копий. Это реально.
Кто создавал первый номер «Нового американца»? Так как газета коммерческое предприятие, то список возглавили «боссы». Председатель компании – Артур Гольдберг, президент – Борис Меттер, секретарь и казначей – Алексей Орлов. Теперь творческая часть коллектива. Главный редактор – Борис Меттер, отдел новостей – Орлов, отдел политики и экономики – Анатолий Лимбергер, отдел истории и религии – Берл Хаскелевич, рубрика «Для вас, женщины» – Людмила Кафанова. За юридическую службу газеты отвечал небезызвестный широкой публике Фридрих Незнанский. Рубину достался отдел спорта, Довлатов представлял отдел культуры.
Несколько слов о председателе. Артур Гольдберг – коренной американец, работал на рынке недвижимости. Кроме того, он организовал общество по абсорбции советских евреев, эмигрировавших в США. Именно на него вышел Мет-тер в поисках денег для будущего издания.
Интересные воспоминания о быте новорожденной газеты оставил фотограф Марк Серман. Вслед за родителями, профессором Ильей Серманом и литератором Руфью Зерновой, он эмигрирует из Советского Союза. Прожив какое-то время в нью-йоркской квартире отца, Марк лишается жилья. Бездомного приютили давние знакомые семьи Серманов – Довлатовы. Из письма Игорю Ефимову от 7 мая 1980 года:
К нам вселился Марк Серман. Передает вам привет. Вроде бы он симпатичный.
Довлатов не только предоставил Марку крышу над головой, но и решил его полностью социализировать, устроив на работу в «Новый американец». Из мемуарного очерка Сермана:
Для начала он послал меня на разговор с Е. Рубиным, одним из основателей газеты, на которого я произвел, по всей видимости, отталкивающее впечатление. Отталкивающее по системе градаций воспитавшей меня моей одесской бабушки, у которой их было две. Одна, положительная градация – чарующее впечатление, и вторая, отрицательная – отталкивающее впечатление. В ответ на вопрос Рубина, чем я могу быть полезен газете, я сказал, что знаю английский и фотографирую. Рубин на это возразил, что он может вместо меня взять своего 13-летнего сына, который хорошо фотографирует и прекрасно говорит по-английски, – «наверняка получше вас». Это меня расстроило, и что было дальше, я плохо помню – скорее всего, ничего хорошего, помню только, что и Рубин на меня не произвел чарующего впечатления.
Рубин действительно мог устроить сына в газету, в которой трудился не только он, но и жена. Жанна занималась рекламными объявлениями в «Новом американце». Несмотря на холодный прием со стороны одного из отцов-основателей, Довлатов отводит Сермана в редакцию. К тому времени газета сменила местонахождение. Козырное место на Times Square признали неудачным. Газета переехала в помещение на Union Square, 1. Для Довлатова новый адрес редакции оказался выгодным. Неподалеку располагались ювелирные курсы, которые он старательно и не без успеха посещает. Из письма Игорю Ефимову от 17 января 1980 года:
На курсах у меня обнаружили могучее прикладное дарование. Перевели из ремесленной в творческую группу. Воспитывают сурово, как юного Паганини. Шеф Милтон (дед его работал у Фаберже) произнес такую загадочную фразу:
– Ты обязан лепить даже во сне.
Творческая жизнь кипела везде. Вернемся к новой редакции газеты. Марк Серман вспоминает:
Редакция размещалась в комнате площадью примерно 18 квадратных метров и была обставлена видавшей виды мебелью. Перед продавленным диваном стоял маленький журнальный столик с пишущей машинкой, на которой в этот момент что-то печатал спортивный обозреватель газеты А. Орлов. Вокруг люди сидели на разнородных стульях и металлических вращающихся табуретах. Впоследствии я видел такие табуретки только в мастерских и в фотолаборатории, куда через год я устроился на работу.
Посуду из-под кофе, чая или спиртного можно было мыть прямо в комнате – в углу находилась обыкновенная раковина-умывальник, где отколотый фаянс был местами подкрашен не совсем подходившей по цвету масляной краской. Над этой же раковиной умывался впоследствии и я, если ночевал на диване в редакции. Меттер прямо и с достоинством сидел за металлическим письменным столом в деревянном вращающемся кресле. Рядом с ним возвышался картотечный шкаф, где хранились газетные материалы и из которого они похищались во время последующих перипетий газеты. Стены были отделаны модными в шестидесятые годы панелями под дерево, и практически все пространство стен было заполнено вырезками из газет, фотографиями и картинками.
Кроме вырезок и фотографий стену украшал символ отчаянного оптимизма редакции, позаимствованный из американской бизнес-культуры. Правда, несколько модифицированный:
Там же, по обычаю малых коммерческих предприятий, висел прикнопленный ксерокс первого доллара, полученного за продажу газеты. Мне рассказали, что раньше там висел оригинал, периодически исчезавший в силу нужд творческого коллектива и всегда возвращавшийся на место. Но однажды оригинал не вернулся, а ксерокс остался.
Можно сослаться на то, что решение заменить первый победный доллар на копию продиктовано не только бедностью сотрудников «Нового американца». Редакция находилась в достаточно опасном районе. Меры предосторожности включали такой необычный агрегат, как «Полицейский замок Фокса». Дверь в редакцию открывалась вовнутрь. С той стороны дверь имела специальное гнездо. Такое же гнездо располагалось на полу. В оба отверстия вставлялся лом в наклонном положении. Легко выбить дверь при такой защите было невозможно. Иногда в редакцию заглядывал и председатель компании – Артур Гольдберг. Заглядывал в прямом смысле слова. Не переступая порога, он спрашивал по-русски: «Как дела?» И тут же, не дожидаясь ответа, благоразумно уходил.
Недовольство Рубина тем, что Довлатов привел в газету своего знакомого, объясняется вполне прагматическими причинами. Знаток подковерных журналистских интриг стремился насытить редакцию «своими людьми». Все понимали, что благодушное единение первых дней совместной работы сменится борьбой за реальное лидерство. В 2011 году Алексей Байер разместил на сайте издания «Сноб» свои небольшие, но выразительные мемуары «Как я работал с Довлатовым»:
Моя работа в «Новом американце» началась с телефонного звонка. Голос с сильным акцентом сначала удостоверился, что у телефона действительно я, а затем, перейдя на русский, вкрадчиво произнес: «Я жил в одном дворе с твоим братом. Как он поживает?»
На это, наверно, полагалось ответить что-то вроде «несчастному полегче, он уже собирается в Тверь», а затем договориться о передаче портфеля в каком-нибудь безлюдном месте.
Однако это оказался не майор Пронин, а Евгений Рубин, знаменитый спортивный журналист. Тут, в эмиграции, ему нужен был переводчик для статей о советском хоккее. Я учился на последнем курсе, из СССР уехал всего пять лет назад, и советский хоккей был мне еще очень близок. Мы с ним опубликовали несколько статей в спортивных журналах, попали в «Нью-Йорк Таймс» и в начале 1980 года он предложил мне работу переводчика в новом еженедельнике, который Рубин с тремя другими
