краю холма, готовясь уйти, путники добрались до каменоломни. Отсюда было подать рукой до Каменного Моста.
Когда-то здесь протекала большая река. Говорили, и Голубое Сердце тогда тянулось едва ли не на всё Приозерье. Правда или нет, кто теперь скажет. Река обмелела до того, что лишилась имени, а мост ещё долго стоял, но потом разобрали и его. Осталась только память да название городка, менять которое люди не захотели.
Шогол-Ву однажды был здесь. Давным-давно, в другой жизни, провожал торговцев из Южного удела. Как всех юных, старшие брали его с собой, чтобы знал тропы.
Тогда стражи у городских врат не вставали даже, лишь кивали лениво и махали рукой: проезжайте! И бутыль с вином почти не прятали. При виде детей тропы, правда, насторожились, но те в город и не пошли. Взяли плату, что причиталась, и дорога повела их на север, через Приречье, к Косматому хребту.
А сейчас привратники стояли, цепко оглядывая каждого.
— Зря пришли сюда, — сказал Шогол-Ву.
— Не поворачивать же теперь, у всех на виду. Вы рты прикройте, а я за троих скажу.
Нептица фыркнула. Она устала бороться с прутьями, легла, уткнула клюв в перья. Лишь иногда приоткрывала чёрный глаз.
Стражи пропустили телегу с бочками и дали знак человеку, чтобы подъехал ближе. Тот хлестнул заморённых рогачей.
— Да улыбнётся вам Двуликий… Теперь уж, пожалуй, Одноглазый. Кто такие, откуда, чего так поздно?
— Да не оставят Двуликий с Одноглазым и вас! Потешники мы, со Сьёрлига. Путей не знаем, насилу добрались.
— Аж со Сьёрлига? А у нас что забыли?
— А мы там уже всем надоели. Вот, думали поглядеть на Разделённые земли и себя показать.
— Не такие они теперь и разделённые. До вас слухи не доходят, что ли?
— Да слышали вроде, что Свартин из Междулесья наложил свою руку на весь людской Союз. Так и что с того, разве люди от этого стали меньше пить и веселиться?
— Людской? Выше бери! Косматый хребет теперь тоже наш.
Ашша-Ри дёрнулась, стиснув зубы. Шогол-Ву придавил её руку, не дал обернуться.
— И Запретный лес нашим будет, — похвалился страж.
— Так-то оно так, — осторожно сказал его товарищ, — но как по мне, лучше б мы к детям леса не лезли.
— Так и не лезли б, кабы они за границами следили! А то сдвигают, сдвигают — давно пора было лишнее вырубить! Ладно, не знаю, как ты, а я домой хочу.
Подняв фонарь, страж обошёл повозку. Присел, заглянул под днище. Посветил в лицо двоим, что сидели позади.
— А с вами-то что стряслось?
— Говорю же, дорог не знаем, — откликнулся человек. — Вот у Малых Колдобин и перевернулись. Тогда ещё подморозило, эти себе головы и раскроили. Но ничего, крепкие, оклемаются. Их уже и били, и древесник когтями рвал…
— Ладно, — прервал его страж. — А зверь чего? Беспорядка не учинит?
— Да ни в жизни! Он с нами с того дня, как яйцом ещё был. Зажарить думали, а вот этот вцепился. «Это, — говорит, — Хвитт, он мне нравится, так что вот вам, а не ужин…»
— Проезжайте уже, — махнул рукой страж. — Но чтобы в Новом городе не показывались, ясно? Вам и Старого хватит. Живо, живо, запирать будем!
Человек хлестнул рогачей.
— А запираетесь-то чего? — спросил он. — Вроде ж уже всё спокойно?
— Так сверху приказано, а больше вам знать не положено. Давай уже, не задерживай!
— Сам бы рад быстрее, да видите, какие клячи. Да пошлёт вам Трёхрукий удачу!
— И вас пусть не обойдёт своей милостью.
Повозка немного проехала по главной улице, освещённой тусклыми фонарями, и свернула в черноту. Каменные дома обступили тесный, двум телегам не разойтись, проулок. Здешний мрак разгоняли где свеча на окне, где огонь у входа в погребок. Слабый, за закопчённым стеклом.
Смердело кислым и порченым. Варевом из хрящей, тухлой рыбой, гнилыми очистками. Тянуло дымом. Пропитываясь этим всем, болталось на верёвках бельё.
В тёмных окнах переговаривались люди, свесившись над переулком.
— О, гля, кого несёт, — икнул один, взмахнув кружкой.
Шогол-Ву ощутил, как что-то пролилось на плечо, брызнуло на лицо.
— Э-э, кто такие будете? — крикнул второй.
— Шуты-потешники мы. К постоялому двору верно еду, или сбился я?
— Да, — откликнулись из тьмы.
Послышался звук плевка.
— Езжай дальше, не ошибёшься. Порадуйте старого Ламме! А то с поры жёлтых листьев у него и гостей нету.
— Эй, а меня потешить? — донеслось возмущённое.
— А ты не выпади гляди, как в тот раз. Вот потеха будет, если шею свернёшь!..
Раздался хриплый смех.
Повозку затрясло на разбитой дороге, накренило. Дома расступились, открывая место, где можно было поставить телегу под навесом и привязать рогачей. Один-единственный фонарь слабо горел у двери. Даже Одноглазый и то давал больше света.
— Вот оно, — сказал человек довольно. — «Под хвостами рыжухи». Название этой дыре в самый раз, но сейчас я и этому рад. Выспимся, отмоемся и дальше двинем. Ну, чего расселись? Давайте, привязывайте этих кляч. Я уже достаточно потрудился.
Глава 6. Представление
В этот закоулок, сквозь тусклые стёкла не могла пробиться даже улыбка Двуликого.
Шогол-Ву спустился по скрипучей грязной лестнице в общий зал, тёмный и низкий, где в этот час находились только двое: хозяин, возившийся у полок за стойкой, и неопрятный старик, уткнувшийся в кружку.
Чадил разожжённый очаг. Волны жара катились, наваливались душно. Побулькивало варево в чёрном котле.
Шогол-Ву вдохнул. Почуял дым и кислое — пролитую выпивку тут не подтирали, бросали поверх солому. В переполненном ведре гнили очистки. Принюхался ещё: похоже, ради них варили мясо.
Старый Ламме, хозяин, почесал лысеющий затылок, наклонился и торжествующе воскликнул:
— О!
И, выпрямившись с зажатым в пальцах пучком сухой зелени, захромал к котлу.
— Не клади, — остановил его Шогол-Ву.
— А?
— Говорю, не клади. Варево будет как вода, без жира, без вкуса.
— Это ж чёрный лист, ты чего! Для аромата.
— Нельзя его к птице.
— Да ты почём знаешь, а?
— Так мы со Сьёрлига, — раздалось с лестницы. — Кому, как не нам, знать о травах! И если друг мой, гм… друг мой Дарен говорит тебе не класть лист в котёл, так и не клади!
Человек, не торопясь и глядя под ноги, спустился. Потянул Шогола-Ву к столу, упал на лавку, наклонился ближе.
— А и правда, — вполголоса спросил он, — ты откуда знаешь про чёрный лист? Я вот такое слышу впервые. С чего бы тебе в готовке разбираться?
— Дарен?
— Ну, не могу ж я тебя звать родным именем, сам подумай.
— На старом наречии…
— Да, да, чудесное имя.
— …означает «глупый».
— Да тебе откуда
