— Да, — произнес Антон.
— А теперь забудь. Память сама будет извлекать из своих ячеек нужный материал. Сам же ты должен превратиться в тень. Это не совсем то, чему учат полицейских в школе милиции, но вряд ли те, кто учит, представляют жизнь оперативника УСБ. Выжить в постоянной войне может только сильный человек. И этот человек должен помнить один постулат, с которым ты вряд ли знаком.
— Он длинный?
— Он невероятно короткий, — возразил Быков. — Но он является сутью работы сотрудника УСБ.
— И как же он звучит?
— «Встретишь Будду — убей его».
— Вот как… — ошеломленно пробормотал Копаев, ожидавший после «Штази» всего, но только не такого. — Это, наверное, сказал кто-то, кто почитает ислам…
— Увы и ах, лейтенант. Это главная заповедь буддийских монахов.
Подняв на ходу руки, Антон растер виски, которые саднила боль. Он запомнил каждое слово полковника, но последовавшее дальше нравоучение было еще более откровеннее предыдущего.
— Будда существует, но его нельзя увидеть. Его образ недоступен взору человека. По этой причине его нельзя убить. И, если ты Будду встретил, значит, перед тобой самозванец. Самозванец на трон достоин казни, самозванец на имя Божье заслуживает немедленной смерти. Самозванец на имя человека, имеющего право носить погоны, достоин суда.
Взяв Копаева за рукав пиджака, Быков посмотрел ему в глаза.
— Я хочу, чтобы ты стал Буддой.
— Желаете мне немедленной смерти?
— Я желаю, чтобы образ твой, мысли твои и дела твои стали незаметны взору людей.
Этому правилу Антон следовал теперь неизменно.
Глава 10. Эберс. За три дня до описываемых событий
Вчера Турчина я так и не застал. Он весь день находился в управлении. Когда я стану начальником таможни, я поставлю в управлении раскладушку и буду там жить, чтобы не жечь казенный бензин для переездов. Интересно, что они там делают весь день? Многие могут подумать, что начальники нужны для того, чтобы руководить подчиненными. Я тоже так считал. Сейчас я знаю, что начальники таможни существуют, чтобы ездить на совещания к начальнику управления. Их там учат жить и дерут за то, что работа по раскрытию преступлений, связанных с контрабандой, ведется на крайне низком уровне. Причем это ежедневно занимает объем времени, равный по протяженности консилиуму. А откуда возьмутся эти раскрытия, если начальника таможни нет на рабочем месте и невозможно подписать ни одной бумаги?! Записываться на прием в день посещения гражданами? Те тоже пусть не радуются. График приема посетителей висит для понта — если бы не инструкция, он бы вообще не висел.
Но сегодня — о счастье! Приехал из командировки начальник. Он мужик классный, и с ним можно решить любые вопросы, особенно по оперативной линии. Валентин Матвеевич сам бывший опер, поэтому питает слабость к проблемам оперов.
Пробившись к нему сквозь строй руководителей отделов и других, у кого за сутки накопились неразрешимые без визы начальника проблемы, я оказался у двери. Не знаю, что это было за чувство, но, взявшись за ручку, я остановился. Невидимая глазу стена не пускала меня вперед.
— Ты идешь или как? — смеясь, спросил меня Бабинов.
— Нет, не думаю. — Я отстранился от двери и отошел в сторону.
А зачем мне нужно идти на прием к начальнику? Чтобы он сказал мне — давай, Эберс, выполняй свои служебные обязанности? Я это и без него знаю. В случае необходимости спецов из СОБРа я могу взять сам. Спланировать операцию, организовать наблюдение и задержание я могу силами своего отдела, не «сливая» информацию Бабинову и его «наркоманам». Даже собаку из питомника УВД я могу взять без запроса Валентина Матвеевича. Эта проблема давно уже решается посредством аренды пары собачьих ушей за пару бутылок водки. Зачем мне нужен начальник таможни? Поставить его в известность, чтобы в случае моего провала у него была в руках тема для моего же разноса?
Глупо, правда, Эберс? Не пора ли в отпуск, пока что-нибудь более маразматическое в голову не пришло? Хорошо еще, что здесь нет Антона Копаева. Определение «дебил», брошенное в мой адрес, было бы самым сдержанным.
Я спустился к себе в кабинет и сел за стол. Теперь у меня, напротив, очень много времени. Если верить письменам Чибиса — целых три дня. Это хорошо, потому что за это время можно слепить не только план операции. Основу любой комбинации составляют мелочи. А вот их-то у меня нет. Чибис молодец. Не любит парень мелко плавать и работает практически без проколов. Просто удивительно, как при его наркотической зависимости ему доверяют информацию подобного масштаба? Такие люди — находка, которую легко потерять.
Если ему предложено охранять процесс передачи товара, то, дав на него согласие, он становится частью игры, винтиком механизма. Понятно, что он будет знать только то, что ему положено знать по статусу. Но одно то, что к моменту задержания порошка я буду знать имена всех участников сделки — имеется в виду, конечно, процесс приема-передачи, — это уже семьдесят процентов успеха в поисках таджикского источника.
И, как говорит Копаев, «это невозможно, но я ставлю три к одному» — представляется наконец возможность «слотошить» покупателя здесь. «Сломать» контрабанду по большому счету нетрудно. Достаточно не сидеть в кабинете, ковыряясь обоими указательными пальцами в носу. Немного движения, слегка подогреть мозги, не доводя их до кипения, сократить время сна с восьми часов в сутки до шести — и пойман очередной подлец, пытавшийся вывезти из страны несколько икон православного монастыря работы семнадцатого века. Это просто замечательно! Но, если ты не доведешь свои мозги до кипения и не перестанешь спокойно спать до тех пор, пока не установишь фамилию покупателя в Германии и имя продавца здесь, грош тебе цена. Сейчас мне нужны детали. Их должен знать Чибис. Частые встречи с ним нужно исключить, но необходимость встретиться непосредственно перед 15-м числом не просто обоснованна. Она однозначно продиктована событиями.
Я вытянул из канцелярского набора карандаш и пометил время в ежедневнике. Скорее автоматически, по привычке, чем по необходимости, черкнул то же на листке календаря. Остается вечером, когда Чибис осядет дома после очередной встречи с братками, позвонить ему и проставить аналогичное время в его поплывшей от кокаина голове.
Посоветоваться с Копаевым? Он на этих делах собаку съел. Антон уже бы знал, что делать.
Нет, не стану. Это мое дело. Только мое. И потом, Антон уже давно не опер. Работает в какой-то чертовой строительной компании, а по сути — мастер сыска… Черт.
Глава 11
Всю свою жизнь он ставил на кон вторым. Выжидал, когда, делая первый ход, его лучший друг летел в тартарары, — и занимал свободную нишу. Свое обучение правилам игры в жизнь он строил исключительно на выводах о прошлых ошибках. Речь, естественно, шла об ошибках других. Его жизнь в должности инженера НИИ была скучна и предсказуема. Соображал он хорошо, но что толку от планов, если они неосуществимы по простой причине — что разрешено голове, не разрешено рукам. Время все поставило на свои места. Нужен был толчок, отправная точка, эмоциональный и социально-политический стартовый капитал. Спасти Николая Владиславовича и его далеко идущие планы по повышению уровня материальных благ отдельного члена общества могли только реформы. Рим спасли гуси, а Николая Владиславовича спасло триединое: «перестройка», «демократия», «гласность». Последнее ему было ни к чему, а вот первыми двумя постулатами он не преминул воспользоваться.
Первым его детищем стала платная автостоянка и пивная точка. Через месяц появились еще два пивных бара от «Лукин и К». Этим все началось и этим же закончилось. Все три питейных заведения были безжалостно сожжены варварами из бригады молодого, перспективного боксера Арцеулова. Он был играющим тренером — боксировал на чемпионатах Европы и пестовал подрастающее поколение безмозглых юнцов, открыто называвших себя «рэкетирами».
К оставшемуся без пива Николаю Владиславовичу, известному ныне в криминальных кругах как Ник, Арцеулов приехал со свежим берлинским «бланшем» под глазом и сказал:
— Ты эттто, наууучннн… это, ну, научный сотрудник, возв-вращайся в-в институт. Баб-бки будешь им-меть и в-в-вс… это, ну, путем, это, все буд-дет.
Шокированный таким предложением, Ник струхнул, и его приняли обратно в НИИ на вышестоящую должность. Когда Николай Владиславович понял, что ничего особенного ему делать не придется, кроме периодических краж документов различных синхрофазотронов и результатов лабораторных исследований с радием и ураном с последующей передачей их людям Арцеулова, он струхнул и выразил тому сомнение в своей дееспособности. А уже через час после телефонного разговора он с расквашенным носом сидел на табурете в своей кухне и соглашался со всеми предложениями призера европейских чемпионатов.
