Капитан и Крот быстро обменялись улыбками. Мистер Стэнфорд прежде всего оставался финансистом. Он всегда в первую очередь думал о деньгах. Сейчас он стал пристально изучать карту.
— Ну, в Майами показатели пока не такие уж плохие. Может, мы еще проскочим.
Крот кивнул.
— Придумают что-нибудь, всегда находят. С такими заболеваниями вечно начинается паника и, во всяком случае, всегда все преувеличивается.
— Ну что ж! Будем надеяться, — сказал капитан Смит. — Но все-таки надо продолжать наблюдение.
В этот момент на экране появилась табличка и ровный голос произнес: «Вам сообщение».
Крот тут же кликнул по окну входящей почты и поцокал языком.
— Что там? — спросил капитан.
— Фотография. Но адрес отправителя мне неизвестен, а я опасаюсь принимать незнакомые сообщения, вдруг занесут вирус. Со мной такое случалось. Помните, мистер Стэнфорд, как мы совершали круиз по Панамскому каналу. Я принял сообщение, и все наши компьютеры полетели к черту. Пока мы их снова наладили, были уже почти дома.
— Сплошные вирусы! Не один, так другой, — хмыкнул мистер Стэнфорд. — Не рискуйте, Крот, уничтожьте сообщение. Подозреваю, по прибытии в Майами у нас будет предостаточно проблем, не хватает еще вышедших из строя компьютеров.
— Да, вы, наверно, правы, — кивнул Крот.
Когда его гости ушли, Крот взялся заканчивать газету. В архиве «Титаника» он нашел фотографию Педрозы размером для паспорта, которая очень хорошо поместилась в написанном о нем очерке Джимми. «Неплохой паренек, этот Джимми, — думал Крот. — Ершистый, конечно, но работает он упорно, во всяком случае, когда бывает на месте, и статьи у него, действительно, хорошо получаются. Клер совсем не то. Пустая трата времени».
Работая, Крот, то и дело косился на сигнал о поступившем сообщении. Он все еще не стер его, хоть и понимал, что надо. Только вирусной заразы в компьютере ему не хватало.
И все же…
Крот был журналистом, а из пяти основных вопросов, главных для журналиста — что, кто, где, когда и как, — слагалось одно слово: любопытство. Поэтому, с одной стороны, Кроту смертельно хотелось узнать, что это за сообщение.
Он посмотрел на экран.
Посмотрел подольше.
Нет! Не стоит рисковать.
Сотру.
12
Вопрос доверия
Джимми и Клер сидели взаперти в холодильнике уже четыре часа. Больше они не надеялись, что их спасут. Они приготовились умереть.
Джимми поинтересовался, не хочет ли Клер оставить прощальную записку. Он нацарапает ее послание своей счастливой монеткой на стене холодильника. Только надо скорей, потому что слабый свет камеры быстро угасает.
— Что-нибудь родителям… любишь ли ты их… или наоборот…
Клер потрясла головой.
— Напиши просто — «это сделал Педроза».
Джимми написал. Потом приковылял к ней и сел рядом.
— А теперь я хочу только спать, — сказала она. И прижалась к нему.
Джимми ласково потряс ее.
— Не спи… постарайся не засыпать!
Пытаясь расшевелить ее, Джимми медленно, напрягая все силы, с длинными паузами — дышать из-за холода было трудно — стал рассказывать Клер историю своей счастливой монеты, историю «Везунчика» Джимми Армстронга Первого, погибшего с первым «Титаником». Рассказал и о себе: как случилось, что он очутился на корабле, не забыл и о выкупавшемся в море водителе автобуса и об электронном послании директору школы.
Клер хихикала.
Потом она затихла.
— Как ты? — спросил Джимми.
— Я вот думаю, — отозвалась она — ты сказал, что я толстопопая…
— Ну а ты сказала, что я придурок.
— В самом деле у меня толстая попа?
— Честно говоря… я… никогда… не присматривался. А я правда, придурок?
— Должен быть, раз поперся за мной сюда.
— Мне нравятся толстенькие… — засмеялся Джимми.
Клер тоже засмеялась.
— Я не хочу умирать… — сказала она.
Огонек на камере погас. Джимми закрыл глаза. Теперь ему хотелось, чтобы все скорей кончилось. Он как мог, старался думать о чем-нибудь приятном, о своем доме, например, или о драках. Когда он приходил домой с определенным выражением лица, у матери тоже делалось определенное выражение, как бы говорившее: «Ну, что ты натворил на этот раз?» Где-то он слышал или читал, что, когда человек умирает, перед концом он будто движется навстречу ослепительному свету, вот и сейчас он почувствовал сквозь зажмуренные глаза яркий свет. Он знал, что поддаваться нельзя, надо бороться за жизнь до последнего, но он был так слаб, так замерз, что хотелось со всем покончить, скорей добраться до этого яркого света — там будет тепло и хорошо. Джимми почувствовал, что он совсем обмяк. «Умирать вовсе не страшно, — подумал он, — точь-в-точь как засыпаешь…»
Джимми открыл глаза. Комната с белыми стенами. Он прищурился. Шесть кроватей. Тепло.
Болела голова и саднило горло. Но ему было хорошо. Переход в иной мир оказался совсем нетрудным. Рай пах лекарствами.
Приятно! Он, вообще-то, не рассчитывал попасть в рай. Ад — более подходящее для него место. Но он точно был не в аду, разве что это какое-нибудь предварительное помещение, где дьявол любит успокаивать вашу бдительность.
Нет, все-таки это рай!
И тут же знакомый голос произнес:
— Он просыпается.
Джимми повернул голову влево и увидел сидящего и своем кресле Крота.
— Что… кто? — заикаясь, выговорил Джимми.
— Где, когда, как? — засмеялся Крот. — Добро пожаловать обратно к живым, молодой человек.
— Не понимаю…
— Получил твое сообщение. Не сразу открыл его, но, видно, как раз вовремя: еще полчаса и вас уже не было бы на свете.
— А Клер?
— Ее организм справился быстрей. Впрочем, гнев часто помогает восстанавливать силы.
— Не понимаю…
— Ну насчет Педрозы…
— Что?
— Отец не поверил ее рассказу, она тогда вскочила, начала бушевать, визжать, до сих пор ревет. А Педроза, конечно, все отрицает.
— Он нас запер! — сел в постели Джимми.
— Этого он и не отрицает. Говорит, что увидел открытый холодильник, а этого быть не должно, вот он и закрыл дверь.
— Да он же еще и включил его.
— Он и должен был. В холодильник будут грузить съестные припасы, когда мы придем в порт.
— Он смотрел прямо нам в глаза и смеялся!
— Он говорит, что этого не было. И должен признать, я никогда не видел, чтобы Педроза смеялся.
— Значит, вы тоже нам не верите?
Крот тяжело вздохнул.
— Слушай, сынок, дело ведь не в том, верю я или не верю, Я журналист, я верю только фактам. И давай говорить откровенно: ты беглец с плохой характеристикой, слывешь смутьяном, а Клер избалованная, богатая дочка, любящая разные сомнительные затеи, между тем как Педроза плавает с этой компанией пятнадцать лет и хоть отличается тяжелым нравом, никогда не был замечен ни в чем плохом. И, между прочим, нет даже никаких намеков на то, что в холодильнике было эта таинственное семейство, которое, как утверждает Клер, она видела.
— Она и вправду их видела!
— Откуда ты знаешь?
— Да она… она мне сказала, и я видел там отпечаток детской ладони.
— Да, да, она тоже твердит об этом отпечатке. Но я сам проверил — и следа его там нет.
— Ну и что? — Джимми вздохнул. — В общем, ясно — все, как всегда. — Он сложил руки на груди и уставился в пол. Хорошо, конечно, что он остался живым! Но насколько было бы лучше, если бы ему еще и верили! — А ведь мы там чуть не умерли!
— Это точно! — Но вовсе не Крот подтвердил его слова. В дверях, улыбаясь, стоял какой-то офицер. — Ты, значит, и есть Джимми?
Офицер подошел к кровати и протянул руку. Джимми несколько настороженно пожал ее.
— Я доктор Фрэнк Хилл. Спас тебе жизнь. Не спеши говорить «спасибо», но, если когда-нибудь вдруг разбогатеешь, можешь прислать мне чек на кругленькую сумму, не откажусь!
Он был весел и оживлен. А Джимми как раз сейчас ничто не радовало.
— Педроза хотел убить нас, — сказал он.
— Да он уже давным-давно хочет убить всех нас, — рассмеялся доктор Хилл. — Ты пробовал хоть раз его яичницу?
— Я не шучу, — возмутился Джимми.
— Нет, конечно, ты прав, — задумчиво кивнул доктор Хилл. — Испорченная яичница — дело нешуточное! Это вполне серьезно! — Он снова рассмеялся, проверил его пульс и быстро написал что-то на карточке, висящей в ногах кровати. — Ты почти не пострадал, Джимми — руки, ноги не отморожены, но все-таки хотелось бы, чтобы до конца сегодняшнего дня ты оставался в постели.
Он подмигнул Джимми, вернул карточку на место и, напевая, вышел…
— Всех ненавижу! — взорвался Джимми. — Ну почему нам никто не верит?
От досады он стукнул кулаком по кровати.
Крот опустил руку и достал лежащую на полу пачку бумаги.
