что, не понимаешь — мы так и будем грызться, пока она не прирежет тебя или меня!
— Решай, — прохрипела Ашша-Ри. — Решай, порченый, что тебе дороже — племя или этот гнилой род, знающий матерей. Ты и сам такой. Кого выберешь?
Шогол-Ву поглядел сверху вниз, не опуская руки, не позволяя нептице добраться до охотницы, лежащей на земле.
— Мы пойдём вместе, — решил он. — Все. Большая повозка?
— Трёхрукий у тебя разум отнял!..
— Боги лишили тебя ума!..
— Во, я впервые с ней согласен.
Шогол-Ву убрал ногу. Наклонился, отнял нож и отступил. Ашша-Ри поднялась, гневно блеснула глазами, сплюнула через давно выбитый зуб.
— Ты, знающий мать…
— Нам опасно на дороге. Нужно прятать лица. Нужен человек, чтобы правил.
— Да, а эта не нужна!..
— Это её повозка и её рогачи. Она предложила помощь. И это она достала жгучий корень, чтобы ты не отправился к ушам богов раньше срока. Значит, будем держаться вместе.
— Ох, ну… Что, правда достала?
Человек недоверчиво поглядел на Ашшу-Ри, нахмурился.
— Давай тогда хоть зверя бросим. Чем меньше на нас глядеть будут, тем лучше.
— Зверя послал Двуликий. Не нам спорить с богами, им виднее. Зверь останется с нами.
Спутники промолчали, поглядели только, и взгляды их сказали больше слов.
Новая дорога текла неторопливо мимо полей, ещё пустых, нетронутых. Позже, как земля просохнет, их вспашут, а сейчас только мелкие твари да камнеклювики бродили и рылись, отыскивая упавшее зерно и забытые корни.
По левую руку протянулась тонкая полоска Древолеса, далёкая и оттого почти синяя, с багровыми вкраплениями вечников. Если свернуть туда, можно добраться и к долине, где теперь жило племя детей тропы. По правую руку качал ветвями другой лес, небольшой и светлый. Поднимались дымки костров, стучали топоры.
По дороге ехала повозка, запряжённая двумя рогачами. Это были старые звери. Шкуры цвета дубовой коры не лоснились, проступали рёбра, и даже чёрные гривы не погустели к поре холодов. На двоих остался только один рог.
Почти всю повозку занимала клетка с нептицей. Та вскрикивала гневно, протискивая клюв сквозь холодные прутья в поисках выхода, и повозку качало.
На краю, свесив ноги, сидели двое.
— Уймись, Хвитт, — сказал Шогол-Ву, обернувшись, и поёжился. Куртка, вывернутая наизнанку, колола.
— Это глупо — давать имя еде, — произнесла Ашша-Ри.
Грязная повязка скрывала её глаза. Охотница надрезала ткань, но вряд ли видела много. Запятнанному повезло больше: он обмотал только лоб. А метину на подбородке скрыл, размазав кровь из пореза.
Перья оба заткнули под повязки, выплетать не захотели.
— Вот именно, — согласился человек.
Он правил, время от времени подстёгивая рогачей. Те не спешили, то и дело переходили на шаг. Потом и вовсе остановились.
Шогол-Ву обернулся.
— Прячьте рожи, — зашипел человек.
По дороге навстречу двигалась гружёная повозка. Рогач, светлый, с густой чёрной гривой, легко её нёс. Рядом с возницей сидел мальчишка.
Поравнявшись с путниками, возница придержал рогача.
— Папа, папа, смотри — зверь! — сказал мальчишка, указывая пальцем.
— А ну уймись!.. Да улыбнётся вам Двуликий, путники!
— Да не оставит он и тебя, — откликнулся человек.
— Откуда такие будете?
— Шуты-потешники мы, со Сьёрлига.
— Гляжу, досталось вам крепко, — покачал головой возница. — И стоило в такую даль тащиться? Время у нас не то, чтобы потешать народ.
Ашша-Ри закаменела, не оборачиваясь. Шогол-Ву уткнулся в воротник.
Нептица закричала тонко, протягивая лапу за прутья, будто надеялась, что встречные её освободят.
— Да в Жерновках не свезло, — охотно пояснил человек. — Эти двое нахлебались браги и давай чудить. Вот этот, башка тупая, давай куплеты про Свартина откалывать. Думал, людям понравится, а они там вроде как и не против, что теперь под началом Свартина ходят. Хотели миром решить, да его на местного парня вывернуло, тот не стерпел, и пошло-поехало.
Его собеседник прищёлкнул языком, покачал головой. Сын дёрнул его за рукав.
— Папа, папа, а почему она кричит?
— Да голодная, — ответил человек.
— А можно, я дам ей хлеба?
— Не лезь к людям, Тонне.
— Да можно, можно, — охотно согласился человек. — Эта всё жрёт, что не приколочено, и всегда мало.
Дважды просить не пришлось, мальчишку как ветром сдуло с передка. Пошарив в котомке, он протянул нептице ломоть. Та принюхалась, взяла осторожно. Проглотила, задрав морду, просунула сквозь прутья клюв, заскребла лапой: ещё!
— Хорошая! — засмеялся мальчишка и отломил ещё кусок. — Как её зовут?
— Тва… — начал человек.
— Хвитт, — твёрдо сказал Шогол-Ву.
— Хвитт, — поправился его спутник.
— Поехали, Тонне, — окликнул возница. — Нас ждут.
Мальчишка протянул руку к клетке, отдёрнул. Осмелившись, всё-таки погладил белые перья.
— А что она умеет?
— Жрёт, гадит. Ну, танцует ещё.
— Вот бы поглядеть! Ну, как танцует.
— Задаром не выступаем, — подмигнул ему человек.
— Тонне, — сказал возница уже сурово. — Едем!
Мальчишка со вздохом полез на передок.
— Да пошлёт вам Трёхрукий удачу на пути, — скупо кивнул его отец. Сжав губы, взял поводья.
— Да не обойдёт он удачей и вас!
Встречные отъехали, и можно было расслышать, как возница выговаривает сыну:
— Ты зачем полез к голодранцам этим?
— Я хотел покормить!..
— «Хотел», «хотел»! А что наш обед им швырнул, ты подумать не хотел? Сиди теперь голодный!..
Что ответил мальчишка, уже не было слышно.
— Вперёд, убогие! — воскликнул человек, подхлёстывая рогачей, и они поплелись неохотно.
— Ещё раз, — процедила сквозь зубы Ашша-Ри, — ты наплетёшь такую чушь, и я отправлю тебя к ушам богов.
— Отправишь, ага. А что надо было сказать, правду? «Добрый путник, у меня тут пара выродков». Так, что ли?
Ашша-Ри привстала, сдёргивая повязку, и потянулась к ножу, забыв, что он теперь не у неё.
— Тихо! — воскликнул человек. — Ещё кого-то несёт.
С ними поравнялся одинокий всадник.
— Да улыбнётся вам Двуликий! Что ж с вами стряслось-то, люди добрые?
— Да не оставит Двуликий и тебя! А это, значит, завернули мы в лесок по нужде, а с ветки древесник прям на голову свалился. Бешеный, наверное. Вот, ребят подрал.
— Ох, беда какая! Ну, ты их лекарю покажи. А зверя чего с собой тащите?
— Так мы шуты-потешники. Поём, пляшем, зверь танцует. Теперь, правда, беда — этой только и остаётся, что подаяние просить. Это если ещё выживет. Что-то они чудные стали после того, как их покусали.
— На, держи вот, — сказал встречный, и что-то звякнуло. — Ну, пусть вам Трёхрукий удачу пошлёт, бывайте.
— Да не обойдёт он удачей и тебя, за помощь твою и доброту!
Всадник отъехал, и Ашша-Ри, обернувшись, зашипела:
— Ты, знающий мать! Я отрежу тебе язык!
— А я что? — развёл руками человек. — Про куплеты ей не нравится, про древесника не нравится, а что тогда? Ишь, нежная какая!
Когда Двуликий стоял на
