный и привлекательный?
Арон выглядит серьёзным или, возможно, немного скучающим. Ещё одна причина (словно всех остальных было недостаточно), выбросить его из головы. Я люблю балет, и если ему не нравится…
Тихонько смеюсь, и это горький смех от осознания того, какая я идиотка. Можно подумать, если бы Арон любил балет, мы были бы созданы друг для друга!
Я пытаюсь направить свой взгляд на сцену, но меня словно тянет невидимая нить, заставляя повернуться, чтобы рассмотреть его мужественный профиль, светлые волосы, зачёсанные назад, и татуировку, вызывающе выступающую из-под воротника пиджака-смокинга, надетого по-спортивному, без галстука.
Когда понимаю, что он с Люсиндой Рейес, я испытываю бессмысленный приступ ревности. Но ревность — не самая страшная эмоция. Моё сердце, и без того слишком похожее на несущийся под откос поезд, едва не взрывается, когда замечаю, как её глаза наблюдают за мной. Она заметила, что я смотрю, и улыбается мне с иронией, которая, возможно, не совсем ирония, а что-то вроде сострадания. Потом она возвращается к просмотру спектакля, а я вжимаюсь в кресло, надеясь, что Арон не обернётся, не увидит меня и не проявит такого же сострадания.
Почему я чувствую себя пятнадцатилетней с сердцем, готовым выскочить из груди? Почему каждая эмоция, которую я испытываю, становится сверхъестественным существом, способным поглотить меня? Может это из-за острой потребности в ощущениях, которые прикроют дыры моего одиночества? Возможно, потому, что когда ты действительно встретился со сверхъестественным существом, способным тебя поглотить, ты не можешь жить иначе и испытывать другие эмоции?
А может быть, просто потому, что мне никогда не было пятнадцати?
Мне никогда не было пятнадцати, или двенадцати, или одиннадцати, или девяти, или всех тех лет, из которых состоит жизнь. У меня никогда не было себя. Вот почему сейчас пытаюсь придумать себе интересную личность. Вот почему я придумываю вещи, сцены, моменты, которые связаны с Ароном Ричмондом. Какой смысл мечтать, если не мечтать по-крупному? Какой смысл представлять себя любимой, если не красивым мужчиной? В этих мечтах, в этих сценах и моментах я тоже такая. Красивая, я имею в виду. Красивая, желанная и, наконец, счастливая.
Это любовь, которой мне не хватало, и это любовь, о которой я мечтаю.
Однако я не настолько безумна, чтобы ожидать, что мечты сбудутся. И, прежде всего, я не так безумна, чтобы желать, чтобы мечты сбывались. Если мне уже не хватает дыхания только потому, что Арон рядом, только потому, что он существует, и наш воздух в определённые моменты соприкасается, что со мной будет, если он узнает о моём выпрыгивающем сердце, моих потных ладонях, моём огне и боли?
Поэтому я перестаю смотреть на него, задерживаю дыхание, дышу и снова задерживаю, пока пятнадцатилетняя внутри меня шлёт мне проклятия, потому что она хочет посмотреть на него снова.
В перерыве я понимаю, что у меня ужасно пересохло в горле. Поэтому иду в бар, чтобы выпить стакан воды.
Я чуть не врезаюсь в спину Арона. Боже мой, какая спина, а плечи и всё остальное. Блестящий пиджак смокинга не чёрный, а синий. Он составляет компанию глазам Арона, прилегает к его телу, словно нарисованный. Под ним надеты джинсы, которые так идеально сидят на бёдрах, что моя жажда усиливается вместе с глупой неспособностью сбежать немедленно, пока он не повернулся.
Он действительно поворачивается и мгновенно узнаёт меня.
Смотрит на меня с выражением удивления, раздражения и кто знает чего ещё. Признаюсь, я не уверена, так ли это на самом деле, возможно, его глаза — это просто зеркало, и в нём я увидела то, что вижу, когда смотрю на себя, и то, что думаю, когда думаю о себе. Конечно, я должна помешать Арону услышать, как разрывается моё сердце.
Поэтому решаю уйти. Я давно мечтала посмотреть этот спектакль, но сейчас мне хочется просто выйти, подышать или пройтись. Я иду так быстро, как только могу себе позволить. Но если не буду держаться за балюстраду, то рискую упасть с лестницы.
Надеюсь, он не смотрит на меня, надеюсь, он не смотрит на меня, надеюсь, он не смотрит на меня.
«Зачем ему смотреть на тебя, дура?»
А он, напротив, смотрит на меня. С вершины лестницы его глаза следят за моей неуклюжей походкой. Арон насмехается надо мной? Чувствует жалость или отвращение?
Я говорю себе, что мне всё равно, и почти в спешке покидаю театр. Дохожу до фонтана, который возвышается перед зданием, рисуя стебли яркой воды. Создаётся впечатление, что и они танцуют как умирающие лебеди. Я сажусь на край круглого бассейна, и ко мне прикасается влажный золотистый туман. Здесь всё кажется золотым: фасад здания, тротуар площади, сама вода, которая журчит и клонится, моё тёплое дыхание, сталкивающееся с морозным воздухом.
Я прижимаю руку к области сердца. Всё кончено, всё завершилось. Я больше никогда не увижу его и всерьёз перестану мечтать. Мечты ранят больше, чем их отсутствие. Когда ты такой, как я — мечтать означает пострадать дважды. Так что хватит, остановись раз и навсегда.
Я роюсь в сумочке, чтобы пересчитать оставшиеся у меня деньги. Надеюсь, на такси хватит. Я практически совершила пробежку, а к каблукам не привыкла и сомневаюсь, что смогу сделать больше десятка шагов не рухнув.
К сожалению, я переоцениваю себя. Как только встаю, чтобы покинуть площадь, через несколько метров моё колено протестует, лодыжка деревенеет, спина стонет.
Я падаю, и пока падаю, думаю, что это судьба. Лучше бы я провела этот унылый юбилей, как всегда — за просмотром старого мюзикла по телевизору, закрывшись дома. Почитала бы томик стихов, а потом заснула с двойной дозой успокоительного. Вместо этого я вышла и была наказана судьбой.
Я испускаю сдавленный крик и мне почти кажется, что тело движется, как в замедленной съёмке, чтобы заставить меня почувствовать запах страха, мгновение за мгновением, как в последовательности идеально освещённых кадров.
Я падаю, но… не падаю. Внезапно что-то останавливает падение моих костей. Приглушённый вопль превращается в настоящий крик, когда понимаю, что происходит.
Меня удерживают руки Арона Ричмонда.
Поддерживая, Арон стоит передо мной так близко, что я всем телом прижимаюсь к его тёмно-синему пальто. Это больше похоже на объятие, чем на спасение. И определённо грозит перерасти в нечто похожее на обморок, потому что, клянусь, на несколько мгновений я теряю способность жить. Не только двигаться, дышать и произносить осмысленные слова, а всё вместе, помноженное на тысячу. Меня охватывает внутреннее торнадо, которое вторгается свежим пряным ароматом, смешанным с запахом холода, и я стою неподвижно, сотрясаемая сердцебиением, которое шумит сильнее, чем вода в фонтане.
Уверена, Арон что-то мне говорит, его губы шевелятся, я смотрю на них, как на картину, но ничего не слышу, кроме этого бурного тамтама: шума моего дыхания и слишком быстрого бега крови.
— Всё в порядке? — до меня наконец доносится его голос, сначала растерянный, потом ясный.
— Д-да…, — заикаюсь в ответ.
— Вы чуть не упали.
Я киваю и отхожу. Даже если не хочется. Будь у меня возможность загадать на день рождения желание, я бы пожелала остаться вот так, ещё немного в тепле его прекрасного пальто. Чтобы мы с ним стояли рядом у мерцающего фонтана, парфюм Арона заставлял меня думать о лимонах, корице и мяте, а его руки не давали мне пораниться. Но мой день рождения никогда не был праздником, и я не имею права загадывать желания.
