Мы на танцы вместе ходили!
– Да, может быть… – было заметно, что она не помнит.
Ева постучала карточкой по стойке:
– Слушай, Марин! Как тут выпивка заказать?
– Что вас конкретно интересует?
– Что горит! У нас стресс! Мы были в пожар!
– Я сейчас позвоню в кафе. Вам в номер занесут. – Марина эта похоже, злилась, что Виола не смогла ее вспомнить.
А та в полном упадке физических и моральных сил просто взяла ключ и двинулась к лестнице. Даже не оглядываясь.
Ее молодая подруга по несчастью задержалась и нагнала уже в коридоре второго этажа. С рюкзаком и бутылкой в руках.
Навстречу им вышла ослепительная "уборщица" Екатерина на двенадцатисантиметровых каблуках. Ева так и замерла, глядя на нее. Неизвестно, что ей двигало, но она, отбросив рюкзак, заступила блондинке дорогу.
– Гуд афтенун, бэйби!..
– Чо надо?! Я тебя не знаю!
– Тысся баксов!
– Чего-о?!
– Работа тебе! За тысяцю баксов!
– Работа?! Я с девками ни-ни!.. А точно тыща?
– Мозно и боле! Нузна осень-осень красивый бейби! Такой как ты!
– Ладно! Что делать-то?
– Играть! Как в кино! Или театр!
Нет, конечно! Екатерина не могла поверить своему счастью! Не может быть, чтобы в коридоре гостиницы какая-то косая бабешка в воняющем дымом халате оказалась тем, о ком она мечтала долгими серыми утрами!
– Но у меня нет диплома… – высоким, почти плачущим голосом произнесла она.
– Это очень-очень хорошо! Нужен все естественный!
Чухонка развила немыслимую энергию – забросив в номер свой мешок и бутылку, помчалась с новой знакомой в кафешку. Прямо в банном халате! Там ей, разумеется, отказались выдать наличку, но продали бутылку самого дорогого коктейля, бутылку которого она попросила раскупорить и спрятать в бумажный пакет. С этой бутылкой она вызвала такси и потащила Екатерину к Сбербанку, где к ее немалому удивлению сняла таки с карты сто пятьдесят тысяч, половину которых посулила ей. Теперь уж и деваться было некуда!
Эту картину надо было наблюдать воочию, как сумасшедшая разноглазая иностранка в оранжевом халате и в сопровождении весьма легкомысленно одетой и накрашенной девушки отнюдь не монастырского нрава суют пачки купюр в пакет явно с бутылкой и под невероятным общим вниманием выпархивают на улицу к ожидающему их такси. И при этом по очереди пьют с горлышка из того же пакета!
16. Кабысток
Он не сразу понял, что приехал сюда впустую. Может быть, этого делать и не надо было. Матвей Егорович даже порадовался, что не поставил в известность МУР в лице майора Синицына.
Потолковав с проституткой и служащей, он сообразил, что гостиница тут совсем не для приезжих. Походив после завтрака по пустым коридорам на трех этажах и обнаружив, что кроме него и еще двух дам, пострадавших на пожаре, тут никто и не живет. И действительно, зачем им охрана?! Даже и об этих погорельцах он узнал совершенно случайно от Натальи, временно нанятой администратором толстушки.
И он прекрасно понимал, что вряд ли кто из так называемого персонала сможет поведать ему о настоящем хозяине этого предприятия. При желании он мог бы поднять всю документацию, счета и прочее, но зачем? Во времена своей службы ему приходилось сталкиваться с такими предприятиями-призраками. По документам они приносили вполне приличный доход, за них платились все необходимые налоги, а на деле через них просто легализовались доходы от преступных промыслов. Может от взяток, может от производства контрафакта или наркоты, а может еще от чего, в данный момент эту якобы гостиницу надо было просто взять на учет, на собственный учет.
"Господи Боже мой! – изумлялся Матвей Егорович, выйдя уже на моцион, на разбитую в хлам улицу. И тротуары, и проезжая часть были вспучены, все в трещинах, кое-как залеплены. – Господи Боже мой, и когда ж вы нажретесь?!" – это относилось к новым русским, администрирующим город. Ведь явно средства на весь этот беспорядок получались и распределялись. Но Бологое – закрытая для глаз Правосудия терра инкогнито. Никто из больших начальников сюда не поедет, тут можно все.
Напротив отделанного пластиком здания гостиницы в тени небольшого сквера сидел памятник Льву Николаевичу Толстому. Вспомнилось восклицание из "Джельтменов удачи": " Кто ж его посадит, он же памятник!.." А за спиной Льва Николаевича, как ни странно, находилась Спортивная школа, судя по транспарантам, прикрывающим фасад двухэтажного строения.
Он помнил, как его везли от вокзала (свой драндулет добивать на таких дорогах не хотелось) и направился туда, полагая, что в таком населенном пункте именно вокзал должен являться Центром.
Матвей Егорович прекрасно понимал, что действует сейчас отнюдь не профессионально. Что можно было вот так, слепую, по сути, отыскать? В городке восемь тысяч населения, почти вся молодежь где-то на заработках или в учении. И даже пенсионеров отсеивать нельзя, маньяком вполне может быть один из них, "жирующих" на заслуженном отдыхе и мстящих за свой, по мнению Госдумы "достаток".
17. Ева
(перевод с эстонского)
Все предки по маме были сельские учителя, скотоводы и огородники, абсолютно спокойные эстонские почти интеллигенты, обожающие Лутца, Тамсаре, Ленарта Мери и "Калевипоэг". Из тех, кто много трудился и немного читал по вечерам, к счастью, не только Библию. Мама порвала со всей родней одним махом, поступив в Театральное училище. В те годы это была одна из самых постыдных профессий в Эстонии. Это было примерно то же, как если бы она пошла в проститутки или воровки. К тому же мама не стала вести приличный, по общему мнению, образ жизни. Она не вышла замуж и меняла кавалеров, как перчатки, и пила, как лошадь после скачки. Вообще-то блядство на моей родине вполне допустимо и не очень осуждаемо. Но только в том случае, когда у бляди есть муж с хозяйством, и нет пристрастия к горячительным напиткам. Если баба – рабочая лошадка, ей можно и расслабиться иногда, если втихаря и без скандалов. Там даже Отелло не понимают на подкорковом уровне!
Ну вот, а мама всегда, насколько я помню, была честной и открытой блядью и алкоголичкой. И никогда не стеснялась своего образа жизни, и никогда не умела притворяться. Хотя и служила в Театре, где притворство должно бы становиться искусством.
Потоптавшись на балконе, я решила все ж не рисковать костями, а поискать возможность слезть. Вспомнила о простынях в пакетах, вернулась в комнату, распечатала и связала их в подобие каната. Получилось четыре метра, ништяк! Примотав свой канат к решетке балкона, полезла вниз. Но из-за темноты и суеты узел получился слабым, вес моей необъятной задницы развязал его, и я с диким воплем рухнула в чьи-то крепкие объятия. Ловец даже не захотел ставить меня на ноги, так и понес. В дыхании его запах курева мешался с запахом свежего пива. А я глотала слезы отчаяния и обиды на судьбу. Амбал, без особого
