Никифор обернулся и прикусил губу. Посвежевшее на ветру лицо его нежданного гостя смутило его. Еще в главных воротах Нумеров эпарх ликовал, наблюдая за тем, как печально и могильно серо обличие османского лазутчика. А теперь… То ли это взбудораживающее чувство всякого, кто оставил за спиной тюремный страх, то ли действительно свежий воздух, то ли предатель Даут сумел так скоро взять себя в руки. Последнее не радовало. Предстояла важнейшая в жизни Никифора беседа.
– Сюда, – указал рукой Никифор на мраморную беседку, открытая сторона которой позволяла любоваться красотой Босфора, особенно выразительной в безветренный и жаркий полдень.
При виде приближающегося эпарха и его гостя из мраморной прохлады тут же выскользнуло несколько средних чинов. Да так поспешно, что оставили недопитое вино, и, не сняв тяжелые ткани между колоннами, что укрывали их от солнца.
– Да. Это кстати…
Никифор хозяйской рукой налил в два простеньких серебряных кубка. Даут отстранил рукой предложенное вино, на что эпарх весело заметил:
– А когда-то мы смеялись над стихами мусульманина Омар Хайяма. Вино, запрещенное Кораном и прославленное правоверным поэтом. Как там у него…
«Вино напитком вечности играет,Испей того, что радость в мир являет,Хоть, как огонь, вино нас обжигает,Но, как вода живая, воскрешает!»
Тогда мы сравнивали вино с источником мудрости…
– …Или опьянения от познания истины, – грустно продолжил Даут. – Сейчас не время и не место… Я хотел…
– Знаю, знаю, – остановил гостя Никифор и с жадностью осушил кубок. – Ты желаешь говорить об этом Шайтан-бее. Ведь верно?
– Верно, – кивнул головой Даут и устало опустился на пышные подушки, оставшиеся от прежних посетителей.
– О! Если бы это было только моим делом и в моей власти, мы, наверное, смогли бы договориться. Но это дело государственной важности. Это дело выживания империи.
– Значит десять тысяч перперов…
– Десять тысяч полновесных золотых монет за слугу дьявола, разрушившего город? Десять тысяч и он во власти османского бея Орхана. И вот этот «синий шайтан» подходит с войском османов к стенам Константинополя, взывает к своему отцу Сатане, и…
– Оставь Никифор этот тон. Ты умный и ученый человек.
– Да? – сморщил лоб эпарх. – Выпью-ка еще. Неплохое вино. Умом я понимаю, что слова не ядра и не могут разрушить стен. Но еще недавно немногие верили, что при помощи пороха и пушек можно заставить сдаться сильно укрепленный город. И что же? Пять лет назад пушки английского короля заставили открыть французские ворота большого города Кале. Насколько мне известно, твой бей Орхан весьма интересовался этим новым оружием войны для взятия твердынь. Кто знает… Может и проклятия этого «синего шайтана» есть оружие. Значит, я продаю оружие способное разрушить стены Константинополя за десять тысяч перперов. А еще я продаю знамя, за которым пойдут все гази Востока. Эти воины ислама испепелят христианские земли, и превратят христиан в рабов.
– Тебе мало этой горы золота, – понимающе кивнул Даут. – Хочешь еще столько же?
– А что мне с ним делать? А? С этими двумя горами золота? Если падет Константинополь, это объединит весь мусульманский мир под знаменами османов, и тогда падет весь христианский мир. Мне некуда будет бежать. Мне нигде не скрыться…
– Я могу, от имени бея Орхана, предложить его покровительство.
– Ах, вот как! Значит деньги и покровительство самого османского бея! А я решил, что ты рискнул жизнью ради друга… Едва ли не подумал, что и у палача может быть друг готовый сложить за него голову. Значит в этом миру все по-прежнему, и палач нужен как… Палач. А что этот «синий шайтан» удивительный во многом человек и палач, я убедился за дни моего следствия. Я узнал все, что можно было узнать. В том числе и от него самого.
– Никифор! Я знаю этого человека. Он не устрашиться боли. Он выдержит любую пытку, – и тут же Даут осекся.
Гудо, «синий шайтан», Шайтан-бей… Обессилено склоненная голова, подтверждение нелепых обвинений, и этот леденящий душу смех.
– Как же так? Как же?
– Над сатаной властен Господь. Над демонами ангелы. Над колдунами и магами – василевс. На всякую темную силу есть власть божественного света. Я показал этому шайтану божественный свет и он… Покаялся. Он все рассказал о себе. И даже о том, что в наших краях появился потому, что искал женщину, подаренную ему самим сатаной. Я знаю о том, что он едва не погубил великого герцога наксосского Джованни Санудо, как обвалил пещеры Марпеса, как изгнал жителей Цимпе, и в малейших подробностях о разрушении Галлиполя. Я знаю о нем все. И от множества свидетелей и от него самого. Это действительно дьявол и лучшее, что я смогу сделать в своей жизни, так это испепелить его на костре. Во имя империи. Во имя моего родного города – Константинополя.
После долгого молчания Даут поднялся:
– Что-то в тебе изменилось. Хотя… Еще ни одна лиса не рассталась со своей шкурой. Я куплю своего «синего шайтана» у самого Иоанна Кантакузина.
– У самого василевса? – Никифор громко рассмеялся. – Если кто искренне желает того же, что и я в этом деле, так это наш любимый и мудрейший василевс. После захвата Галлиполя османы вышли за пределы Галлипольского полуострова. Сын Орхан-бея Сулейман, как тебе известно, захватил Кипселы и Малгару. Напрасно наш василевс отправился на встречу со своим зятем Орхан-беем. Тот, сославшись больным, даже не пожелал выйти из своего шатра. Как ты думаешь, что сейчас думает о своем зяте наш василевс? А после того, что этот зять отклонил просьбу вернуть Галлиполе за сорок тысяч перперов? А еще…. А еще я перехватил и показал Иоанну Кантакузину тайное письмо венецианского посланника своему дожу. А в письме знаешь что? Там говорится о том, что в высших кругах императорского двора нашлись сторонники идеи подчинения империи Венеции! А есть и такие, что готовы подчиниться королю Сербии или королю Венгрии. А главное! Главное, что сам народ желает любого подчинения, лишь бы не попасть под власть османов. Казна пуста, армия малочисленна, флот слаб. Кажется все потеряно. И тут… И тут Господь явил чудо!
Теперь рассмеялся Даут:
– Господь отдал в твои руки Шайтан-бея? Чудеснее чуда не бывает. По мне так это просто хорошая тайная служба эпарха.
– Ты думаешь, этого было достаточно, чтобы василевс назначил меня на высокий пост эпарха Константинополя? Нет! В том же ведении, в котором Господь указал мне на сына врага своего, он же велел сообщить василевсу о скором прибытии войска Христова. Усомнился наш василевс в моих словах. Но… В тот же день, как я предъявил доказательства о том, что мною схвачен Шайтан-бей и произошло, как я и передавал, настоящее чудо – прибыл вестник от войска Христова. А теперь… А теперь посмотри туда… Чуть правее… Ты видишь эти паруса? Это войско Христово. Теперь Константинополь и империя спасены! Явил Господь милость! Даровал моими скромными устами. А еще…
– А еще!
Пали тяжелые ткани. Перед глазами изумленного Даута предстал в императорских одеждах сам василевс Иоанн Кантакузин с немногими приближенными. Да еще и помощник эпарха, он же все же верный Семенис.
– А еще передай моему дорогому зятю Орхан-бею, что город святого Константина под защитой самого Господа. И всякий, кто посягнет на него сгорит в святом огне… Как сгорит в нем проклятый Шайтан-бей!
Глава третья
– Вы – род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет…
Патриарх Каллист с трудом закончил слова из апостольского послания святого Петра. Июльская жара сдавливала не только сердце; она свинцовой плитой сплющивала мозг, а самое печальное – до толщины пергамента растянула душу. Ни с мыслями собраться, ни к Господу обратиться. Вот только и осталось натужно вытягивать из-под свинцовой тяжести мудрости церковные, не раз спасавшие от бесчестия, а в последние годы и от смерти.
А говорить нужно. Даже когда смертельно желается броситься в воды мраморного бассейна, а затем выпить вина и забыться в густой тени стеной стоящих кипарисов.
Приятное место этот дом Пеландрия. С таким огромным икосом[59] не мудрено, что его предки построили прекрасный дворец среди полей, садов и виноградников да еще невдалеке от грозной крепости Серры, в которой уже несколько лет стоит гарнизон могущественного короля сербов.
Вот только не желают воины грозного краля Стефана Душана покидать надежных стен крепости. Вот и бродят по некогда византийским, а теперь уже призовым* (здесь: добыча захваченная во время войны и перешедшая в собственность победившего) землям всякое отребье. И не только бродят, но и нападают на селения и города. А уж тем, кто застигнут в пути, и вовсе нет пощады. Что им до высочайшего патриарха православного, когда под ним породистый конь, а на плечах драгоценная парча. Едва отбились от разбойников. Едва успели укрыться за каменной стеной усадьбы доброго христианина Пеландрия.
