Где бабочки, там и гусеницы… Принц огорченно осмотрел рассаду: ну точно, вон, расселились и жрут, ненасытные. Добро бы, менее ценные сорта, так нет…
И тут принц вспомнил нечто очень важное.
– Насекомое. Вечно голодное насекомое… И управы на него не найти… – пробормотал он, наблюдая с лупой, как бабочка раскручивает хоботок и запускает его в чашечку цветка. – А зайду-ка я в подземелье к алхимикам…
* * *
Хоть в чужого, хоть в свово,
лишь бы всех до одного…
Во, и боле ничего…
Булат Окуджава
Принц вылетел к принцессе на следующее утро. К брюху Ворона был привязан бочонок со специально разработанным ядом. Мгновенно действующим, легко смываемым водой и распадающимся на неядовитые составные части в течение суток. На Максимусе был глухо застегнутый плотный костюм, сапоги и перчатки из очень толстой кожи. Кроме того, для Ворона он припас особую повязку на морду. А в бочке имелось второе, внутреннее, днище – все в мелких дырочках.
Когда Максимус появился над дворцом невесты, все испуганно ахнули. Черный-пречерный дракон, со свистом проносящийся над крышами, гнал перед собой по земле свою тень. Ветер, вызванный его приземлением, поднял парадный ковер с дворцового крыльца и заставил его заполоскаться и захлопать по ступеням. Министры спешно схватились за шапки и парики, но некоторые все же не успели. И теперь, не позволяя себе нарушить этикет церемонии встречи дорогого гостя и сдвинуться с места, стояли сконфуженные.
Будущий тесть еле успел удержать чуть не сорвавшийся с губ приказ открыть стрельбу в опасное животное и его подозрительно бронированного всадника. Хорошо, что вовремя успел узнать именно того, кого готовился встречать со всей торжественностью.
А когда гость рассказал, какой подарок хочет преподнести, растрогался и чуть не прослезился.
Наскоро перекусив с дороги и угостив Ворона, принц вновь отправился в путь: с трудом натянув экипировку, он не планировал ее снимать до того, как сделает дело. А в таком наряде долго не усидишь.
На этот раз он летел над Бусинией, в ее окраинные земли.
Туда, где дожидались теплых деньков личинки саранчи.
Максимус помнил, как ежегодно страдало соседнее королевство от этих неистребимых тварей. К ним с матушкой саранча почти не залетала, предпочитая продвигаться строго на север и редко пересекая гряду невысоких гор, но в Бусинии съедала почти треть посевов. До сих пор уничтожить ее не удавалось никакими средствами. Мудрецы изобрели яд, способный убить насекомых еще до вылупления, но попытки добраться до тварей оказались бессильными. Болота, кочки, дебри. Только начинали травить личинок с одной стороны – взрослые паразиты уже взлетали с другой.
А он рассеял яд с воздуха. Быстро и легко. Они с Вороном даже дважды прочесали пространство над миллионами маленьких обжор. Мерно скользя на воздушных потоках, дракон исполнял свое предназначение.
Потом они с триумфом вернулись во дворец, к невесте принца.
Ворон быстро уразумел особые драконьи преимущества и не пожелал отправляться на конюшню. Как бы не так: во время пира он возлежал неподалеку от королевского стола и с урчанием поглощал деликатесы, выкладываемые перед ним на огромном фарфоровом блюде из далекого Чина. Разумеется, с драконами. Когда блюдо между переменами яств пустело, то – принц, наблюдавший за ним, мог поклясться – Ворон придирчиво рассматривал драконов и сравнивал с собой. Судя по выражению морды, наверняка в свою пользу.
А принцесса, кстати, была прехорошенькая. И тоже не без удовольствия, случалось, ползала по лугам на карачках с сачком и лупой. Что бы кто там ни думал про странность такого увлечения и такого способа передвижения, но если ты его можешь разделить с любимым, это ли не счастье?
* * *
Во, и боле ничего.
Во. И боле никого,
кроме ворона того:
стрельнуть некому в него.
Булат Окуджава
Королева Аугуста трепетно переворачивала пожелтевшие страницы, ругая себя за то, что сама ни разу не пожелала посмотреть на них. Все ее знания шли от занятий с учителями и бесед с мудрецами, самой заходить в библиотеку было некогда.
Теперь же она с изумлением читала заказанную Максимусом подборку.
«Первая война с Этсией»: «Принцу подарили меч, но тот вдруг стал боевым. Принц вызвал на дуэль своего друга, принца Этсии, и убил его. Так началась…» А королеву учили, что этсы напали первыми…
«Весенняя осада»: «Принц надел камзол. Камзол превратился в латы. Памятуя о легенде, принц попытался уничтожить их в пламени, но погиб сам. Король в гневе повелел казнить свиту принца. Среди его ближайшего окружения был наследник племени лезаргов. Лезарги осаждали замок до тех пор, пока все его жители не погибли от голода…»
«Мор семи городов»: «Принцессе преподнесли торт, он превратился в каравай с отрубями. Принцесса, подумав о предании, шепнула первому министру, что будет голод. Первый министр скупил весь хлеб и пустил слухи. Он нажил большое богатство, а семь главных городов королевства…»
– Что же в этой истории было первым, – горько спросила королева у мудреца, – шутки древней магии или человеческая глупость и пороки?
– Не знаю, – только и сказал мудрец. Он давно был официальным королевским мудрецом, и у него тоже никогда не было времени заглянуть в старые летописи самому…
Михаил Ера
Пилон
Барон Карл Вильгельм, риттер фон Тирлиц вошел в спальные покои, окинул оценивающим взглядом огромную, укрытую бежевым балдахином кровать, тяжелые темно-зеленые шторы, массивные серебряные канделябры, тусклые гобелены с изображением драконов и столетний выцветший восточного орнамента ковер.
– Томас! – позвал он.
– Я здесь, господин барон, – тут же отозвался слуга, явно ожидавший у двери.
– Старый добрый Томас, – риттер Карл улыбнулся. – За годы странствий мне приходилось останавливаться на ночлег в самых неподходящих для этого местах, но теперь я вернулся домой… нет, ты не вини себя Томас… Я получил в наследство от отца состояние, титул и родовой замок, но мне… Мне не уютно здесь, в отцовской спальне. Надеюсь, моя комната в пригодном состоянии?
– Конечно, господин барон, – подтвердил Томас. – Я подготовил оба помещения, вот только позвольте… – слуга направился к кровати, на мгновение скрылся за балдахином, а когда появился вновь, держал в руках ночную рубашку и колпак, – …позвольте перенести это, – договорил он.
– Оставь, Томас, – рассмеялся риттер Карл. – Неужели ты думаешь, что в угоду старому протоколу я напялю ночной колпак?! Ни-ко-гда!
Риттер Карл широко распахнул руки, вдохнул полной грудью, потянулся.
– Да, Томас, теперь я барон, но к черту протоколы! Я не умею жить скучно, Томас! Ночные рубашки и колпаки, мягкие тапки и домашние халаты, манерные жесты и высокомерие – все к черту, Томас! Все!
Не смотря на жаркое лето, в покоях чувствовалась сырость, от темных гранитных стен веяло холодом. Опустив взгляд на наполированный мастикой старый дощатый пол, риттер Карл осекся.
– Полы… Они здесь со времен крестовых походов… Знаешь, Томас, насчет тапок и халата я, пожалуй, погорячился, а остальное к черту! – уточнил риттер Карл. – А здесь, – он обвел рукой пространство отцовской спальни, – здесь все будет иначе. И здесь обязательно будет паркет, Томас. Ты не представляешь, по какому шикарному полу мне довелось ходить во дворце русской царицы!.. Да, Томас, да, и у нас все будет устроено так, как пожелает баронесса. Ты понял меня, Томас?
До того слушавший господина с открытым от удивления ртом Томас вдруг осунулся, его опечаленный взгляд уткнулся в пол.
– Вы надеетесь вернуть госпожу Ульрику Аннету? – тихо спросил он.
– Я не надеюсь, Томас, я верну ее! И плевать, что я совершенно не знаю, где следует искать, но я помню ее умный пронзительный взгляд и знаю, что приведу в этот дом настоящую баронессу!..
Томас еще ниже опустил взгляд, еще больше осунулся и засеменил к выходу.
– Наверно это и называют любовью, – едва слышно шепнул он, и скрылся за дверью.
– Это не любовь, – задумчиво проговорил риттер Карл. – Откуда ей взяться?.. Это нечто иное… Тебе этого не понять, добрый Томас. Впрочем, я и сам пока не понимаю…
* * *
Небольшая комната в двух шагах от отцовской спальни оказалась гораздо меньше, чем запечатлела ее память девятнадцатилетнего юноши. Обстановка совсем не изменилась. Отец бережно хранил память о сыне, не позволив Томасу убрать со стола ни книгу, ни пожелтевшие от времени листы бумаги, ни письменный прибор. Карл обратил внимание, что перо аккуратно заточено, чернила свежи, книга раскрыта на той странице, на которой он случайно поставил чернильную кляксу. Он помнил, как это произошло. В углу все так же стояли рыцарские доспехи кого-то из пращуров. Карл лично перетаскивал их с чердака. Тогда он грезил походами, сражениями мечников, верховыми поединками за право получить алую розу из рук самой прекрасной из принцесс. Это были славные времена его детства и юности.
