— Я уверена, что книга будет «боевиком».
При первой же возможности он спросил, испытывая легкую неловкость:
— А что Мали?.. То есть я хочу сказать: он закончил свои занятия в Америке и получил диплом?
Грейс подняла глаза от медного кувшина, который она чистила.
— Как, разве вы не знаете?
Джаган, чувствуя, что ему не следует раскрывать свои отношения с сыном и истинное положение вещей, пробормотал:
— По правде говоря, у меня не было времени обсудить все это с Мали, вот почему…
— Да-да, я понимаю, — сказала Грейс. — И все же он должен был вам все сказать.
— Ах, нет! — вскричал Джаган. — Ты не так меня поняла. Я не жалуюсь.
— Конечно, нет, — согласилась она. — И все же я считаю, что Мали должен был вам все сказать. Лучше я попрошу его, чтоб он поговорил с вами. Это очень важно. До тех пор пока он не поговорит с вами, он не должен строить никаких планов.
— Да, я тоже об этом думал. Мне бы хотелось знать о его планах.
— Вы все узнаете, — пообещала она. — Все, все…
Джаган сказал:
— Я думал, он напишет мне о своих планах, но он писал только о вашей стране. Я многое узнал о ней из его писем.
Она поднялась и с веселым смехом воскликнула:
— Отец, покажите мне какое-нибудь письмо, и я вам все объясню.
— Что? — спросил, растерявшись, Джаган. — Что ты хочешь мне объяснить?
— У вас сохранилось хоть одно письмо? Я все вам объясню.
Он подошел к своему любимому шкафу, вынул картонную коробку, в которой хранились аккуратно сложенные голубые конверты, и пробежал по ним пальцем.
— Вот они. Не знаю, какое из них ты хочешь посмотреть.
Он колебался. Он никому не разрешал касаться этих драгоценных листков, но сказать об этом Грейс он не мог.
— Ой! Сколько их! — удивилась она и вынула письмо наугад. — Посмотрите? — И она указала на подпись. — Видите?
Джаган поискал очки, надел их и прочитал вслух:
— Г. и М. …Верно?
— Ну конечно. Неужели вы раньше не замечали? Я думала, вы знаете, Г. и М. значит Грейс и Мали… Это я и он, после того как мы… как мы…
Она не окончила фразу.
— Все эти письма писала я, а подписывались мы оба.
— Ты? — повторил Джаган и неловко сглотнул набежавшую в рот слюну. — Откуда мне было знать? Я ведь даже не знал о твоем существовании.
— Разве Мали никогда не писал вам сам?
Джаган молчал. Что толку говорить правду? Разве кто-нибудь выиграет от этого? В душе он молил дух Ганди, чтобы тот простил ему ложь, которую он готовился произнести.
— Да, конечно, но я не знал, что эти письма писала ты.
— А что Мали обо мне написал? Вы очень удивились?
— Он тебя не описывал. Разве можно в письме рассказать о человеке? Слова значат так мало. Вот почему я тревожился, когда он сказал, что хочет стать писателем. Это настолько трудно…
Он нес какую-то чепуху, а Грейс поставила в угол метлу и щетки, подошла и села рядом с ним на крыльцо, свесив ноги во двор.
— Я от него ничего о тебе не узнал. — Он дал волю своему неловкому воображению. — Он только написал, что собирается жениться. Я и сейчас ничего о тебе не знаю. Знаю только, что ты хорошая…
— Но это самое главное, правда? К чему спрашивать об остальном? Больше ведь ничего не нужно.
Джаган решил не упускать случая и сказал:
— В нашей стране есть обычай — сначала мы спрашиваем, где человек родился и воспитывался и все такое, а потом уж переходим к другим вопросам.
— А в других странах этим интересуются, когда берут с тебя налоги или выдают заграничный паспорт. Но раз я вышла замуж за индуса, мне нужно привыкать к вашим обычаям и рассказать о себе. Моя мать была кореянкой, а отец — американским солдатом. После второй мировой войны он служил на Дальнем Востоке. Я родилась в Нью-Джерси. Отец поехал туда на побывку и взял с собой мать. Его отозвали, когда мать была в больнице, и… — она помолчала, — домой он так и не вернулся. Мать решила остаться в Америке. Я училась у Маргарет. Вы о ней слышали?
— Нет, — ответил Джаган. — Это что такое?
— Это женская школа. Обожаю вспоминать о тех днях!
— Это, верно, была хорошая школа, — сказал Джаган.
Он уже привык подхватывать обрывки сведений об Америке и возводить из них целые теории.
— Я изучала домоводство в Мичигане и познакомилась с Мо, когда он приехал туда, чтобы поступить на писательский факультет. Мы сидели рядом на одном футбольном матче. Ах, вот бы вам посмотреть, как играют в футбол в Мичигане. У вас здесь есть футбол?
— Ну конечно, есть. Все школьники играют в футбол.
— Я думала, он писал вам об этом.
— Разумеется, писал, только, знаешь, письма иногда теряются. На днях один мой знакомый при мне жаловался на почте, что письма до него вовремя не доходят…
— Вы счастливы, правда? — вдруг спросила она.
Джаган кивнул.
Она сказала:
— Я так много слышала о кастовой системе в вашей стране, что боялась ехать сюда. Когда я в первый раз увидела вас всех на платформе, я затряслась от страха. Я боялась, что вы меня не примете. Мо поступил замечательно, правда? Нужна была смелость, чтоб привезти меня сюда.
— Ну, знаешь, — сказал великодушно Джаган, — в наши дни мы уже не верим в касты. Ганди боролся за их уничтожение.
— Они уже исчезли? — спросила она в простоте душевной.
— Они исчезают, — ответил Джаган, чувствуя себя политиком. — Мы о них больше не думаем.
Он надеялся, что она не станет допрашивать его дальше.
Как-то днем Мали ворвался на половину Джагана и спросил:
— Неужели ты не можешь провести нам телефон?
Джаган сказал:
— Я об этом не думал.
— В том-то и горе, что не думал. Это очень неудобно и несовременно. Как можно заниматься делом, если в доме нет телефона?
Джагану хотелось сказать: «В конце концов, Мальгуди — маленький город. Крикни — и тебя в любом конце услышат».
— Даже в твоем деле это очень важно, — сказал Мали. — Если бы у тебя был телефон, ты бы больше продавал. Люди делали бы заказы по телефону.
Джаган повторил:
— Я об этом не думал.
На самом деле ему хотелось сказать: «За день я продаю достаточно без всякого телефона. А это значит, что, если людям хочется сладкого, они покупают и без телефона».
Сын сказал:
— Мне было очень неловко, когда я не смог дать своим компаньонам номер нашего телефона.
— Каким компаньонам? Какой компании?
— Грейс! — крикнул Мали. — Иди-ка сюда. Мы говорим о деле.
При мысли, что он должен сейчас обсуждать с сыном дела, Джагана охватил ужас, хоть он и обрадовался, что Мали будет с ним говорить. Он был сегодня на редкость общителен. По тому, как подчеркнуто держалась в стороне Грейс, Джаган понял, что этот разговор подстроила она. Мали предложил:
— Отец, давай сядем в холле. Там есть стулья.
Джаган собирался идти в лавку, но, видя сына в таком настроении, решился нарушить заведенный порядок. Теперь распорядок его дня то и дело менялся.
Он покорно последовал за сыном и уселся в холле, куда не заходил вот уже несколько недель. Он заметил, что Грейс преобразила холл — повесила занавески, расстелила на столе скатерть, а на полу — циновки. На стенах висели современные картины. Джагану они показались совершенно непонятными, но Грейс сказала:
— Они великолепны, правда?
И он только поддакнул.
На бамбуковых стульях лежали разноцветные подушки. В небольшой вазе на столе стояла ветка маргозы. При виде маргозы у Джагана сильно забилось сердце.
— Маргоза — это амброзия, о которой говорится в наших ведах[13]. Ты знаешь об этом, Грейс?
Она чуть не обняла вазу и воскликнула:
— Какая прелесть! А как об этом узнали? Про веды все известно, правда?
— Конечно, ведь они истекли из божественных стоп.
— Ах, какая мысль! — вскричала Грейс.
Все ее трогало, все пробуждало в ее сердце поэтическое чувство.
— Только не вздумай глотать листья маргозы, милая, — предупредил ее Мали.
Джаган сказал:
— Ничего страшного. Это природное антисептическое средство, очищает кровь, снабжает ее железом…
Стоило ему заговорить о маргозе, как глаза у него засверкали.
— Я все объяснил в своей книге. Когда ты ее прочтешь, тебе все станет ясно.
Грейс осторожно поправила цветы в вазе, словно, выйдя замуж за индуса, удостоилась чести коснуться амброзии.
Джаган давно уже не видел сына вблизи. Свежесть и хороший цвет лица, отличавшие его по приезде, пропали; он выглядел измученным и усталым. К местной еде он не вернулся, а сидел на одних консервах. Джаган молчал, хотя и заметил с грустью, что под глазами Мали легли темные тени. Что его тревожит? Джаган терпеливо ждал, что скажет ему сын. Он заметил, что на ногах у Мали, помимо сандалий, были надеты носки.
