— Идите завтракать! А ну-ка, живо за стол!
Пришлось подчиниться. Тарелки быстро опустели. После завтрака ребята выскочили на улицу.
Ивана Васильевича они не нашли. У домика, где жил комбриг, их остановил часовой:
— Товарищ полковник занят.
Занят? Что ж, дело военное, у командира всегда много забот, можно и подождать. Друзья уселись на траву возле забора. Разговаривать не хотелось: мысли были заняты предстоящим рейдом в тыл врага. Сначала, чтобы отвлечься, Пашка плевал сквозь зубы, стараясь достать до камня на дороге. Но скоро во рту пересохло, и он стал разглядывать снующих в траве муравьев. Иван то и дело посматривал в щелку забора: не появился ли полковник на крыльце.
Так прошел час, а может быть, и больше. Кошелев, заглядевшись на муравейник, уснул, задремал на какую-то минуту и Цыганков.
Его разбудили голоса у калитки. Иван остолбенел: полковник провожал тех двух девушек, которые на рассвете спрашивали, где находится штаб.
— Капитан все устроит, — говорил полковник, указывая на стоявшего рядом с ним офицера. — Я не прощаюсь. До вечера, девушки. Отдыхайте как следует.
Девушки с капитаном пошли по улице, а полковник долго провожал их взглядом, потом вздохнул и повернулся. Тут он только и заметил ребят.
— А, кого вижу! Здравия желаю! Как идут дела?
— Мы к вам по делу, товарищ полковник, — серьезно, с намеком на тайну, проговорил Иван.
— По делу? Тогда идемте в хату.
Окна были прикрыты ставнями. Комбриг как бы невзначай перегнул пополам лежащую на столе карту и пригласил ребят сесть.
— Ну, рассказывайте.
Цыганков сначала сбивался, путался, но потом увлекся, речь потекла плавно, и, когда кончил, сам удивился: таким простым, ясным и легко выполнимым получился новый план. Он смолк, готовясь к ответам на вопросы и чувствуя, что развеет все сомнения.
Но вопросов не последовало. Полковник с улыбкой посмотрел на ребят, толкнул ставню. На стол веером легла солнечная полоса. Откинув угол карты, полковник ткнул пальцем:
— Этот хутор, что ли?
— Этот, — подтвердил Кошелев.
Полковник снова свернул карту, прошелся по комнате. Ребята молчали, чувствуя, что сейчас командира расспрашивать неудобно — пусть подумает.
— Вот что, хлопцы, — проговорил наконец комбриг. — Когда была острая нужда, мы обратились за помощью к вам. А сейчас… как бы вам сказать…
Он замялся, и Цыганков почувствовал, что полковник чуть не рубанул прямо: «Сейчас без вас обойдемся».
«Обидеть не хочет!» — догадался Иван, и в нем тотчас зашевелилась обида.
— Надо, чтобы в этой кутерьме вы уцелели, ребята, — серьезно проговорил комбриг. — Вот отобьем врага — снова за учебу возьметесь. Много разрушений принесли фашисты. А кому после войны все это восстанавливать? Вам. Вот и не хочется рисковать. Да и разведчики у нас свои есть, ребята надежные…
— А мы, значит, ненадежные? — окончательно обиделся Иван. — Мы же… не девчонки какие-нибудь, вроде вон тех, городских…
— Но-но, насчет девчонок полегче, ты совсем не знаешь их, — перебил полковник. И продолжал уже полушутливо: — Ай-ай, товарищ Цыганков, быстро ты забыл про воинскую дисциплину: приказ командира — это закон. А мои слова можешь считать приказом. План ваш мне не подходит. Так-то вот!
Раздосадованные неудачей ребята буркнули «до свидания» и ушли.
Очутились за воротами и остановились: куда же податься? Пять минут назад была какая-то цель, надежда на новое увлекательное дело… А теперь? Что делать?
Друзья уныло поплелись к дому Цыганкова. Мать встретила их удивленным взглядом: странно — обычно домой весь день палкой не загонишь, а тут — на тебе, сами заявились. Да еще скучные какие-то. Александре Дмитриевне было некогда, и она ни о чем не расспрашивала: сидят дома — материнское сердце спокойно.
Долго молчали, каждый по-своему переживая неудачу. Цыганков злился и на полковника, и на себя, и на тех неизвестных девчат, с которыми комбриг был почему-то так любезен. Кошелев вспоминал деда Григория. Ему вдруг стало казаться, что он очень соскучился по деду. Одинокий старик часто ворчал на Павла, но кормил-поил его, предоставлял в его распоряжение кровать (сам ночевал на сеновале), а что еще нужно беспризорнику? Вот и казалось теперь Кошелеву, что лучше деда Григория нет в мире никого. Как же не навестить старика? Нелегко ему, поди, сейчас. А главное — никакого нарушения приказа полковника не будет: пошли в гости — и все.
Когда Кошелев поделился своими мыслями с Иваном, тот сразу оживился.
— Еще посмотрим, кто принесет ценнее сведения — разведчики полковника или мы, — обрадовался он, — Вот уж ахнут все, когда мы вернемся!
Весь день прошел в ожидании. Едва стемнело, два друга двинулись к заранее выбранному месту для переправы через Дон. Удачно миновали посты, расположившиеся в наспех вырытых окопах за хутором. До реки оставалось метров триста. Но вот впереди показались силуэты людей, и ребята легли, притаились. Цыганков услышал голос полковника. Что он сказал, Иван не понял. Ответил девичий голос:
— Вернемся через четыре дня. Встречайте, как условились.
Это еще что за новость? Куда собрались эти девчонки? Цыганков привстал, вглядываясь в группу людей. Его заметила Тоня:
— Товарищ полковник, там кто-то есть.
Скрываться было бессмысленно. Друзья вышли из кустов.
— Это еще что такое? — сердито проговорил комбриг, узнав ребят. — Чего болтаетесь, где не положено? Я приказал никого не выпускать из хутора.
— Гуляем вот… — промямлил Кошелев. — Не спится…
— Нашли место для прогулок! А ну, марш домой! — полковник погрозил пальцем Цыганкову. — Ты у меня допрыгаешься, казак. Вот прикажу матери запереть тебя в чулан.
Друзья повернули назад, к хутору. Но едва скрылись с глаз полковника, как Цыганков шепотом скомандовал:
— Ложись! Ползи за мной!
Они проползли с полкилометра вдоль реки, вверх по течению, и, наконец, очутились у воды. Кошелев понял, что Иван не отказался от намеченного плана, только место переправы сменил. Ниже, примерно в километре от них, внезапно вспыхнула перестрелка. С берега на берег протянулись цветные нити трассирующих пуль. С обеих сторон в разговор вступили минометы.
— Вот и хорошо! — улыбнулся Иван. — Под этот шумок мы и переправимся. Будто нарочно нас прикрывают огоньком.
Перестрелка стихла, когда друзья уже углубились в степь на правом берегу. Всю ночь они шли на запад. Утром разыскали в поле яму и уснули, скрытые от посторонних глаз, а вечером снова пустились в путь.
У ДЕДА ГРИГОРИЯ
Давно перевалило за полночь. Не спится старику, ворочается с боку на бок дед Григорий. Не знал он сна в мирные ночи, а теперь и подавно. Всякие мысли не дают покоя. Дед думает о немцах, которые пришли в Придонье, о родном хуторе, где почти в каждой хате нынче ночуют враги. Только халупу Григория миновали: не понравилась — мала и кособока. А корову — единственное богатство старика — все-таки увели. Да и во всем хуторе теперь не услышишь ни мычанья, ни кудахтанья, ни лая: всю живность извели чужеземцы. Ох и тяжелую годину переживает русская земля!..
Дед приподнял голову: показалось, будто кто стукнул в оконце. Почудилось? Нет, стук повторился. Кого это нелегкая принесла?
Дед, кряхтя, слез с лежанки, дошлепал босыми ногами до двери.
— Кто там?
— Это я, дедуся, Пашка Кошелев. С товарищем.
— Какой Пашка Кошелев?
Дед загремел задвижкой, и в хату вошли два подростка. Старик не сразу узнал мальчишку, которого приютил когда-то. Пашка жил у него месяца два, а потом исчез так же неожиданно, как и появился. Старик первое время скучал, но постепенно забыл о нем. И вот теперь…
Дед завесил оконце дерюгой и засветил лучину (керосина давно и в помине не было). Оглядел Павла: вытянулся, окреп паренек, не узнать.
Пашка же чувствовал себя неловко.
— Вот… — проговорил он и кашлянул, — погостить пришел… А это мой товарищ, Ваня. Не выгонишь?
Старику осточертело одиночество, и в душе он был рад нечаянным посетителям. Но виду не показал, пробурчал недовольно:
— Нашел времечко по гостям шляться… Да уж ладно, проходите, садитесь. Где пропадал так долго?
Пока Кошелев рассказывал о своей жизни за последние два года, Иван разглядывал хатенку. Крошечная, грязная комната, полуразвалившаяся печь. Стол, две табуретки, деревянная длинная скамейка, заставленная ведрами и другой посудой, грубо сколоченная лежанка, вместо постели — старый овчинный тулуп. В комнате висел запах спиртного. «Уж не пьянствует ли старый бирюк?» — подумал Иван. Дед в эту минуту крутил цигарку. Он скупо насыпал самосаду на клочок бумажки, бережно выровнял табак, аккуратно свернул цигарку, заправил ее в обгрызенный деревянный мундштучок.
— А ты как живешь, дедушка? — спросил Кошелев, закончив свой рассказ.
