Несколько раз следователь вызывал Светлану на кухню и подробно расспрашивал о племяннике. Когда приехал, с кем приехал и чем занимался все две недели. Я благодарна Светлане: она не сказала, что Тихоня привез меня с собой. Если бы она проболталась, меня в тот же час отправили бы к мачехе.
Она сказала, что я дочь ее подруги, которая лежит сейчас в больнице, и поведала слезную историю о том, как меня и мою маму сбила машина. Во время рассказа следователь внимательно наблюдал за мной из кухни и в конце спросил: «А не та ли это девка, с которой он приехал?» Светлана звонко засмеялась и махнула на него рукой. «Скажете вы тоже. У моего племянника если и будет девка, то не такая, как эта». Следователь со знанием дела кивнул и ухмыльнулся.
Постепенно на меня вообще перестали обращать внимание, и я невольно подслушала разговор двоих следователей. По их словам Тихоня был профи, на дело пошел не один, но упорно это отрицал. Прокурор предложил ему сделку, либо он сдает подельников и выходит сразу по УДО, либо тянет срок один и на полную катушку. В моем сознании проблеснул лучик надежды, может Тихоня образумится и сдаст тех людей, которые так бесчеловечно его подставили. А что его подставили, я даже не сомневалась. Сама идея, что Тихоня может быть вором, отвергалась мною молниеносно.
Обыск закончили ближе к вечеру. Напряжение отпустило, и мы со Светланой просидели на кухне за разговорами несколько часов. Светлана причитала о том, что это большой позор для ее семьи, что милиция непременно сообщит ей на работу и ее могут сместить с бригадирской должности. Как могла, я утешала ее, но что могла ей сказать неопытная пятнадцатилетняя девчонка?
Я рассказала ей о подслушанном разговоре двух милиционеров, и на следующий день она пошла поговорить с Тихоней. Меня она наотрез отказалась брать с собой. Как же я тогда переживала, мне казалось, если я не увижу Тихоню, то умру от тоски! Снова мучительное ожидание, и снова я металась от одного окна к другому.
Светлана вернулась злая и раздраженная. Она ничего мне в тот день не сказала, хотя я в своих расспросах дошла почти до истерики. Сидела, уставившись в одну точку, и не шевелилась. По ее лицу я поняла, что произошло что-то страшное и жуткое, отчего сама испугалась, забилась в угол и проплакала до утра.
Утром Светлана сама позвала меня и попросила сесть рядом. Она сказала, что Тихоня отказался сдать подельников, поэтому скоро будет суд и Тихоня сядет на большой срок. Она точно знала, что это не год и не два. Посмотрев на меня, она вытерла слезы и спросила: «Что ты будешь делать, если его посадят?» Ни минуты не раздумывая, я ответила: «Буду ждать». Светлана кивнула головой, скорее машинально, чем в знак одобрения, и больше мы эту тему не поднимали.
С этого дня за нашим домом следил какой-то худощавый паренек в кепке. Он периодически появлялся около ворот и частенько заглядывал в окна, нагоняя на нас страх. Светлана периодически хваталась за сердце и громко вздыхала. С каждый днем я чувствовала себя все хуже и хуже. Меня постоянно мутило и преследовало чувство тревоги.
На суд приехала мать Тихони, загадочная и молчаливая женщина. Ее звали Екатерина. Она была полной противоположностью своей сестры, носила черные длинные платья и была очень набожна. Перед едой она крестила пищу и читала молитвы. Светлана относилась к ней с большим терпением и почитанием. Между собой они периодически обменивались красноречивыми взглядами. И мне с первой минуты стало понятно, что у них есть тайна, которую они тщательно от меня скрывают. Со мной Екатерина почти не общалась, но не потому, что я ей не нравилась, а потому, что была убеждена: я – очередная жертва Тихони. Почему очередная, она не объяснила, но я-то точно знала, что у Тихони я была первой девушкой. До меня он ни с кем не встречался.
День суда я помню до мелочей, хотя это было почти сорок лет назад».
Далее Тамара описывала судебный процесс, свои терзания по поводу невинно загубленной молодой жизни Тихони и страх о его пребывании в тюрьме. Клара мельком просмотрела записи и, убедившись, что в них нет никакой ценной для следствия информации, пролистала несколько страниц вперед. Затем посмотрела на часы и, спрятав дневник в сумку, отправилась спать.
Глава четвертая. Кража
Рано утром позвонила Лиля и предупредила, что не сможет сегодня открыть салон. Голос у нее был нервозный, настроение подавленное, поэтому Клара сразу поняла, что у подруги случилось что-то серьезное, но Лиля категорически отказывалась обсуждать причину по телефону.
Клара попросила мужа отвезти Полину в школу, что вызвало у него очередную бурю недовольства, которую она выдержала с большим трудом. По дороге в цветочный салон у нее было время подумать и оценить создавшуюся в семье ситуацию. Атмосфера между супругами так накалилась, что, казалось, одна искра – и вспыхнет пожар, в котором сгорит последняя надежда на примирение.
Перед магазином Клара с удивлением обнаружила припаркованный автомобиль Уварова. Тот сидел за рулем и пролистывал рекламу автомобилей. Увидев Клару, он резво выскочил из машины и побежал ей навстречу.
– Мое почтение! Хорошо выглядите! Как у вас дела? – нарочито бодро спросил следователь.
Клара не разделяла его энтузиазма от встречи, сейчас ей хотелось только одного – открыть магазин и продолжить чтение дневника. Она одарила его тяжелым взглядом и даже не поздоровалась. Справившись с заедающим замком, Клара распахнула дверь магазина, набрала код сигнализации и перевернула дверную табличку с надписью «открыто».
– Что вы здесь делаете? – недовольно спросила она и, передразнивая манеру следователя, добавила: – Появились новые улики и вам снова нужно меня допросить? Теперь уже с пристрастием?
Не обращая внимания на ее недовольство, Уваров зашел следом и, облокотившись о прилавок, сказал:
– Мы вчера без предупреждения ввалились к вам в дом. Я хотел вам сказать, что это была не моя идея.
– Правда? – ехидно произнесла Клара и, взглянув на взъерошенные волосы и мятую рубашку следователя, добавила: – А вот вы плохо выглядите, как после бурной ночи.
Не сводя с Клары взгляда, Уваров пригладил волосы.
– Я еще не был дома, ночка действительно выдалась бурной. Мы продвинулись по делу Тихонова.
– Правда? – без особого любопытства спросила Клара.
– А вы не хотите пойти куда-нибудь выпить кофе? – завел старую пластинку Уваров.
– Нет. Я должна быть в магазине, и это место вполне подходит для разговора, – категорично заявила она.
Уваров посмотрел по сторонам, как будто боялся случайных свидетелей, и потянулся в потайной карман куртки.
– Про это родимое пятно вы говорили? – спросил он, протягивая ей фото.
На фотографии был изображен Тихонов в возрасте примерно сорока лет. В кадр попала правая рука, в которой он держал сигарету. На руке отчетливо виднелось родимое пятно в виде полумесяца, которое с четырех сторон окружали точки, похожие на звезды. Клара оживилась.
– Да, это оно.
– На мой взгляд, это не родимое пятно, а татуировка, – неуверенно предположил Уваров. – Полумесяц растущей луны, окруженный четырьмя звездами. Я уже где-то видел ее недавно.
– Ну, я не эксперт, мне показалось, что очертания не такие ровные, как на тату, поэтому я и подумала, что это родинка, – выкрутилась Клара. Ей уже и самой стало противно от того, что она скрыла дневник Тамары и теперь приходится постоянно врать следователю, что невероятно выматывало.
– Смотря где делали татуировку. Ее мог сделать не профессионал.
Зазвенел колокольчик на двери, Клара подняла глаза от фотографии и увидела высокую женщину лет пятидесяти. Она приветливо поздоровалась, пытливо осмотрела все букеты из роз в витрине и попросила завернуть один из них. Клара вошла в холодильник-витрину и вынула из пластикового вазона алый букет. Расплатившись, женщина поспешно вышла из магазина, оставляя после себя шлейф терпких духов.
– Я вспомнил, где уже видел этот рисунок! – воскликнул Уваров и постучал указательным пальцем по фотографии.
– И где же? – заинтересовалась Клара. После первой покупательницы ее настроение немного повысилось.
– В квартире, которую снимал Тихонов, – взволнованно ответил следователь, – рисунок лежал в книге. Я его там и оставил. Черт! Сегодня в квартиру должны были въехать новые жильцы!
Следователь бросился к выходу, чуть не сбив с ног входившую в магазин Лилю. Вид у нее был еще хуже, чем голос по телефону.
– Ой, извините, – неловко пролепетал Уваров и побежал к машине.
Лиля зашла в магазин, сухо поздоровалась и, не поднимая глаз на подругу, положила сумку в подсобку. Клара молча наблюдала за ней, давая возможность адаптироваться. По глазам подруги было заметно, что она долго плакала. Ее губы были плотно сжаты, подбородок дрожал.
