размышляла я, стоя на балконе "сказочного замка сказочного принца". Потом всплыли вчерашние подозрения по поводу отъема органов. В конце концов, я ведь не знаю своего отца, не знаю, что за ДНК во мне, у кого они, мои органы, могут прижиться…
14. Виола
До пяти лет она не говорила. Нет, как будто и говорила что-то своим куклам, но это было понятно лишь ей самой. И, может быть, куклам. А их у маленькой Виолетты было немало. Отец Иван, еще молодым приехавший из Белоруссии, был известный в Бологое гробовщик. По улицам он ходил в черном костюме с галстуком и шляпой, в которую выливал по полфлакона "Тройного", в то время как остальная "гопота" шастала, в чем придется. В Кривом переулке у него была столярка, принадлежащая, конечно же, Городскому Коммунальному Хозяйству, ведь то были еще советские времена. Но пользовался он этим помещением со всеми инструментами и станками по собственному усмотрению. И деньги народ платил ему лично. Хотя что-то перепадало и Начальнику, разумеется, и на налоги с различными откатами государству. Доченьку свою он очень любил, хотя мечтал, конечно, о сыне, которому можно было бы передать свое ремесло с инструментами по наследству. Маленькая Виола у него в мастерской порой и засыпала в стружках, а ему потом приходилось ее искать.
И первое слово, ею сказанное в пять лет, было не "мама", как у всех, а "ПАПА!" И случилось это, когда Иван, как обычно перебравший с субботним вермутом, по тому же обычаю принялся колотить маму. Неизвестно почему, но он делал это всегда, то ли ревнуя, то ли сердясь за что-то иное. А может быть, просто негодуя на жизнь, которая у него была совсем не сахар. Дело в том, что ему от Хозяйства, когда он женился, за городом был выделен участок под строительство. А также и лес. Но деревья были в чаще, километрах в пяти от начатого сруба, а на транспорт у тогда еще никому не известного столяра денег не было. И каждый день после работы он шел туда (жилье они тогда еще снимали) и приносил на плече бревно. Иногда успевал принести два, а то и три. Строил он один, изредка лишь привлекая супругу, которая уже имела огромный живот. Дом строился почти два года, столько же его Нюся была беременна. Беда в том, что первая девочка родилась нежизнеспособной. Как потом сказали из-за несовместимости партизанской белорусской крови с бологовской, вернее даже с огрызовской купеческой. Нюся его была из старинного купеческого рода, раскулаченного, разумеется, Революцией. Хотя в Бологое всегда правили торгаши и спекулянты независимо от флага над зданием Администрации. Как теперь торгаши и спекулянты правят великой некогда страной. Младенца внесли в дом, как другие вносят кошку. Но и это еще не все. Беда в том, что Иван был столяр, и решил, что и в печном строительстве нет ничего особенного – натаскал б.у. кирпича от городской котельной, замочил глину и слепил нечто на свой вкус и цвет. Через год, когда древесина стен, пола и потолка просохли, а печь окончательно расползлась, они вновь лишились жилья. Хорошо еще успели девочку вытащить из огня! В глубине души Иван догадывался, что стало причиной пожара, но, как большинство мастеров своего дела, был уперт до безумия. Следующий сруб он смастерил уже за год. Но и он сгорел через восемь месяцев. Опять же из-за рассыпающейся печи. Поговаривали, что именно из-за этих жутких зрелищ девочка не смогла начать говорить в срок, как у всех.
Росла она худеньким, болезненным ребенком с белейшими, как первый снег, прямыми волосами по пояс, ела только суп из кильки в томате, манную кашу с черничным вареньем да пряники с молоком на ночь. И больше ничего. Однажды, когда родители по настоянию местного фельдшера решили втиснуть в нее ложку рыбьего жира, маленькая Виолетта шустро забралась под родительскую кровать и не вылезала оттуда до позднего вечера, рыдая взахлеб.
Школьницей они была очень тихой и спокойной, с ужасом сторонилась бегающих и скачущих на переменках однокашников, никогда не шалила ни на уроках, ни после них. Но училась ниже среднего, все слова в предложении писала слитно и так, как слышала. Иногда даже споря с мамой при выполнении домашних заданий и доводя ее порой до слез своим упрямством. "Ма-ло-ко! Потому что всегда мало!" – упорно следовала она собственной логике.
После занятий в школе у маленькой Виолетты было два любимых дела: игра в куклы на лугу за огородом и вырезание разных фигурок ножницами из газет. И не только – однажды она изрезала случайно найденную папину заначку – целых пятьдесят рублей пятерками! Разумеется, такого нельзя было оставлять! Но девочку никогда никак не наказывали. Папа просто пропил часть домашнего бюджета и понял, что надо делать – маленькую Виолетту отвели в Художественную школу, где знаменитый в Тверской области художник Константин Александрович Медведев принялся учить ее пользованию красками. И очень скоро, ежу понятно, все обои в доме были в учебных эскизах. И не только обои! Разумеется, ей пытались запрещать пачкать предметы быта, но куда там! Шкафы, буфеты, холодильник и телевизор были расписаны оригинальным орнаментом. Дорогущие художественные краски покупал папа, надо сказать, покупал порой со слезами на глазах. Однажды юная художница расписала красными петухами шикарный дубовый гроб внезапно скончавшемуся (говорят, от обжорства) Начальнику Отделения Железной дороги! Этот гроб Ивану пришлось оставить себе – он поставил его в сенях и иногда, слегка перебрав, ночевал в нем, посадив крышку на дверные петли. А поскольку ящик был размера на три больше положенного ему, он провел в него электричество, сделал полочки для бутылок, стакана и нехитрой закуски. Ах, нет, еще и специальное гнездо для приемника, маленького транзисторного приемника! И щеколду для запирания гроба изнутри.
В девятом классе, а это случилось в мае, в самом конце учебного года, Виолетта впервые пошла на танцы. Парни в те времена ходили в брюках клеш, свитерах и плащах болонья. Особо продвинутые носили длинные волосы, железные перстни и остроносые туфли на высоком каблуке. А ее пригласил на первый танец статный парень в темном костюме, правда без галстука, но с очень короткой стрижкой, голубыми глазами и мощными ручищами. Почти как у папы. И пахло от него не бормотухой, как от остальных, а настоящим "Шипром". Всю дорогу от танцплощадки у ДК на берегу Озера до самого ее дома на самом краю Огрызково он пронес ее на руках. Но родителям она об этом не сказала. И звали парня тоже Иван, как папу.
Все
